Глава 4

После планёрки и почти полуторачасовой писанины отчётов, наконец поехал домой. Но по дороге вышел из автобуса на пять остановок раньше, у стадиона на Ленина, и двинул к девятиэтажкам.

Действовал по наитию и не прогадал – вечно отсутствующий по месту прописки дебошир Машков сегодня оказался дома.

– Может пивка, майор? – пустив Андрея на кухню, беззаботно мусолил он плавничок сушёной воблы, но смотрел при этом цепко, насквозь. – Холодненькое! М?

– Обойдёмся объяснительной, – не ведясь на провокацию, вынул Андрей из папки чистый лист. – Вернее, двумя. Одна по поводу драки, вторая – причина неявки на участок по вызову.

– Да ты хоть понимаешь, к кому пришёл, майор? – угрожающе процедил сквозь зубы Машков. – С кого объяснительную требуешь? Да я с тобой не то, что говорить не обязан, а ты мне ещё и честь отдавать будешь, если прикажу!

Андрей выдержал его тяжёлый взгляд, отмечая при этом трёхдневную щетину «на расслабоне», майку со свежим пятном рыбьего жира на груди, и домашние, растянутые треники. На героя Советского Союза Машков сейчас, прямо скажем, не тянул, несмотря даже на железную выправку, которую уже ничем не погнуть, даже бытовухой. Но, с другой стороны, настоящие, некабинетные герои, они вот такие и есть – неидеальные по жизни.

– Я к вашим боевым заслугам, товарищ полковник в отставке, – звание подчеркнул специально, давая понять, что прекрасно понимает, с кем имеет дело, – отношусь с большим уважением, но они не дают вам права нарушать общественный порядок и запугивать население.

Сохранять официальный тон было довольно сложно. Потому что герой героем, звание званием, но вообще-то они с Машковым были одногодками. И районная милиция – это, конечно, не отряд специального назначения в Афгане, но и не какая-нибудь там охранка на складе с картошкой. И тоже заслуживает как минимум уважения.

– Да ладно? – усмехнулся Машков. – А если это твоё население плевать хотело на этот твой общественный порядок, тогда как быть? Я этому гаду раз сказал убрать дерьмо за своей собакой в подъезде, два сказал… Не понимает! А в морду дал – сразу дошло! А в Афгане я бы его в яму на сутки посадил – днём жара и мухи, ночью холод и шакалы. Зато на утро – другой человек!

– Но вы не в Афгане. Здесь достаточно было написать заявление участковому.

– Знаешь, куда иди со своими заявлениями, майор? Я боевой офицер, а не какая-нибудь крыса кабинетная, чтобы бумажки строчить!

Зацепило! Аж кулаки зачесались. Но Андрей лишь выдохнул, сдерживаясь.

– Значит, вы не отрицаете, что инцидент был? Удары кулаком в лицо, нецензурные оскорбления. А ещё, угрозы сексуального насилия, так?

Машков рассмеялся.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я и вправду собираюсь его трахать, майор?

Андрей придвинул к нему лист:

– Ну вот и отлично. Так и пишите: «Угрожал, но на самом деле не собираюсь»

– Не понял, – недобро сощурился Машков, – ты шутишь или издеваешься?

Андрей задержал взгляд на его жёстком лице. Всё-таки опасный тип. Нестабильная психика, слишком легко заводится. Вероятно, последствия контузии.

– Я работаю. У вас, Денис Игоревич, в армии свои порядки, а у нас в милиции свои. И в ваших же интересах написать объяснительную и постараться договориться с потерпевшим полюбовно, чтобы материалы просто ушли в архив.

– Вот ищейка дотошная! – усмехнулся Машков. – Ладно, майор, уговорил. Да расслабься, думаешь, не понимаю, каково тебе сдерживаться?

А может, и нет никакой нестабильности, а одному только Машкову понятная игра. И тут ещё вопрос, что лучше, ведь чем скрытнее мотивы, тем опаснее личность их имеющая, а Машков, к тому же, матёрый и самодостаточный, как волчара-одиночка, спецназовец. Такой если вцепится, то мёртвой хваткой. А, не дай бог, в криминал сунется – весь район кровью умоется, точно*

– Служба твоя ментовская хотя и собачья, но без неё тоже никак, – щёлкнув ручкой, притянул к себе лист Машков. – Только учти, что я вот эту всю хрень писать буду исключительно из уважения к тебе. А самому мне до этого гада дела нет, клал я на его жалобы. Мне проще его в лесочке прикопать, чем договариваться.

– Вы бы осторожнее с выражениями, Денис Игоревич. Слово не воробей.

Машков только усмехнулся и погрузился в писанину.

Пока он писал, Андрей осматривался. Обычная панельная трёшка в обычном доме, обычного, не самого благополучного района, но вот ремонт… Он был свежий, практически нулёвый, и настолько дорогой, что даже сам Машков в своих замызганных трениках смотрелся здесь чуждо. Как будто случайно пивка зашёл попить.

– Разрешите личный вопрос, Денис Игоревич? Это ваша квартира?

Машков заинтересованно поднял голову. Встретились с Андреем взглядами.

– Скорее жены и дочки. Для них купил. Отремонтировал, обставил. А что?

– То есть, в финансах вы недостатка явно не испытываете. И, сдаётся мне, что это вовсе не офицерская пенсия, и даже не надбавка за «Героя». Скажи́те, вы…

– Да ты задолбал мне «выкать», майор! – перебил вдруг Машков. – Давай как-то попроще, а? На вот, не потеряй! – сунул ему объяснительную. – И всё, официальная часть объявляется закрытой. – Откупорил новую бутылку пива. – Может, всё-таки выпьешь? Рабочий день-то наверняка уже закончился?

Хотелось. Чертовски хотелось! Аж слюна набежала.

– Нет, спасибо.

– Честь мундира блюдёшь? Уважаю. – Припал к бутылке, в один заход выпив почти до дна. – А вот на счёт финансов… – Задумчиво обвёл взглядом кухню. – Ты, конечно, про криминал подумал, но нет, я беспредел не уважаю, мне кровью заработанный авторитет героя дороже бабла. Но слыхал, может, штука такая есть – бизнес называется?

Андрей усмехнулся:

– Фарца? Купи-продай, только масштабы посолиднее. – Кинул взгляд на импортный холодильник. – Думаю, значительно солиднее.

Машков тоже усмехнулся.

– Осуждаешь? Думаешь, продался офицер, за длинным рублём погнался, да? А я тебе так скажу – когда надо было жизнью рисковать, я за ценой не стоял и по окопам не отсиживался. Всё, что я умею – воевать. И когда на гражданку по ранению вышел, тут-то и понял, что нет мне места в мирной жизни. В военкомате бумажки перекладывать, или пузо в высоком кабинете отращивать – не моё это, лучше сдохнуть. И если бы ты только знал, майор, как меня тогда ломало! Я ведь на полном серьёзе жалел, что из Афгана живой вернулся, чуть не спился к чертям. – Задумчиво помолчал. – А потом один мой хороший друг, тоже офицер, сказал, что жизнь это и есть война, и пока ты жив – где-то кипит твой личный бой, и нет ничего позорнее, чем сбежать с него раньше времени. Просто у каждого фронта своя битва, понимаешь? Я вояка, ты мент. А ещё есть врачи, учителя, учёные… Много всяких. И каждый должен оставаться на своём месте ровно до тех пор, пока он там нужен. А потом, когда миссия выполнена, приходит пора искать новую битву, и так до самой смерти. Вот и я нашёл свою новую – в бизнесе. И вот что я тебе скажу – другие времена настают. Совсем другие. Бизнес теперь, это не обязательно купи-продай. Иногда это ещё и: восстанови старое, создай новое, дай людям работу, оставь после себя что-то настоящее, что-то кроме кучки своих вонючих понтов. Ну и конкуренция, конечно. Конкуренция – это вообще особый кайф!

Замолчал, со смаком опустошая очередную бутылку пива.

– Кстати, майор! У меня как раз есть место в службе безопасности. Пять человек в бригаде, все ребята заинтересованные, дисциплина как в армии. В обязанностях – сопровождение руководства на переговорах. Никаких выработок с восьми до восьми, никаких кабинетов, рапортов и разводок. Хорошая зарплата и страховка. Вот у тебя семья есть, майор?

– Дети, двое.

Машков кивнул:

– И им тоже страховка, на случай если с тобой что-то случится. Ну, на переговорах. – Многозначительно двинул бровями, Андрей понял. – Как видишь, работка непыльная, но очень ответственная. Пойдёшь?

Андрей усмехнулся. Предложение – «просто космос!», как сказала бы его бывшая жена. Она вообще любила, чтобы непыльно и денег побольше.

Мотнув головой, сморгнув неприятные воспоминания: ангельское личико, пшеничные локоны и вечно надутые капризные губы: «Ну за-а-а-ай… Ну ты же говорил, что со следующей зарплаты точно купишь!» Причём, не важно, что купить, главное, чтобы у Машки, Дашки, Сашки и какой-нибудь там Промокашки не оказалось такого же, или не дай бог лучше…

Забрав со стола объяснительную, Андрей аккуратно уложил её в папку, защёлкнул замки.

– Предложение, конечно, лестное, но нет. Я мент. И, может, служба моя и собачья, но это, как вы говорите, моя битва, и она ещё точно не окончена. И я, если честно, даже не представляю, что может случиться, чтобы я её оставил.

– Верность своему делу, это достойно уважения, – кивнул Машков. – Но не душно ли тебе в участковых, майор? Издалека же видно, что ты давно уже свой потолок башкой подпираешь.

– Душно, да. Но в прошлом я опер УГРО, а опер бывшим не бывает. Просто временные обстоятельства. Так что насчёт участкового – это мы ещё посмотрим.


До дома добрался только вначале девятого.

– То есть как – спит? – не поверил своим ушам, даже заглянул в комнату, где действительно мирно сопёл Тёмка. Озадаченно вышел в коридор. – Он обычно до полуночи не унимается.

– Просто ему нужно чаще гулять, – скованно, словно не зная, как себя вести и куда девать руки, улыбнулась Краснова. – Хотя бы во дворе, но лучше ходить куда-то вроде парка или даже просто по людным улицам, чтобы было больше раздражителей. Для него это, конечно, стресс, но он необходим ему для развития. Ну и сон нагуливает, конечно. Тут главное – не переборщить с эмоциями.

Пока она говорила, Андрей отметил, что она снова надела свой пиджак, и даже застегнулась на все пуговицы. Хорошо, хватило ума. Ещё бы умылась, вообще бы замечательно было! Не говоря уже о нормальной одежде… Перед глазами отчётливо встал вчерашний игриво прикрывающий коленки подол зелёного платья. Вот это действительно было красиво!

– Разогреть вам суп? – вырвала его из задумчивости Краснова. – Марина отказалась есть, думаю, потому что его варила Нина Тимофеевна, но, возможно, с вами за компанию и захочет.

После сумасшедшего дня, обстановка дома была настолько непривычно умиротворённой, что Андрей лишь благодушно махнул рукой и решился:

– А давайте! Но только и вы с нами, да? Тоже за компанию. А потом обсудим условия вашей работы у нас.

Краснова на ужин с радостью согласилась, а вот Марина снова заупрямилась. И хотя она послушно села со всеми за стол, но есть не спешила, только ковырялась ложкой в тарелке и вздыхала.

– Ешь! – нарезая хлеб, велел Андрей. – Хватит вымудряться!

А уже в следующее мгновение Краснова, отправившая в рот первую ложку, замерла… И вдруг аккуратно прикрывшись куском хлеба, выплюнула суп обратно в тарелку. Смутилась.

– Извините, он… С ним что-то не то.

По тому, как Маринка втянула голову в плечи, Андрей сразу всё понял, но всё-таки тоже попробовал. Суп был жутко пересоленный, и в то же время сладкий, и вместе с тем кислый – один бог знает, чего эта неуправляемая вредина туда насыпала! Нахмурившись, отложил ложку, и дочка, посидев ещё пару мгновений, без лишних слов встала и пошла в коридор.

– Марина, постой… – начала было Краснова, но Андрей вскинул руку:

– Пусть идёт!

Наверное, получилось резковато, потому что Краснова вздрогнула и испуганно сжалась.

– Вы неправы, Андрей Иванович. Этот конфликт уже исчерпан. Понятно же, что она испортила суп до того, как заперлась в туалете! У неё и без того такой безумный день сегодня, что всё, что сейчас действительно нужно, это просто спокойно поговорить!

Андрей усмехнулся. Началось. Какие там неделя – две! Шести часов хватило.

– Спасибо за совет, Оксана Васильевна, но я сам разберусь, что нужно.

Краснова помолчала, но надолго её не хватило.

– Ну неужели вам самому не интересно узнать, что ею движет? Она ведь абсолютно адекватная, умная девочка! И вот это всё, – указала на суп, – может быть не вредительством, а попыткой привлечь ваше внимание, которого ей не хватает! Не задумывались об этом?

– Я вам очень благодарен за помощь, сегодня мне это действительно было необходимо, – с досадой глядя на отпечатавшийся под её нижним веком след от ресниц, кивнул Андрей. – Но в остальном… Боюсь, если так пойдёт дальше, то мы с вами всё-таки не сработаемся. И поверьте, мне будет очень жаль! Поэтому, пожалуйста, давайте сведём к минимуму все возможные недоразумения? Ваша задача – просто приглядывать за детьми в моё отсутствие. А когда я дома, я занимаюсь ими сам. Это понятно?

Краснова как-то обмякла и прикусила губу, но при этом Андрей буквально чувствовал, как её раздирает.

– Хорошо. Но… Можно хотя бы сейчас я пойду к ней? Мне правда кажется, что ей очень плохо.

– Нет, нельзя. Так вы только покажете ей, что можно творить что угодно, а потом жалостью выпрашивать прощения. Я же хочу, чтобы она училась ответственности за свои поступки. К тому же, она всё равно не будет сейчас разговаривать. Уж поверьте. А когда будет готова – она сама придёт.

И в этот момент случилось то, чего Андрей не слышал уже пару-тройку лет – из коридора донеслись всхлипы. Краснова вскочила, но Андрей схватил её за руку.

– Нет! Вы прекрасно видели, что я её в этот угол не ставил. Она сама себя туда поставила, как и в туалете саму себя заперла. И она прекрасно знает, что ничто не мешает ей прийти сюда прямо сейчас и поговорить, но всё равно не идёт. А значит, она не готова к серьёзному разговору.

Лицо Красновой исказилось, словно на месте Андрея она увидела вдруг таракана и собирается прибить его тапком:

– В угол? Саму себя?! Браво, Андрей Иванович! У вас прекрасный дрессированный ребёнок! – и выдернув руку из его пальцев, всё-таки поспешила к Марине.

Андрей не собирался следить за временем, само как-то получилось: Красновой не было ровно двадцать четыре минуты. И всё это время он боролся с собой, чтобы тоже не пойти туда, где звучал её спокойный тихий голос и, хотя и значительно реже, но всё-таки, раздавался в ответ голосок дочери.

Злился. Очень злился!

Да, в детстве он и сам был тот ещё шпана, вся деревня стонала от его выходок. Но у него был отец, который драл с него три шкуры за каждую провинность – строго и последовательно, не поддаваясь жалости, так, что к юности Андрей уже точно знал, что такое хорошо и что такое плохо, мог прогнозировать последствия своих действий и нести за них ответственность. И хотя по детству ему частенько казалось, что отец его не любит, с возрастом стало понятно, что всё с точностью до наоборот – отец очень его любил. Просто родительская любовь, это, прежде всего, ответственность за своего ребёнка. И во многом именно благодаря отцу Андрей пошёл не по наклонной, а в МВД, благодаря ему имел теперь внутренний стержень и чёткую систему ценностей. А ещё – это всё стало возможно благодаря маме, которая не вмешивалась в воспитание отца. Она очень любила Андрея, заботилась, жалела, иногда тайком пыталась покрывать его выходки – но никогда, НИКОГДА не лезла отцу под руку, ни на секунду не давая повода усомниться в нём сыну.

А эта Краснова… Она кто такая вообще?!

И вот, через двадцать четыре минуты, когда она вернулась на кухню, Андрей уже чётко понимал, что так не пойдёт. И лучше уж он, вызвав недовольство Львовича, возьмёт отпуск за свой счёт, но найдёт детям нормальную няню, чем доверить их этой.

– Оксана Васильевна, извините, но вы мне всё-таки не подходите.

– Вам? – с какой-то усталой иронией подняла она бровь. – Ну надо же, такой взрослый дяденька, милиционер, а нянечку себе ищет.

Андрей поднялся.

– Вам пора, Оксана Васильевна. До свидания.

– Я думала вы другой, – понизив голос почти до шёпота, горько усмехнулась она. – Нет, вы точно были другим! Я помню! Когда вы к нам в школу приходили и рассказывали о том, какая у вас сложная, но важная работа, мы всем классом хотели быть похожими на вас! Вы нам говорили про ответственность и человечность – главные качества советского милиционера, а мы слушали вас, и понимали, что это главные качества вообще любого нормального человека! Когда я вам в девятом классе почётную грамоту от нашей школы рисовала, я гордилась тем, что именно мне поручили такое важное задание. А когда вы мне потом руку жали перед всей школой, у меня было чувство, словно это не я вам, а вы мне эту грамоту вручили. Я гордилась этим рукопожатием! Пример с вас брала! И что? Где это всё теперь? Прошло всего десять лет, а вы из остроумного, открытого и смелого героя превратились в… В самодура! Где ваша хвалёная ответственность? Где человечность?! У вас дети задыхаются от муштры! Хотя ладно, Тёмушке, как ни странно, проще, потому что он обращён в себя, но Марина? Она девочка! Ей не дрессировка ваша дурацкая нужна, а ласка! Ей мама нужна! А вы… Вы своими идиотскими амбициями её просто калечите! И знаете что, это не я вам не подхожу, а вы, вы мне не подходите! Вы вообще никому не подходите, потому что вам на всех плевать! И если бы я… Если бы мне только… – подбородок её вдруг задрожал. – Если бы не… – по щекам скользнули окрашенные тушью дорожки. – Да ну вас! Мне просто детей ваших жалко, понятно?!

После того, как она убежала, Андрей ещё долго стоял в коридоре. И чувствовал себя вдруг таким старым…

Конечно, он помнил ту школу, которая в далёких семидесятых взяла над ним «шефство» – как шутили у них в отделе. На самом-то деле это, конечно, ему, оперу Иванову поручено было раз в учебную четверть проводить общешкольный «Урок правопорядка», но обернулось это почти назойливой опекой местных Тимуровцев. Вплоть до бутербродов к обеду, оставленных для него в дежурке Отделения.

Помнил он и ту торжественную линейку, на которой, по случаю присвоения очередного звания капитана милиции, подшефные вручили ему особенную, школьную грамоту. И девчонку, которая её вручала, помнил. Помнил, но не узнавал. И не узнал бы, если бы она сама не сказала.

Банальная, изъезженная метафора про лебедей и гадких утят… А только сейчас стало вдруг понятно, насколько она меткая.

Та девчонка была активисткой школы и заводилой среди тех самых дотошных Тимуровцев. И бутерброды – это наверняка её идея. Как и грамота. И та девчонка, как и большинство активисток всех времён, была какая-то блёклая и среди одноклассниц своих выделялась не миловидностью, а наоборот – несуразностью.

А Оксана… В смысле, Краснова – она вообще другая. И если бы не её дурацкий наряд сегодня…

А вот кстати, к чему такие резкие метаморфозы?

Впрочем, чего прикидываться, её цель была теперь для Андрея очевидна, не мальчик уже. Только интересно, как далеко заходят её планы? Просто постель, или о штампе в паспорте тоже мечтает?

А вообще, странно это. Молодая, красивая, умница, хотя и с характером. Зачем ей всё это? И что за нелепые одинаковые грабли порасставлены в его собственной жизни?

Из комнаты вдруг осторожно выглянула Марина.

– Иди сюда, – поманил её Андрей. – Расскажу тебе кое-что.

Взял на руки, отнёс на балкон и, усадив на подоконник, откинул с её лица волосы – целые стога золотой пшеницы… Рассказывал ей про своего отца, которого Маринка, увы, не застала, и про свою маму, которая взяла на себя все заботы о Марине, когда её собственная мама «уехала»

Наступив на горло гордости, какими-то нелепыми обиняками, пытался донести, как тяжело ему с тех пор, как и бабушки тоже не стало, и обнадёжить дочку, что скоро она вырастет и станет совсем самостоятельной. Ну а пока… Пока не получится у них без няни, вот какая штука.

– Ну скажи, чем тебя так не устраивает Нина Тимофеевна?

Маринка грызла губу и молчала.

– Хорошо, тогда скажи, какая тебя устроит. Ну? Какая она должна быть?

Маринка пожала плечами.

– Так что же получается – ты сама не знаешь, чего хочешь и просто вредничаешь, да? А мне нужно работать, ты же понимаешь. Понимаешь?

Кивнула.

– Тогда давай с тобой так договоримся – завтра мы возвращаем Нину Тимофеевну, и пока я не найду кого-нибудь ещё, ты ведёшь себя как умненькая, послушная девочка. Хорошо? Не вредничаешь, не портишь чужие вещи, не обзываешься… – с каждым его новым «не» Марина всё сильнее хмурилась. – Не учишь глупостям Тёмку и не сбегаешь из дома…

– Я не сбегала! – не выдержала Марина. – Просто Тёмка просился гулять, а Нина Тимофеевна кричала, чтобы он отстал. И я сама его отвела! И мы не прятались, мы просто на качелях качались!

Андрей нахмурился.

– А Нина Тимофеевна чем занималась, когда вы уходили?

– Ничем! Она вообще всегда только телевизор смотрит и кричит, когда ей мешают. – Помолчала, наматывая на палец локон. – А ещё она Тёмку за уши треплет и дебилом обзывает!

Андрей нахмурился ещё сильнее.

– И давно она так себя ведёт?

Маринка затравленно глянула на него исподлобья, словно боясь признаться.

– Всегда.

Андрей поиграл желваками. Вот как тут поймёшь – правда это, или очередная диверсия против няньки?

– А почему ты мне раньше об этом не рассказывала?

Маринкин подбородок вдруг задрожал, и она вцепилась в Андрея, повисла у него на шее, шепча:

– Папочка, не уезжай, я больше так не буду! – и заплакала.

– Куда? Эй, глупыш, – обняв ладонями, заглянул он в её личико, – куда я должен уехать?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Как мама…

А вот это интересно. Тему мамы не поднимали очень давно – как-то само собой так получилось, словно Марина однажды сама отсекла от себя эту болячку. И вот, на тебе!

– Кто тебе такое сказал, дочь?

Она молчала. Боялась, Андрей видел. И уже точно знал, что никакие это не козни.

– Нина Тимофеевна? Марин, говори, не бойся.

Она кивнула. У Андрея аж кулаки сжались.

– А что ещё она говорила?

– Что мама уехала, потому что я дрянная девчонка. И что если я тебе про Тёмку расскажу, то она тоже расскажет тебе, что я дрянная девчонка, и ты тоже уедешь!

Говоря, цеплялась за него так отчаянно, словно кто-то большой и невидимый держал её над пропастью, и она боялась упасть. Андрей прижал её к себе, успокаивая.

– Хорошо, что рассказала! Молодец!

– Ты не уедешь?

– Без вас с Тёмкой – ни за что на свете!

– А Нина Тимофеевна говорит, что если я буду много языком трепать, то ты влюбишься и родишь себе других деток: послушную дочку и нормального сына. И уедешь от нас. Как мама! А мы с Тёмкой в детский дом отправимся.

Андрея разрывало от злости, но он только вздохнул как можно небрежнее:

– Я эту вашу Нину Тимофеевну завтра, пожалуй, выпорю, чтобы глупости не говорила!

Маринка хрюкнула, слёзы в глазах тут же сменились ажиотажем:

– Правда? Я тоже хочу!

– Нет уж, знаешь… Хватит с тебя! Ты ей и так сегодня сумку испортила. А могла бы просто раньше мне всё рассказать!

– Это не я! Это Тёмка!

Андрей строго нахмурил брови.

– Опять врёшь? Не стыдно тебе? Тёмка ножницы даже взять не сможет правильно, не то, что там резать. Разве что палец поцарапать.

– А это уже не он! – деловито замотыляла ногами Маринка. – Это нянька ему поцарапала! Она его проучить хотела, а он ей в волосы вцепился, и она его толкнула, и он упал.

Андрей с такой силой сжал край подоконника, что, казалось, отломает.

– А потом что было?

– Не знаю, – дёрнула Маринка плечами, – я в туалете закрылась.

– Ну понятно, – сквозь зубы процедил Андрей и силой заставил себя улыбнуться. – Ладно, разберёмся. Давай спать, да? Кстати, а суп-то ты зачем испортила?

Маринка пожала плечами:

– Просто.

Просто. Андрей усмехнулся. Вот на этих-то «просто» и завалились все остальные няньки, которые были до Тимофеевны. Что тут и говорить, дочуня его не подарок, как и сын, но всё равно ни одна сволочь не посмеет издеваться над ними!

*** *** ***

Оксана полночи проревела, уткнувшись лицом в подушку. Было так стыдно! Что на неё нашло, ну зачем она всё это ему вывалила?

А просто накатило. Он ведь действительно долгие годы был для неё тайным идолом. Девчонки из класса собирали карточки кинозвёзд и певцов, и их кумиры менялись из года в год, согласно моде, а она, как дурочка, с середины шестого и по конец девятого класса бредила милиционером Ивановым.

Хотя на самом деле дольше, просто после девятого, когда он, получив звание капитана и её почётную грамоту, идею которой ей тогда ещё и пришлось отстаивать перед педсоветом и комсомольской организацией, перестал вдруг приходить в их школу. Вместо него теперь присылали какого-то другого, скучного и невнятного…

И вот это было уже запредельно – не видеть его, не надеяться, но помнить и продолжать испытывать мучительную тягу. И мечты. Наивные грёзы «ах, если бы…»

Что это было – возраст, гормоны? Подростковый максимализм? Какая разница, если закончилось всё тем письмом, оставленным для капитана Иванова в дежурке. В нём не было признаний в любви или каких-то ещё вольностей, но всё-таки оно было слишком личное, написанное на эмоциях и наполненное девчачьими глупостями…

В общем, к вечеру того же дня она пожалела, что написала его, но так и не рискнула снова пойти в Отделение, чтобы узнать – а может, ещё не передали? Потому что… а вдруг уже?

И именно тогда ей впервые стало стыдно за свои чувства, и появился мучительный, полный противоречий страх случайно столкнуться со своим кумиром на улице.

Сразу же изменился маршрут в школу, в магазин, в библиотеку, во Дворец пионеров, да и вообще по району – теперь он неизменно огибал Отделение по большой дуге…

Не изменилась только вырезанная из местной газеты фотография милиционера Иванова, вклеенная в секретный девчачий дневничок и глупые стишки, разукрашенные сердечками.

И вот надо же, прошло десять лет, и опять то же самое – не сдержалась, и снова, и стыдно, и страшно… Но теперь ещё и очень больно, словно её обманули в лучших чувствах!

Когда ей ещё только рассказывали про отца самодура, который не даёт детям видеться с матерью, она была возмущена до самой глубины души! И даже не за вознаграждение, а просто искренне, со всей своей самоотверженностью жаждала посодействовать справедливости!

А потом, когда узнала о ком речь – не поверила. Просто не поверила! Он, её капитан Иванов из юности, не мог так поступать!

А оказалось, правда. Сухой самовлюблённый самодур. И детей действительно отчаянно жалко, потому что они, в отличие от отца – замечательные!

________________________________

* Денис Машков – один из главных героев цикла остросюжетных любовных романов Стаси Андриевской «Откровения о…», опубликованного в бесплатном доступе в сети интернет. Дополнительная информация есть в группе автора в ВК

Загрузка...