Ложь

Глава 4

— Хочешь еще чаю, Теодоро? — уже во второй раз спросила мужа донья Сара, протягивая ему чашку с чаем.

— Да нет, спасибо, ничего не нужно… Хочу посмотреть фехтовальные поединки. — Теодоро Кастело Бранко отодвинул предложенную женой чашку.

В тот вечер огромный оружейный зал роскошного особняка, где проходили состязания, был заполнен людьми. Собственно говоря, этот зал вполне мог сойти за небольшой театр. Фехтовальная дорожка представляла собой помост в виде сцены. В зрительном зале стояли массивные удобные кожаные кресла и легкие кресла-качалки из Вены, а кроме того, маленькие столики и прочая мебель для различных нужд.

Столы были накрыты и ломились от расставленных на них ликеров, чая и фруктов на любой, самый привередливый вкус. Около дюжины симпатичных юношей в фехтовальных костюмах прохаживались в сторонке от других, обсуждая состоявшиеся поединки…

— Альберто Гомес был изумителен, правда, папа?

— Да, сынок, и Хулио Эстрада тоже. Если и дальше все будут фехтовать с подобным пылом, можно будет вновь учредить награды. Со времен моего деда и отца мы ежегодно разыгрывали здесь кубки и медали.

— Не думаю, что этот пыл сохранится надолго. Теперешние юноши считают фехтование довольно старомодным, — охладила мужа донья Сара.

— А мне нравится фехтование! — с жаром воскликнул Джонни. Это — спорт старинной знати, благородного дворянства, одним словом, истинных рыцарей. Мне не по душе решать вопросы чести кулаками, как это делают американцы.

— Рад слышать, что ты так говоришь, сынок, — похвалил Джонни дон Теодоро. — Это доказывает, что в тебе течет кровь нашего старинного рода.

— А мне нравится только то, как сидит на тебе этот костюм, — снова вмешалась в разговор донья Сара, окинув сына горделивым взглядом. — А все прочее меня ужасает. Мне страшно при мысли, что вы можете поранить друг друга или выколоть глаза этими проклятыми рапирами.

Заметив материнский взгляд, Джонни довольно улыбнулся. Костюм, и впрямь, ему к лицу, сидит, словно с иголочки, и Джонни с постыдным удовольствием отметил, что Деметрио де Сан Тельмо не так хорош собой — одолженный нагрудник ему явно мал.

Сан Тельмо с угрюмым, задумчивым видом сидел в стороне от всех, в тихом уголке, терзаемый мрачными мыслями. Джонни как радушный хозяин быстро направился к нему.

— Вы ничего не взяли, Сан Тельмо, — обратился он к гостю с приветливой улыбкой на губах.

— Мне ничего не хочется, благодарю Вас.

— Не желаете размяться со мной, пока мы ждем Веронику?

— С ней что-то случилось? Почему ее до сих пор нет? Сколько времени ей нужно, чтобы переодеться? Прошло около часа, как мы ее оставили.

— Подумайте о том, что мы тоже опоздали.

— И все же.

— Сюда идет Вирхиния… возможно, она знает. Пойду, спрошу у нее. — Джонни быстрым шагом пошел к двери, в проеме которой показалась Вирхиния в вечернем платье. Гости неторопливо рассаживались по местам перед очередным поединком.

— Вероника тоже спустилась вместе с тобой? — нетерпеливо спросил сестру Джонни, стараясь, чтобы его никто не услышал.

— Нет.

— А где она?..

— В своей комнате, и придет не скоро. Она еще и не начинала переодеваться.

— Не начинала? Почему?

— Ты же знаешь, какая она. Ей нравится, чтобы ее ждали.

— Этого я не знал.

— Знаешь, мне бы хотелось, чтобы она задержалась у себя подольше.

— Почему?

— Да потому, что как только она появится, ты глаз от нее не оторвешь, так и будешь пялиться весь вечер только на нее.

— Ты так считаешь?

— И не без оснований. У тебя будут на то причины. Я не из тех завистников, кто отрицает очевидное. Должна признать, что Вероника очень красива в фехтовальном костюме. — Вирхиния по-детски плаксиво поджала губы и оперлась рукой на плечо смущенного Джонни, который обеспокоенно смотрел на нее. — Может, посидишь со мной немного, пока она не придет? Это не слишком большая жертва для тебя?

— Ничуть, и брось ты эти глупости.

— Я понимаю, что надоела тебе, Джонни, но я так страдаю.

— Страдаешь?.. Ты?

— Иногда я думаю, сколько еще смогу выдержать. Пойдем отсюда… В зале слишком жарко и душно. Мне нужно немного подышать. — Вирхиния крепко вцепилась в Джонни и буквально вытолкала его за дверь.

Дорожка, ведущая от особняка к оружейному павильону с гимнастическим залом, обсажена глициниями и жимолостью. Вдоль нее стоят мраморные скамейки, и Вирхиния, замыслив нечто недоброе, подвела Джонни к одной из них, укрытой от любопытных глаз, густыми ветвями кустарников.

— О, господи, Вирхиния, ради бога…

— Иди сюда, Джонни. Сядь и выслушай меня. Дай мне десять минут, не больше, а потом пойдешь к своей Веронике и проведешь с ней весь вечер.

— Но, Вирхиния…

— Это ненадолго. Если бы ты знал все мои сомнения и тревоги. У меня на душе так беспокойно…

Никто, казалось, даже не заметил, что Джонни и Вирхиния ушли из зала. Никто, кроме угрюмого гостя, прибывшего в столицу из Матто Гроссо. Побуждаемый неведомой силой, Деметрио тихонько выскользнул из зала на аллею. Возможно, по лицу и поведению Вирхинии он догадался, что может услышать нечто важное, а, может, им двигало страстное желание узнать побольше о Веронике. Стараясь двигаться бесшумно, Деметрио незаметно от Джонни и Вирхинии юркнул за скамейку и успел спрятаться за клумбой с вьюнками. Все средства хороши, если он хочет и должен всё узнать, а остальное неважно. Вирхиния и Джонни сели на скамейку, спинкой которой являлась как раз та клумба, за которой притаился Сан Тельмо…

— Вирхиния, честное слово, я ничего не понимаю. Что с тобой? Ты пытаешься сказать мне что-то, но я не понимаю, что.

— Джонни, это так тяжело… Мне трудно говорить об этом, я была бы счастлива, если бы ты сам догадался.

— Но я не волшебник, и не обладаю даром предвидения, клянусь тебе.

— Я знаю. Ты не видишь дальше собственного носа.

— Что ты имеешь в виду?..

— Стараясь быть хорошим, ты остаешься в дураках.

— Вирхиния!..

— Не обижайся, Джонни, печально, но это так. Я не могу видеть, насколько ты слеп. Ты узнáешь всю правду, но мне больно. Я до смерти страдаю, боясь, что ты мне не поверишь и будешь считать скверной клеветницей.

— Ты отлично знаешь, что этого не будет, так, может, оставишь, наконец, этот драматический тон? Ты — сущий ребенок, Вирхиния, очаровательная малышка, которую я люблю, как сестру. Я не хочу, чтобы ты грустила и тревожилась из-за кого-то. Я — твой старший брат, и помогу тебе стать счастливой.

— Я не могу быть счастливой, пока ты…

— Что — я?

— Ничего… Ничего…

— Опять эти слезы?.. Не будь такой плаксой, малышка. Оставь свои глупости и перестань плакать! Ну, хватит, хватит, не плачь, дай мне руку и пойдем обратно в оружейный зал, выпьем пару бокалов портвейна «Опорто», и ты пообещаешь больше не грустить.

— Единственное, что тебя интересует, это успокоить и любым способом побыстрее избавиться от меня.

— Это не так, Вирхиния.

— Именно так, Джонни, и я отлично это понимаю. Я бы и сама ушла, но мне больно за тебя, Джонни… за тебя, а не за себя.

— За меня?..

— За тебя, Джонни, за тебя… ты ведь ничего не знаешь, а я никому ничего не могу рассказать.

— И что бы ты мне рассказала?

— Это бесполезно, Джонни, ты никогда мне не поверишь.

— Знаешь, что-то мне стало не по себе… как-то тревожно на душе.

— Это хорошо, что ты встревожен, по крайней мере, так тебя не одурачат.

— Кто старается меня одурачить?

— Она.

— О, господи, о ком ты говоришь?

— Для тебя существует лишь одна женщина, Вероника, если быть точнее. Ей одной ты вручил свою жизнь и душу.

При этих словах Джонни побледнел, но еще хуже было потрясенному до глубины души Деметрио Сан Тельмо. Судорожно сунув руку в карман, Деметрио извлек на свет маленький шелковый квадратик, окаймленный тончайшим кружевом. Тот самый женский платочек с ясно указывающей ему путь крупной изящной буквой «В», который он откопал среди вещей брата.

Джонни вскочил со скамейки, порываясь уйти от Вирхинии и больше не слушать ее, но тоненькое, острое жало ревности уже проникло в его душу, отравило ее, и он, против воли, остался.

— Вот уже несколько дней ты пытаешься рассказать мне что-то о Веронике, но не сказала и половины. Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то лучше ничего не говори!

— Господи, Джонни, ты не знаешь, что бы я отдала, лишь бы заставить себя молчать, но совесть не дает мне покоя!.. Ох, Джонни, Джонни, ты прав, лучше бы я ничего тебе не говорила! Не мне рассказывать тебе об этом.

— Подожди, Вирхиния, постой, постой…

— Нет, Джонни, нет…

— Не нет, а да! Говори… Ну, говори же.

— Если я скажу, ты никогда не простишь меня, возненавидишь, как будто это я виновна в том, что сделала она.

— Что сделала она?

— Мне лучше замолчать.

— Нет уж, договаривай, раз начала, назад пути нет. Не намекай, а честно расскажи обо всем. Так будет лучше.

— Не буду!..

— Будешь, потому что я приказываю тебе.

— Ох, Джонни! Не сжимай меня так, мне больно.

— Прости, я не хотел, но мне нужно, чтобы ты сказала, что тебе известно о Веронике?.. Неужели она — невеста Деметрио де Сан Тельмо?..

— Если бы только невеста…

— Если бы только невеста?.. Договаривай. Невеста, и что еще?

— Нет, Джонни… С Деметрио — ничего, совсем ничего, насколько мне известно. Только то, что ты видел, и больше ничего. Ах, Джонни, милый!.. Ты мне, как брат. Я и раньше говорила, что ты мне как брат… Я не могу молчать, и говорить тоже не могу… Ты станешь у нее допытываться, затеешь скандал… Об этом узнают дядя с тетей… какой ужас!..

— Будь любезна говорить яснее! — Джонни побледнел, на его висках выступил холодный пот, а руки заледенели. Он выпрямился и глубоко задышал, стараясь держать себя в руках. — Что с Вероникой?

— Если я скажу, ты подумаешь, что я клевещу на нее.

— Ничего я не подумаю. Говори.

— Ох, Джонни, Джонни, чтобы я все рассказала, ты должен дать мне честное слово… Да-да, поклясться жизнью своих родителей, что ни Вероника, ни они никогда не узнают, что это я сказала тебе правду…

— Какую правду?..

— Правду о Веронике…

— И что это за правда?.. Я жду. Надеюсь, ты уверена в ее виновности, и у тебя есть наглядные доказательства. Подумай, прежде чем обвинять ее.

— Я не обвиняю ее, Джонни…

— Тогда что же?..

— Ничего… ничего… Лучше бы я ничего не говорила…

— Теперь тебе придется говорить, даже если ты не хочешь. Я должен узнать всю правду. В чем ты собиралась обвинить Веронику?

— Я ее не обвиняю, и у меня есть доказательства…

— Доказательства чего?

— Того, что порядочный мужчина не должен на ней жениться.

— Что?.. О чем ты?..

— Джонни, ты сломаешь мне руки!.. Отпусти меня!..

— Хорошо, я отпущу, но в последний раз прошу — говори!

— Я не скажу ни слова, пока ты не поклянешься мне, что Вероника никогда об этом не узнает, и что ты ничего не скажешь тете Саре, не заставишь ее страдать… Поклянись мне в этом, Джонни… Поклянись!

— Хорошо!.. Клянусь. Но и ты поклянись мне, что скажешь только правду, и не будешь лгать. Поклянись, что докажешь свои слова… и не будешь больше плакать!

Вирхиния вытерла слезы, ее глаза снова вспыхнули дьявольским огнем. В тревоге и отчаянии она изо всех сил вцепилась в руку Джонни.

— Идем вглубь сада, где никто не сможет нас подслушать, — сказала она. — Вероника может прийти сюда с минуты на минуту. Здесь нас могут увидеть и услышать, а то, что я собираюсь сказать, должен слышать только ты. Я могу доверить эту тайну лишь тебе одному, чтобы спасти тебя от плохой женщины, потому что я люблю тебя, Джонни… Люблю!..

В карих глазах Джонни мелькнул испуг. Он тревожно огляделся по сторонам, а затем яростно сжал локоть Вирхинии и быстро потащил ее прямо через цветочные клумбы в глубину сада, где, как он думал, никто не сможет их увидеть и услышать. Деметрио де Сан Тельмо, дрожа от возбуждения и тревоги, бесшумно двинулся за ними. Он в сотню был бледнее и подавленнее Джонни, предвидя, что последует за этим, и всей душой терзаясь от неминуемого разоблачения…

— Рассказывай!

— Джонни, если бы ты знал, чего мне это стóит, на какую жертву я иду ради тебя.

— Вирхиния, договаривай, что хотела сказать.

— Я вижу, что тебе безразличны моя боль, мои страдания и слезы… тебе не важна даже моя любовь.

— Вирхи-и-и-ния!..

— Теперь я знаю, что для тебя весь свет на ней клином сошелся. Тебя ничто не волнует, кроме нее. Ты ничего не видишь и не слышишь, Джонни… Ты ослеп, сошел с ума… Сейчас ты начнешь выспрашивать ее, и можешь устроить такой скандал, что тетя с дядей все узнают.

— Я дал тебе честное слово, что буду молчать, так что еще ты хочешь? Что еще тебе нужно? Ты издеваешься, смеешься надо мной…

— Джонни, любимый…

— В последний раз прошу — говори! Отвечай, почему порядочный мужчина не может жениться на Веронике?

— Потому что она — не такая, какой кажется.

— А какая?..

— Не делай такое лицо, или я опять не смогу говорить… Она не виновата. Ты знаешь, как она росла, и каким был ее отец…

— Причем здесь ее отец?.. Почему ты считаешь ее непорядочной? Из-за остальных?

— Она подошла бы к алтарю не чистой и невинной!..

— Почему? Из-за кого?.. Кто ее любовник?..

— Джонни, не кричи…

— Но ты сказала, что у Вероники есть любовник!..

— Нет.

— Тогда что же? Договаривай!

— Она любила одного человека, или притворялась, что любила. Этот человек обожал ее, но не мог на ней жениться, потому что был бедным, понимаешь?.. У него ничего не было. А Вероника мечтала стать богатой, быть хозяйкой этого дома, чтобы весь мир был у ее ног…

— Кто был этот мужчина, и что с ним случилось?..

— Он был адвокатом дяди Теодоро, и практически жил в этом доме. Они встречались каждый день, вместе гуляли, часами блуждая по этому саду…

— А что еще?..

— Вдвоем ездили верхом по полям.

— И что же?.. Я тоже езжу верхом вдвоем с Вероникой, но ты же не станешь утверждать…

— Ты — другой, ты не способен на бесчесный поступок…

— А тот человек?

— Он не виноват… она сама заманила его…

— Что?..

— Без злого умысла… просто из кокетства… Но тот, кто играет с огнем, в огне и сгорает…

— И что же дальше?

— Ох, Джонни!.. Ты не хочешь меня понимать…

— Я хочу, чтобы ты говорила ясно, и рассказала все до мельчайших подробностей, опоив сполна ядом своих слов!..

— Ты думаешь, я делаю это со зла?.. Неужели ты не понимаешь?

— Я не желаю ничего понимать, пока не выслушаю тебя до конца… Откуда мне знать, что ты говоришь правду, а не лжешь? Как ты узнала, что тот человек был любовником Вероники и как ты можешь это доказать? А ты утверждала, что можешь.

— Спроси об этом слуг.

— Ты говоришь слуг? Значит, они всё знают?..

— Знают, но не скажут. Слуги на ее стороне. Она умеет удерживать людей: покоряет их, подчиняет, вертит ими, как хочет… А если кто-то от отчаяния что-то скажет, то все думают, что он сделал это со зла.

— Это не так. Допустим, ты говоришь правду, и здесь, действительно, жил человек, которого Вероника любила… Я даже догадываюсь, кто он… Я не был знаком с ним лично, но наслышан о нем. Его звали Рикардо Сильвейра, правда?..

— Да. Сначала они были женихом и невестой, но никто этого не знал, кроме меня… Вероника не хотела, чтобы об этом узнала тетя Сара. Ей хотелось флиртовать с остальными, но не хотелось скандала. Они с Рикардо скрывали свою любовь, встречались ночью, украдкой… в парке. Вот здесь, на этом самом месте. Ты заметил, что в комнате Вероники окно без решетки? В него легко забраться и замести следы… Рикардо залезал в ее комнату.

— Откуда ты знаешь?.. Ты видела это?..

— Да, Джонни, видела много раз… В первый раз я подумала, что это был вор, выбежала из своей комнаты, хотела закричать, но Вероника заметила это и заткнула мне рот…

— В каком смысле?..

— Она затащила меня в свою комнату и избила меня… Да-да, избила… Она гораздо выше и сильнее меня…

— Вирхиния!..

— Клянусь тебе, Вероника грозилась убить меня, если я расскажу тете Саре. Она была похожа на зверя. Сначала я испугалась, а потм мне стало жаль ее. Если бы тетя Сара узнала об этом, она выгнала бы ее из дома.

— Промолчав, ты поступила очень плохо. Ты должна была рассказать моему отцу!..

— Она застращала меня. Дядя Теодоро меня не любит, а ее обожает. Рассказывать о таких вещах ужасно. Если бы я сказала дяде, Вероника возненавидела бы меня, как и ты. Она ни за что не простила бы меня. Ни за что, и никогда. — Вирхиния попятилась назад, закрыв лицо руками. Душу Джонни пожирали тоска и гнев. Без сомнения, Вирхиния сказала правду. Ее рассказ логичен и понятен. Джонни задумался над стоящей перед глазами картиной, а жалобный голосок продолжал расточать доводы и слова, разъедающие душу, словно капли яда. — Конечно же, они любили друг друга… Сильно любили… Но Вероника боялась бедности, она мечтала о жизни во роскошном особняке, о множестве слуг. Когда через два, или три дня я осмелилась поговорить с ней, она сказала, что Рикардо Сильвейра собирался жениться на ней.

— А почему не женился?

— Рикардо пообещал ей, что через несколько месяцев разбогатеет и вернется. Он познакомился с каким-то человеком, который собирался искать алмазы в Рио Карони и договорился ехать вместе с ним. Тот говорил что-то о Матто Гроссо, о золотых приисках в тропических лесах, и Рикардо попросил подождать его.

— А что Вероника?

— Она отпустила его. Сначала они переписывались. Получив письмо от Рикардо, Вероника читала его, а потом сжигала. Она всегда говорила мне, что когда Рикардо вернется, она станет миллионершей, потому что он привезет ей целое состояние… А потом приехал ты, и с твоим приездом все изменилось.

— С моим приездом?

— Ты уже миллионер, и Веронике не нужно было ждать, когда ей улыбнется удача. У тебя есть положение в обществе, имя. К тому же, ей хотелось быть хозяйкой в этом доме, чтобы всеми командовать, навязывать свою волю тете Саре, затыкать мне рот. Ты, вероятно, и сам понимаешь, что так было проще и гораздо лучше. Одним словом, Вероника решила заполучить тебя!

— Это она тебе сказала?

— Нет, Джонни, она не говорила, но это бросается в глаза… Ты влюбился в нее с первого взгляда, а что стало с другим — неизвестно. Не знаю, возможно, она написала ему, что между ними все кончено, возможно, подумала, что он погиб, как погибли многие из тех, кто ушел в сельву. Джонни, милый, прости меня за то, что причинила боль!.. Сейчас ты страдаешь, мучаешься, но, если бы ты женился на ней, то страдал бы еще больше, неизмеримо больше, потому что Вероника тебя не любит. — Вирхиния с тревогой смотрела на раненого жестоким ударом Джонни, ожидая от него чего-то, но тот молчал. С блуждающим взглядом он долго стоял, не шевелясь, до крови кусая губы, словно смаковал беспредельную боль, с каждым мгновением все глубже проникавшую в душу, терзая и разрывая ее на части.

— Джонни, что с тобой? Очнись, Джонни!

— Вероника не любит меня, это — правда, и никогда не любила. Сейчас я понял это, и понял ее сомнения, ее беспокойство… Вот почему она отказала мне, отдалила от себя…

— Что?..

— Да-да… Она отказала мне, сказала, что не любит!.. Вероника поведала мне о своих сестринских чувствах, и только. Сказала, чтобы на большее я не рассчитывал… Должен признать, что, по крайней мере, со мной она была честна!..

— Джонни, прошу тебя…

— Оставь меня, Вирхиния… Мне нужно побыть одному… Я больше не могу!..

— Джонни!.. Джонни, постой! — Вирхиния прямо по садовым клумбам бросилась за братом, а тот, полностью отчаявшись, быстро уходил все дальше, словно стараясь убежать от себя самого. — Джонни!

И никто из них двоих не заметил Деметрио, который крался вслед за ними и прятался за кустом, чтобы услышать исповедь, каждое слово которой было сродни удару кинжала. В его груди вздымались волны слепой ярости и тоски, угрожая задушить его, и глухо рокотали голоса ревности, любви, боли и отмщения. Сан Тельмо сжал кулаки, глядя, как осыпается и превращается в пыль его последняя надежда. Рухнул невольно возведенный им зáмок мечтаний и грез.

— Ну почему, почему из всех женщин мира, именно ты оказалась той роковой женщиной? — В груди Деметрио щемило. Казалось, сердце вот-вот остановится, и он задохнется, и словно по заклинанию магического имени, силы покинули его. — Ну почему ты, Вероника? Ты, единственная женщина на свете, которую я мог бы полюбить!