Ложь

Глава 13

Вот и наступил день свадьбы Вероники и Деметрио. Вирхиния остановила машину у дома и надавила на клаксон.

— Тетечка! — громко позвала она.

— Вирхиния, голубка моя! — Взволнованная донья Сара в нетерпении уже спешила навстречу любимой племяннице, заслышав звук автомобильного рожка.

— А Джонии? Разве он не приехал с тобой? — обеспокоенно спросил дон Теодоро, едва поспевая за бегущей женой.

Вероника застыла в горестном оцепенении, услышав ответ Вирхинии.

— Он не захотел приезжать со мной.

— То есть как не захотел? Что ты говоришь? — в один голос спросили донья Сара и дон Теодоро.

— Джонни и Хулио Эстрада остались в поместье, но Хулио сказал, что они приедут следом за мной.

— Вот и славно, так оно даже и к лучшему! — облегченно выдохнула донья Сара.

— Джонни тоже не помешало бы приехать поскорее, тетечка. Свадьба в три, а сейчас уже начало одиннадцатого.

— Не беспокойся, доченька, мужчины одеваются быстро, а вот ты, наоборот, еще должна примерить свое платье. Его принесли вчера. Оно такое миленькое! В этом платье и большой муслиновой шляпке ты будешь похожа на синего мотылечка.

— Вероника уже знает, что я буду ее главной подружкой на свадьбе?

— Я еще ничего не сказала ей, но это неважно, здесь командует не она… О боже, Вероника! Ты меня слышала!..

— Случайно, тетя, — любезно ответила незаметно подошедшая, задумчивая Вероника и с легкой усмешкой добавила, — впрочем, все, что ты сказала, я и сама знала. Не я готовила себе свадьбу, не мне и командовать. Поскольку ты сама выбирала подружек невесты, тетя, я догадывалась, что главной ты выберешь Вирхинию. Единственное, что меня поразило, так это то, что она согласилась.

— Тебя удивляет, что Вирхиния не держит на тебя зла за все твои деяния?

— Меня удивляет, что она захотела поучаствовать в свадебном кортеже дочери мошенника и вора, каким был, по ее словам, мой отец.

— Вероника, что ты говоришь? — негодующе укорил племянницу дон Теодоро.

— Прости меня, дядя, и ты тоже, прости, тетя Сара, но это были слова Вирхинии.

— Мои? — Вирхиния изобразила искреннее удивление.

— А ты уже забыла?

— Когда я могла сказать тебе подобное? Дядя Теодоро, тетечка, не верьте ей. Дядя Роберто умер, и нужно не иметь ни стыда, ни совести, чтобы говорить плохо об умерших. Они были такими, какими были. Я ни о ком не могла сказать такое… и тем более… тем более о несчастном дяде Роберто…

— Вирхиния, ты можешь лгать мне прямо в лицо, отказываясь от своих слов?

— Вероника, дорогая, не будь такой злой. Ты неправильно поняла меня или не расслышала. Я… Ты мне веришь, тетя Сара, правда? Веришь? Клянусь, я не говорила этого, все это — ложь, клянусь!..

— Тебе не нужно клясться, доченька, я никогда не верила этому. Одно время я думала, что Вероника, став счастливой, изменилась, что она перестала быть злой дрянью, стала лучше и добрее, но сейчас я вижу, что это не так!

— Злой дрянью?

— Вот именно, Вероника, хоть мне и больно говорить тебе это в последний день твоего пребывания в этом доме… Идем, Вирхиния…

— Ах, тетечка, миленькая!

— Не плачь, душенька, Вероника не заслуживает ни одной твоей слезинки. Хочет она или нет, но на свадьбе ты будешь главной подружкой и обновишь свое прелестное платье. Слава богу, это последний день, и мы не будем выносить сор из избы. Ну, идем, Вирхиния, идем!

— Дядя Теодоро, ты слышал? Видел это?

— Да, Вероника, видел и слышал… и, к несчастью, все еще вижу, что прискорбные, жалкие сцены до сих пор не закончились. Тебе обязательно нужно было поссориться и поругаться со всеми даже в свой последний день в этом доме.

— Мне?.. И ты туда же, дядя? Ты тоже говоришь мне о последнем дне?

— С болью в сердце, Вероника, с болью в сердце. Я думал, что ты останешься здесь и будешь самой лучшей из невесток. Я мечтал, что однажды ты станешь матерью моих внуков, и в глубине души надеялся на это.

— Дядя!

— Глупая, несбыточная мечта развеялась, как дым. Я не хочу понапрасну упрекать тебя, Вероника, у меня слишком мало времени на то, чтобы защитить единственного человека, кого я еще люблю в этом мире: моего сына.

— Дядя, я…

— Пойду, позвоню в усадьбу.

— Не нужно, дон Теодоро, — сказал подошедший Хулио Эстрада и посмотрел на Веронику взглядом, полным любви.

— Хулио? — удивился дон Теодоро.

— Мы только что приехали. Я оставил Джонни у дверей его комнаты и послал Вирхинию сказать, что мы уже здесь.

— Спасибо, Хулио, пожалуй, я пойду к нему прямо сейчас.

Вероника побелела, как полотно, и оперлась на спинку кресла, словно боясь, что подогнутся ее колени. Она по-прежнему молчала и не двигалась с места. Хулио Эстрада проводил взглядом медленно идущего по длинному коридору вмиг постаревшего дона Теодоро и подошел к Веронике.

— Прости меня за бестактность, — ласково сказал он, — но я слышал последние слова твоего дяди. Тебе горько и тяжело сейчас…

— Думаю, отрицать это бессмысленно и бесполезно, по крайней мере перед тобой.

— Так должно было случиться, и все же этот день самый счастливый в твоей жизни.

— Что касается Деметрио — да. Я знаю, это из-за него и из-за моей любви к нему все ополчились против меня, словно я должна оплатить кровью право на его любовь. Но это не важно, ведь в жизни все самые важные права оплачиваются кровью и слезами. Вот я и учусь платить по счетам… это трудно, но я перетерплю и сумею выстоять.

— Вероника, я знаю, что ты сильная и отважная, но иногда даже сильным и отважным нужна поддержка, нужен друг, на которого можно опереться.

— Деметрио всегда будет мне опорой.

— Надеюсь, что так, и все же я от чистого сердца предлагаю тебе свою дружбу, хоть и знаю, что Сан Тельмо слишком ревнив, чтобы позволить тебе дружить со мной.

— Хулио, я благодарна тебе, благодарна от всей души.

— Джонни не хотел приезжать… Я чуть ли не силком привез его, чтобы тебе было спокойней.

— Хулио, я так благодарна тебе!

— Тебе не за что благодарить меня, Вероника. Сегодня последний день, когда ты можешь доставить мне удовольствие быть тебе полезным. Завтра ты будешь далеко… Ты станешь женой человека, который заслужит смерть, если не сделает тебя счастливой.

— Я буду счастлива, Хулио.

— Хотелось бы мне быть таким уверенным, как ты. Я знаю, что некрасиво и неправильно обсуждать с тобой подобные вопросы, знаю, что мои слова покажутся тебе напыщенными, неуместными и глупыми, но я должен сказать их: я всегда буду твоим другом, Вероника.

— Я знаю, Хулио.

— Что бы ни случилось, в любую минуту, при любых обстоятельствах, помни: я всегда буду твоим другом. А теперь — прощай, Вероника. Полагаю, тебе пора одеваться… Я увижу тебя в соборе, где соберется весь Рио-де-Жанейро, чтобы посмотреть на самую прекрасную из женщин в самом замечательном платье, который только может надеть женщина!.. До встречи.

— Вероника!.. Вероника, ты готова?..

— Да, дядя, заходи…

Самая красивая девушка Рио одевалась к свадьбе в полном одиночестве. Даже служанка не могла помочь ей надеть подвенечное платье, поскольку ее постоянно звали к себе донья Сара и Вирхиния.

Несмотря на то, что Вероника сама надела атласные туфельки, сама прикрепила фату и венок к своим черным волосам, она никогда не была столь прекрасна, как теперь. Беспомощность и одиночество разлили по ее нежным щекам матовую бледность гардении и омыли глаза пролитыми втихомолку слезами, но губы возбуждающе алели, потому что, вопреки всем свалившимся на нее печалям, неудачам и напастям, в этот величайший миг своей жизни Вероника была выше их. Она была любящей невестой, и шла к алтарю с душой, наполненной чистым огнем.

— Вероника, ты просто красавица…

— Спасибо, дядя.

— Вот твой букет… Тебе нравится?..

— Очень.

— Машина уже ждет.

— Тогда пойдем, дядя.

— Я хотел сказать тебе кое-что…

— Что, дядя?

— Я грубо разговаривал с тобой, и очень жалею об этом. Право, я не хотел вести себя так в твой последний день в нашем доме, но я очень волновался из-за того, что Джонни задержался, и все эти дни меня ужасно беспокоило поведение сына…

— Меня тоже.

— Я хочу верить, что в глубине души ты не плохая…

— О чем ты, дядя?..

— Я хочу сказать, что тебе больно видеть его страдания.

— Но, дядя, неужели ты усомнился в этом хотя бы на миг?..

— Подожди, дай мне хотя бы сейчас сказать тебе то, что я должен сказать. У нас мало времени, все уже ушли. Тетя поджидает тебя у алтаря вместе с мужчиной, который скоро станет твоим мужем, твои подружки уже собрались у двери собора, весь город ждет тебя…

— По-моему, это слишком большая честь для меня.

— Ты заслуживаешь это по своему рангу и общественному положению, по своей фамилии… Эти преимущества положения и имени должны оплачиваться определенными жертвами, и если однажды ты забыла об этом…

— Что ты имеешь в виду, дядя? О чем я однажды забыла?

— Я не хочу огорчать или ранить тебя. Если в моих словах есть что-то обидное, оскорбительное, забудь о них. Считай, что, я плохо выразился, сам того не желая.

— Я не понимаю тебя, дядя!

— Когда-то я пообещал твоему отцу, что ты будешь мне как родная дочь, и сейчас мне хотелось бы дать тебе один совет.

— Конечно, дядя, я слушаю тебя!

— Никто тебя не принуждал, ты сама выбрала себе мужа, и, надеюсь, будешь верна ему всю жизнь.

— Не в моей верности ты можешь быть уверен, дядя, а в моей любви. Я буду жить ради того, чтобы сделать его счастливым.

— Об этом я и хотел попросить тебя, Вероника. И ты… ты тоже будь счастлива, дочка, очень счастлива!

— Дядя!..

— Вероника, дочка! — Дон Теодоро с трудом сдержал нахлынувшие и переполнявшие его чувства. Ему безудержно хотелось достучаться до сердца племянницы, сказать все, что он думает, но древние предрассудки возвышались перед ним стеной. Он вспомнил данное Джонни обещание, вспомнил, что весь Рио собрался у собора; представил сливки общества и простолюдинов, дорожку из цветов, по которой ему предстояло пройти с невестой, возможно, расстроенной его слишком запоздалым признанием, представил епископа в расшитом золотом одеянии… и ограничился одним лишь поцелуем в лоб, словно стыдясь самого себя.

— Уже очень поздно… Идем, дочка!

Самая красивая девушка Рио шла по дорожке из тубероз и лилий, но внезапно ей почудилось, что она идет по тропе из шипов и колючек. Если бы дон Теодоро рассказал Веронике все, как есть, то она, опутанная сетью лжи, одним словом смогла бы разодрать ее в клочки и не находилась бы здесь, но он промолчал, и две маленькие дьявольские ручки затянули тугой узел. Синий мотылек с ангельским личиком зло посмеивался про себя, глядя на мрачное лицо Деметрио де Сан Тельмо, застывшее и холодное — Теодоро де Кастело Бранко, и бледное лицо невесты, почуявшей нависшую над ней невидимую опасность… Но вот Вероника уже стоит перед алтарем, и Деметрио де Сан Тельмо подходит к ней…

— Деметрио де Сан Тельмо и Молина, — епископ торжественно поднял руку, — по доброй ли воле хочешь ты взять в жены Веронику Анхелику де Кастело Бранко?..

— Да, святой отец.

— Вероника Анхелика де Кастело Бранко, по доброй ли воле хочешь ты взять в мужья Деметрио де Сан Тельмо и Молина?..

— Да, святой отец.

— Соедините Ваши руки. Во имя Отца и Сына и Святого Духа объявляю Вас мужем и женой. — Роковой круг замкнулся. Шелково-стальная сеть затянулась на молодоженах, и прекраснейшая девушка Рио в белом подвенечном платье стала похожа на хрупкую бабочку с тоненькими, трепещущими крылышками, в которую жестоко и беспощадно вонзилось, насквозь проткнув душу, стальное острие ее печальной судьбы.

— Джонни!..

— Да, я не был в церкви, не мог смотреть на твое венчание, но я не могу позволить тебе уехать, не поговорив с тобой.

Вероника уже переоделась в простое платье из своего роскошного приданого, самое скромное из тех, которые разрешила надеть донья Сара. Джонни и Вероника стояли у двери ее бывшей девичьей спальни.

Внизу, в больших залах фамильного особняка де Кастело Бранко, праздновали свадьбу. Здесь собрался весь цвет высшего общества Рио. Торжество было в самом разгаре, и светлое игристое шампанское текло полноводной рекой. Все завидовали удаче рослого, крепкого, угрюмого мужчины, который по-прежнему чувствовал себя здесь чужаком…

Уже одетый в дорожный костюм, Деметрио в волнении и нетерпении топтался на крытой галерее. Краем глаза Вероника заметила его, но Джонни с печальным выражением лица, подрагивающими губами и безмерно грустными глазами стоял перед ней, и она не двинулась с места.

— Я очень огорчилась, не увидев тебя в церкви, Джонни, да и вообще меня сильно расстроило все, что ты натворил в последнее время.

— Что бы мне сказать тебе, Вероника?

— Не лги, говори только правду.

— Я болен… болен от отчаяния и ярости!..

— Джонни… братик мой любимый…

— Хотелось бы мне суметь скрыть свои чувства, танцевать и смеяться, как смеются и танцуют другие, те, кто тоже любил… или любит тебя.

— Джонни… Джонни…

— Хотелось бы мне быть отважным, выносливым и стойким мужчиной, таким, как твой муж, этот вор, навсегда увозящий тебя далеко отсюда. Да-да, вор…

— Не продолжай!.. Не говори так, или я не стану больше слушать тебя!

— Но, ведь мои слова не оскорбляют его, я не могу его оскорбить. Разветы не понимаешь, что я — бедный, несчастный дьявол, в ком говорят ревность и зависть?

— Джонни…

— Я хочу сказать тебе кое-что… Если этот человек не сделает тебя счастливой, то…

— Джонни, замолчи, прошу тебя! Ты обезумел, ты пьян…

— Да, я напился, но говорю только правду.

— Замолчи, Джонни, Деметрио идет сюда! — увещевала кузена Вероника.

— Почему я должен молчать? — разошелся Джонни. — Правду нужно говорить всегда…

— Деметрио… — Вероника снова попыталась успокоить брата.

— Простите, если я поднялся и прервал ваш разговор, — вмешался Деметрио, — но, стоя там, внизу, я заметил, что сеньор Кастело Бранко даже не оделся должным образом…

— Что? — бледный, с растрепанными волосами, в домашнем халате, наброшенном на рубашку, Джонни был похож на больного, но под пронизывающим, ледяным взглядом серых глаз он гордо выпрямился, и черты его лица обрели жесткость.

— Деметрио де Сан Тельмо, Вы выиграли эту игру, — внезапно успокоившись, Джонни перестал казаться заплаканным ребенком и выдержал твердый взгляд удачливого соперника. — Я не желаю кричать и устраивать скандал. Вероника полюбила Вас, а Вы перешагнули через все, чтобы этого добиться.

— О, черт!

— Не прерывайте меня, выслушайте до конца. Я знаю, что проиграл. И пусть я выгляжу жалко, не умея проигрывать, я не хочу быть трусом и попробую исправить все пусть и в самую последнюю секунду.

— Джонни, — начала Вероника, но он не дал ей договорить.

— Не бойся, Вероника, — прервал кузину Джонни, — ничего не случится. Через несколько минут ты уедешь отсюда, и он станет твоим полновластным господином. У меня не будет права даже смотреть на тебя, если он запретит, но, пока что ты под крышей нашего дома, и пока что я твой родственник… Так вот я хочу сказать сказать тебе по-родственному, а не как грустный, любящий мужчина, не сумевший вовремя отстоять тебя, чтобы потом лить слезы…

— Ради Бога, Джонни, замолчи, на нас все смотрят…

— Никто не запретит сказать мне то, что я должен сказать тебе и ему. Да-да, Вам, Сан Тельмо… Вы — счастливый человек, инженер, и счастье Вероники — в Ваших руках. Вы целиком и полностью отвечаете за нее, и, если Вы сделаете ее несчастной, я сумею спросить с Вас за это. За жизнь Вероники Вы ответите своей собственной жизнью!

— Хватит, Джонни, довольно!..

— А тебе, Вероника, я должен сказать только одно: «Прости меня». Прости за то, что говорил, за то, что делал, за то, что причинял тебе боль. Прости меня за все из сострадания к моей любви, — Джонни быстро наклонился, поцеловал ей руку, повернулся и пошел обратно по длинному коридору, и почти сразу же к молодоженам подошли дон Теодоро и донья Сара.

— Вероника, Деметрио, что здесь происходит? — спросил подошедший первым дон Теодоро.

— Ничего, дон Теодоро. Джонни прощался с нами и извинился за то, что был нездоров и не смог прийти в церковь. Он от всего сердца пожелал счастья своей кузине. Вероника, как Вы видите, весьма взволнованна… Тяжело осознавать, что рвутся семейные узы. Прощания всегда грустны…

— Что случилось, Вероника?

— Деметрио уже сказал тебе, дядя. Джонни попросил прощения, и пожелал мне счастья. Это так взволновало меня. Правда, я не успела ему ответить. Передайте от меня Джонни, что я люблю его как брата, и что до конца жизни я буду молиться, чтобы он был счастлив…

— В чем дело? — поинтересовалась донья Сара. — Все смотрят сюда. Мне кажется, нам всем нужно быть чуточку сдержаннее. Вероника, ты не должна забывать, что весь цвет общества Рио смотрит на тебя… Вытри слезы…

— Не беспокойся, тетя, мои бестактные выходки в особняке Кастело Бранко уже закончились. К тому же, даже счастливые невесты обычно утирают слезинки…

— У тебя есть все причины, чтобы быть счастливой невестой. Спустись вниз, чтобы попрощаться с Вирхинией. Несмотря ни на что, она хочет поцеловать тебя…

— Нет, тетя, мы выйдем через дверь, ведущую в парк. Там нас поджидает машина, правда, Деметрио?

— Да, вероника, но, если ты хочешь…

— Прости меня, тетя, но поцелуй Вирхинии я не вынесу. Это выше моих сил. Прощай, дядя! — Взволнованная Вероника бросилась в объятия дона Теодоро, который крепко обнял ее, и в тот же миг все благородство и величие ее души выплеснулось в одном глубоком искреннем и открытом взгляде, направленном на тетю.

— Тетя Сара, спасибо Вам за все. Возможно, когда-нибудь я смогу сторицей оплатить Вам свой долг, чтобы Вы смогли думать обо мне по-другому.

— Я от всей души была бы рада этому, доченька… Но как бы то ни было, я желаю тебе огромного счастья. И Вам тоже счастья и удачи, инженер.

— Спасибо, сеньора, но я не верю в удачу, я верю только в судьбу, в неумолимо-безжалостный рок.

Вероника и Деметрио ушли по-английски, не прощаясь. Машина катилась по многолюдным улицам большого города, окрашенного предзакатным солнцем в красно-желтые тона.

От пережитого волнения голова Вероники устало опустилась на плечо Деметрио, который сидел все так же неподвижно, не имея сил оттолкнуть ее, и сдерживая жгучее желание заключить жену в объятия и покрыть ее поцелуями. Он безмолвно проклинал судьбу, жаждая напиться из отравленного источника.