Ложь

Глава 6

— Джонни!..

— Что?.. Кто там?..

— Это я, сынок…

— А-а-а, папа! Гости уже ушли?..

— Пока — нет, за исключением одного, но с гостями Вероника и Сара, они позаботятся о них. Тебе все так же плохо?..

— Да нет, мне стало лучше.

Теодоро де Кастело Бранко подошел к Джонни поближе, с беспокойством всматриваясь в бледное, расстроенное лицо сына. Джонни сбежал от родных и гостей и укрылся в своей комнате, удобном и уютном уголке. Его убежище просторно, но скромно и представляет собой спальню с небольшим смежным кабинетом, пристроенной ванной и верандой, дверца которой выходит прямо в парк.

Джонни страдал, спрятавшись ото всех. Кажется, даже улыбки больно ранили его, и самые безобидные слова и учтивые фразы, адресованные Веронике, терзали душу. Сама же Вероника, присутствие которой он едва терпел, и искренняя озабоченность отца, похоже, лишь усиливали беспокойство и тоску.

— Иди к гостям, папа, и извинись за меня перед друзьями…

— О гостях позаботятся женщины, к тому же остались только свои. Твой незваный инженер Сан Тельмо только что ушел.

— Сан Тельмо…

— Да, он вел себя с Вероникой как невоспитанный и наглый грубиян.

— Что?..

— Я уже сказал Веронике, что не стоит относиться к нему, как к близкому другу. Если этот человек тебе симпатичен, если тебе по душе его профессиональные качества и идеи, пожалуйста, встречайся с ним, но только в казино, в театре, или в клубе инженеров… да где пожелаешь.

— А что сделал Деметрио?..

— Разве ты не видел?..

— Нет.

— Ты же был в зале, когда начался поединок…

— Я сразу же ушел. Жара была невыносимой.

— Этот тип не нашего круга, а Вероника слишком добра с ним.

— Боюсь, у Вероники это вошло в привычку.

— Что?..

— Водить дружбу с людьми не нашего круга.

— С чего ты взял?

— Я…

— Я бы не допустил подобного, да и Вероника не способна на такое, и не столько из-за гордости в крови, сколько из-за воспитания и принципа. Вспомни, ты сам привел в дом этого выскочку, о котором на самом деле никто ничего не знает.

— А Рикардо Сильвейра не был выскочкой?..

— Рикардо Сильвейра?..

— Да, твой адвокат, или секретарь, или кем он там был… который почти два года, можно сказать, жил в этом доме.

— Он был совсем другим…

— Ах, вот как!..

— Рикардо был прекрасным молодым человеком — воспитанным, обходительным, с высокими моральными устоями. Простой служащий стал почти что членом семьи по заслугам.

— Надо же — по заслугам! А, может, это посоветовала тебе любимая племянница?

— Кто?..

— Вероника… Ну да, Вероника!..

— Джонни, но ты же говоришь, как безумец… Что с тобой?..

— Ничего!..

— Не может быть. Ты был совершенно здоров, а сейчас, ты, кажется, сошел с ума от гнева. Твое недомогание в оружейном зале было не физическим — что-то тебя до крайности разозлило, выбило почву из-под ног и почти лишило рассудка… Думается мне, что причиной тому тот самый пресловутый Деметрио…

— Не впутывай в это дело Деметрио. Он не имеет к нему никакого отношения! Возможно, он грубиян, дикарь, но он — честный человек, это очевидно. А вот тот, другой, — напротив!..

— О каком другом ты говоришь?.. Я не думал, что ты разозлился на человека, с которым даже не был знаком, и который не сделал тебе ничего дурного.

— Он принес мне беду, худшую из всех!

— Джонни!.. Что ты имеешь в виду?..

— Ничего. Я не должен, не хочу и не могу сказать.

— Наоборот, я считаю тебе необходимо немедленно все рассказать.

— Ты знаешь, где может находиться Рикардо Сильвейра?..

— Откуда мне знать, где он?.. Рикардо уехал почти год тому назад, и я так и не узнал, зачем и куда он уехал… Его уход из этого дома был необычным и странным… Но к чему все это?.. С каждой секундой ты заинтриговываешь и запутываешь меня все больше, Джонни. Что с тобой? Что тебе сказали?..

— Как ты думаешь, может кто-нибудь сообщить мне, где находится Сильвейра?..

— Не думаю, и я не понимаю, для чего тебе необходимо знать, где он?.. Ты говоришь о какой-то ерунде, как о чем-то жизненно важном. Может, расскажешь мне все, объяснишь?..

— Расскажешь!.. Какой толк в разговорах…

— О чем ты?..

— Так, пустяки, папа. Забудь этот бессмысленный, глупый, пустой разговор. Возвращайся к гостям, позаботься о них, и забудь про меня.

— Джонни, я — не ребенок, которого можно обмануть. С тобой происходит что-то очень серьезное. Я не сдвинусь с этого места, пока ты мне все не расскажешь.

— Даже если я поклялся молчать?.. Чтобы все услышать, я дал честное слово, что никто ничего не узнает.

— Ты считаешь, что я не могу хранить секрет?..

— В данном случае я не смогу сохранить его.

— Ну, хорошо, как бы то ни было мне все равно, что ты поклялся, дал честное слово. Тебе сообщили что-то, что мучает тебя. Ты сошел с ума от злости. Вероятно, это как-то связано с Вероникой. Но раз ты отказываешься рассказать мне, я сам расспрошу всех!..

— Нет, папа, только не это, ты не можешь устроить скандал! Она не должна узнать об этом…

— О чем?..

— Ни о чем!.. Тебе лучше оставить меня, папа!..

— Ты отлично понимаешь, что я не могу оставить тебя. Расскажи мне, в чем дело. Можешь довериться мне, я даю тебе честное слово молчать, а иначе я заставлю Веронику прийти сюда, и ты при ней…

— Нет, папа, я не могу ее видеть сейчас!..

— Значит, дело в ней!.. Тебе рассказали что-то о Веронике? Кто этот сплетник, что оклеветал ее?..

— Это не сплетня и не клевета; к несчастью, все логично, даже слишком.

— Кто обвинил Веронику?.. Надеюсь, это не Сара?

— Нет… Бедная мама…

— Но ведь это кто-то очень близкий… Вирхиния!

— Откуда ты знаешь?..

— Я не знаю, я спрашиваю. Однако ты невольно дал мне ключ… Так что же такого поведала тебе Вирхиния о Веронике?..

— Я поклялся, что никому не скажу этого, тем более, Веронике. Я пообещал, что у нее не будет никаких неприятностей, что я смогу молчать и притворяться, сохранив для себя единственное преимущество — знание правды. Ты не заставишь меня нарушить клятву и мое слово…

— Нет, не заставлю, но мне нужно знать правду. Если Вероника совершила ошибку, если она в опасности, то ты первый должен помочь мне защитить ее, спасти, пусть даже и от себя самой. Мы с тобой — мужчины в доме, и наш долг — храбро и с честью защищать и оберегать наших женщин даже от их собственных слабостей!..

— Но, папа!..

— Это — отличительный признак мужчины и кабальеро вообще, и дворянина из рода Кастело Бранко, в частности!.. В любой благородной семье, как наша, женщины как символ Отечества, как знамя, которое нужно беречь и защищать даже ценой собственной жизни. Позор и бесчестье нам, если знамя окажется в чужих руках!..

— Папа!..

— Подними голову и расскажи мне все, что знаешь, что тебе сообщили. Я мог бы приказать тебе, Джонни, но я прошу тебя, расскажи мне прямо сейчас!..

— Хорошо, я расскажу, и ты все поймешь!

— Что случилось с моей голубкой? Она кажется такой испуганной.

— Со мной?.. Со мной — ничего, тетечка… Однако странно, что ни дядя Теодоро, ни Джонни, ни Вероника не спустились к ужину. Тебе так не кажется?..

Вирхиния и донья Сара сидели одни в роскошной столовой, казавшейся даже немного мрачноватой от великолепия. Стол, с расставленными на нем пятью столовыми приборами, казался большим и несуразным. Донья Сара, неисправимая гурманка и сладкоежка с восхищением уплетала яства, к которым Вирхиния едва притронулась.

Безупречно вышколенная пара лакеев в ливреях прислуживала им, храня абсолютное молчание. Заученным, точным движением они вновь наполнили белым вином изящный хрустальный бокал, который Вирхиния уже несколько раз с жадностью опустошила.

— Не первый раз, Вероника и Теодоро нашли предлог, чтобы поужинать у себя.

— Но этого не случалось с тех пор, как вернулся Джонни, а сейчас еще и сам Джонни не пришел…

— Ему стало плохо в оружейном зале, ты же знаешь…

— А дядя Теодоро?..

— Теодоро — маньяк, так что не обращай на него внимания. Тебе известна его теория о том, что человечество слишком много ест. Будь его воля, мы умерли бы от голода… Подай мне еще немного куропатки, Хенаро, она восхитительна… Теодоро, как всегда, непременно твердил бы мне о возможных заболеваниях… Но ты же ничего не ешь, доченька…

— Мне не хочется, тетечка, нет аппетита. А Вероника с ними или в своей комнате?..

— Ну зачем ей находиться с ними?.. Разве ты не заметила, что она сразу же пошла к себе, как только ушли молодые люди, точнее, ушел Деметрио де Сан Тельмо? Теодоро должен серьезно поговорить с Вероникой, отчитать за то, как она фехтовала с Сан Тельмо. Что за дурацкая манера?

— Дядя Теодоро никогда не ругает Веронику, зато он рассердился на Сан Тельмо и был резок с ним.

— Мне показалось, что у них была настоящая дуэль. В какую-то минуту я даже подумала, что они вот-вот убьют друг друга. Впрочем, может, оно и к лучшему — Вероника нашла того, кого искала. Как ты говоришь, они с Сан Тельмо два сапога пара.

— Ты так считаешь?..

— Этот молодой человек с характером!.. Ах, если бы они поженились, если бы он увез ее подальше отсюда, если бы нам не пришлось больше терпеть ее!.. Ты была бы рада, правда?..

— Ай, тетечка, почему ты спрашиваешь меня о таких вещах?.. Ты отлично знаешь, что Вероника меня изводит, заставляет меня страдать и мучиться, но я не желаю ей ничего плохого…

— Я тоже. Я просто хочу, чтобы у нее был сильный, решительный муж, который увез бы ее далеко, и сбил бы с нее эту спесь и замашки дикой кобылицы.

— Но Джонни, вероятно, очень сильно страдал бы, если бы Вероника вышла замуж за другого и уехала… Тетечка, если бы кто-то рассказал Джонни что-нибудь плохое о Веронике, что-то такое, из-за чего он больше не мог бы любить ее, он бы сильно страдал, правда?..

— К несчастью, сын иногда кажется мне таким же глупцом, как его отец, а потому ничуть не сомневаюсь, что сначала он пострадал бы немного. Впрочем, впоследствии, Джонни был бы только рад, что избавился от подобной напасти. Он переболел бы своей дурацкой влюбленностью, как корью, и обратил бы внимание на ту, на кого должен был смотреть с самого начала.

— Об этом я даже не мечтаю, тетечка, и не питаю никаких надежд, скорее злюсь.

— Но что тебя злит, голубка моя?

— Не знаю, мужчины такие странные…

— Ничего странного, доченька, все очень просто. Мужчины с годами умнеют, становятся благоразумными, но в делах любви они слегка наивны, а потому мы, женщины, должны хватать этих простофиль за руку и вести туда, куда нам нужно.

— Но, тетечка, я не умею.

— Когда придет время, я все сделаю за тебя, а постепенно ты и сама научишься…Ты пока еще ребенок, сущий ангел, но, если будешь слушаться моих советов, то победишь.

— Твоих советов…

— Вот именно, малышка, моих советов… немного терпения и больше ничего. С Джонни держись всегда скромно, естественно, будь с ним ласкова, чтобы он всегда находил тебя милой, приятной девушкой и видел в тебе идеальную жену… все остальное я беру на себя ради счастья вас обоих…

— Я так благодарна тебе, тетечка, ты такая добрая! А сейчас ты разрешишь мне пойти в комнату Джонни, спросить его, как он?

— Ты очень этого хочешь?

— Я волнуюсь, ведь ему плохо!..

— Вместе с ним отец, а потом я зайду навестить его, но, если ты хочешь пойти раньше…

— Да… да, тетечка… Позволь мне пойти прямо сейчас, я прийду к нему чуть-чуть раньше, подкрадусь на цыпочках и преподнесу сюрприз… Ты простишь меня, если я оставлю тебя одну за столом?

— Одного я не смогу тебе простить — что ты ничего не съела.

— Это потому что мне грустно, и не терпится… ну, разреши мне пойти прямо сейчас, тетечка…

— Ну, иди, иди; позже я принесу тебе стакан молока в постель, и ты его выпьешь, если не хочешь меня огорчить.

— Все, что пожелаешь, милая тетечка… Я тебя обожаю…

— Это просто ребенок… сущий ангелочек!.. Любовь отбивает аппетит… Хенаро, а теперь принеси мне жареное мясо.

В полном одиночестве Деметрио де Сан Тельмо сидел перед распахнутым окном в номере отеля. Он уткнулся лицом в ладони и погрузился в пучину размышлений, стараясь разобраться в своей душе.

Деметрио не заметил, как наступила ночь, и не замечал мерцающего сияния и блеска разноцветных огней города. Наконец, он очнулся от раздумий и поднял голову. На бледном лице Сан Тельмо застыло суровое выражение, взгляд стал еще упрямее и жестче, а тяжелый, волевой подбородок выдавал решимость.

— Я сделаю то, что должен! — Деметрио подошел к столу и зажег небольшую лампу, отыскал в ящике ручку, конверт и бумагу и сел за стол. — Ну что же, один фарс против другого! — в голосе Сан Тельмо звучало злое спокойствие. — Ложь против обмана; одна фальшивая любовь против другой, еще более лживой!..

Уверенной рукой, не дрогнув, он начал писать любовное послание:

— Для меня?..

— Да, сеньорита. Его принес паренек-посыльный в униформе отеля «Палатино» и сказал, что не будет ждать ответа.

— Хорошо. Спасибо… Ах, да, подожди… отнеси все это.

— Вы едва притронулись к ужину, сеньорита. Вам плохо?..

— Пустяки, немного устала… Лягу спать пораньше.

Горничная быстро собрала почти нетронутый ужин, оставленный девушкой в комнате, на столике, а Вероника подошла к креслу и зажгла небольшую лампу, чтобы скорее прочитать желанные строчки письма, отправитель которого был угадан с первой секунды.

Размашистый и твердый почерк на длинном конверте с грифом отеля, выдает крепкую руку, чью безрассудную, слепую, безотчетную власть и грубую животную силу вспоминает влюбленная Вероника, и на губах ее появляется легкая улыбка.

— Вы ничего не желаете, сеньорита?..

— Нет-нет, ничего. Ах, да!.. Как Джонни? Он в порядке?

— Не знаю, сеньорита. Ни он, ни дон Теодоро не спускались к столу на ужин, но я не слышала, чтобы за ним нужен был уход. Если хотите, я спрошу.

— Вечером я сама спрошу.

Оставшись одна, Вероника вскрыла конверт с письмом, в котором было всего несколько строчек, и, не торопясь, стала читать. Ее глаза скользили по скупым словам, а сердце билось все быстрее, разгоняя по жилам кровь.

— Дикарь мой! — улыбнулась она.

Небесной музыкой, перезвоном серебряных колокольчиков и хрустальных бубенцов звучит сейчас это имя на губах Вероники, и эхом отдаются в душе слова… Да, она влюблена, и только чудесная мечта о возвышенной любви, смогла пролить на душу потоки безграничного счастья.

— Мария!.. Мария!.. Мария! — нетерпеливо позвала служанку Вероника, подбежав к двери.

— Вы меня звали? Что-то случилось, сеньорита?..

— Где тот паренек, что принес это письмо?..

— Как я и говорила тот посыльный из отеля «Палатино» передал письмо и ушел. Но, если сеньорите угодно послать кого-нибудь из слуг с ответом…

— Нет, Мария, не нужно, раз он не велел посыльному ждать ответного письма.

Взволнованная Вероника подошла к тому самому незарешеченному окну, возле которого толстые стебли вьюнков образовали усыпанную цветами лестницу, чтобы тихой, безмятежной ночью среди тысяч озаряющих небо вывесок и миллионов мерцающих вдали огней постараться отыскать того, кто, стоя у окна другой спальни, испытывает то же, что она. Как знать, быть может, откуда-то оттуда Деметрио де Сан Тельмо смотрит на окна ее спальни.

— Не верю! Ни единому слову не верю! — взволнованный Теодоро де Кастело Бранко в гневе вскочил на ноги и выпрямился, всем своим видом выражая возмущение. Ни разумом, ни сердцем не мог принять он только что услышанную, непостижимую историю. — Неправда! Все неправда, и глупо верить в эту ложь.

— Выслушай меня, отец… послушай… Клянусь, первое, что я сделал — отчаянно закричал: «Нет, я не верю!..» Я не хотел верить в это.

— И потому единственное, о чем ты продолжаешь думать, что Вероника — распутница и вульгарная авантюристка!

— Это не так, папа, совсем не так, ведь она вполне могла угодить в сети любви…

— Любви?.. К кому?.. К этому глупцу Рикардо?..

— Раньше ты говорил, что он был незаурядным человеком. Ты отзывался о нем, как о благородном, обаятельном мужчине, истинном кабальеро.

— Да, конечно, не отрицаю, только при чем здесь это?.. Какая разница, из-за кого порядочная девушка из рода Кастело Бранко потеряла голову…

— Вероника — женщина из плоти и крови, и неважно, что она — Кастело Бранко. Она может любить как все, и, как все сходить с ума, если какой-нибудь мерзавец станет нашептывать ей на ухо завораживающие слова, от которых женщины обычно тают!..

— Никогда бы не подумал, что Рикардо окажется подлецом…

— Люди часто обманываются, думают одно, а на деле — по-другому… Ты много раз говорил о дружбе Вероники с этим человеком.

— Не стану отрицать, Рикардо был больше, чем друг, он был своим человеком в доме, почти членом семьи.

— Они всегда были вместе, и повсюду ходили вдвоем…

— Этого я тоже не могу отрицать. С ними почти всегда ходила Вирхиния, но она возвращалась вся в слезах и жаловалась каждому встречному и поперечному, что они не обращали на нее внимания.

— Куда уж яснее?.. У них были одни и те же увлечения: рисование, игра на фортепьяно, спорт… они читали одни и те же книги.

— Для обвинений всего этого мало. Где доказательства? Будь любезен, предоставь их… Уму непостижимо, как ты мог, не имея ни одного доказательства, поддаться на обман.

— Какие еще нужны доказательства, если и так все очевидно?..

— Кто их видел?..

— Вирхиния…

— Это — неправда!..

— Она не раз своими глазами видела, как Рикардо влезал в комнату Вероники через окно. Вирхиния плакала и клятвенно уверяла меня, что это правда. Она часто видела их, но молчала из жалости и еще потому, что Вероника вынуждала ее молчать!..

— Чушь! Чудовищная и смехотворная небылица.

— Эта чудовищная и смехотворная небылица порвала мне душу в клочья, к тому же она отлично объясняет последующее поведение Вероники…

— Какое поведение?..

— Вероника мне отказала. Она боится моих признаний в любви и взамен предложила сестринскую любовь, скрываясь за непонятным молчанием.

— Отказала?..

— Да, папа, совесть вынудила Веронику отказать мне.

— Ты не можешь строить домыслы.

— Это не домыслы, папа, это похоже на ужасную правду. Подумай сам: помнишь, ты говорил, что любишь Вернику, как родную дочь, но тебя не ослепляет отцовская любовь. Ты тысячу раз давал мне понять, что…

— Предположим, что Рикардо был влюблен в Веронику. Я тысячу раз видел, как он шептался о чем-то с Вирхинией, и предположим, что она была его жилеткой для слез, задушевной подружкой, которая выслушивала жалобы на муки безнадежно влюбленного…

— Безнадежно?..

— Порой Вероника была очень жестока с Рикардо: посмеивалась, что он недостаточно честолюбив, что он романтик… а он воспринимал ее шутки всерьез.

— Шутки?..

— Конечно… Вероника имеет привычку подшучивать над друзьями, но не использует при этом всякие женские штучки; она достаточно прямолинейна, чтобы говорить открыто, и достаточно смела, чтобы выражать свои мысли, не заботясь о том, что это может кому-то не понравиться…

— Да, Вероника именно такая, но в этом чудовищном случае все сходится на том, что она ломала комедию. Вероника любила Рикардо, и ее шутки были маской, за которой она скрывала душевную правду. Она любила его и хотела заставить измениться, перестать быть ничтожным фантазером-бедняком… и он из любви к ней…

— Ш-ш-ш!.. За дверью кто-то есть. Если это — твоя мать, она ничего не должна знать. Слышишь?.. Ни единого слова!.. Молчи и притворяйся. Ступай, открой дверь…

Джонни послушно пошел к двери.

— Вирхиния?! — удивленно воскликнул он.

— Джонни… Дядя Теодоро… Простите меня, но, проходя по коридору, я услышала ваши голоса. — Вирхиния со страдальчески-печальным, кротким лицом стояла в дверях. — Дядечка, миленький, я не хотела, чтобы ты узнал об этом. Джонни не сдержал слова, но я его не виню. Он так страдает.

Теодоро с трудом сдержался, чтобы не выплеснуть в словах неудержимый гнев, клокочущий в душе. Перед этим кротким смущенным личиком и синими, вечно заплаканными глазами любое, даже самое безобидное возражение кажется неоправданно грубым…

— Я очень плохо поступила, Джонни. Мне не нужно было говорить тебе об этом. Я знала, что ты не сдержишь клятву, не сможешь сохранить в секрете мой рассказ. Но я была в отчаянии, видя, как ты страдаешь из-за Вероники… Я знала, что этот кошмар когда-нибудь случится… Теперь об этом узнают все, узнает тетя Сара… Вероника никогда не простит меня!.. Мне не следовало прощать тебя, Джонни, потому что ты поклялся молчать… О, господи!..

— Тебе незачем так убиваться, Вирхиния. И незачем упрекать Джонни, у него на душе и так всего предостаточно. К тому же, я тоже дал слово молчать, и первый воспротивлюсь тому, чтобы Сара узнала что-то об этом скандале…

— Конечно, ты хочешь защитить Веронику. Ты такой добрый, дядечка… Тетя Сара очень справедливая и честная, но ее не проведешь. Твоя любимица не смогла ее обмануть, тетечка никогда не заблуждалась на ее счет…

— У меня нет любимчиков!.. И я не согласен с тем, что Сара честней и справедливее меня. Однако, именно для того, чтобы быть честным и справедливым, нужно знать всю правду до мелочей, на которых основаны обвинения.

— Я никого не обвиняла, дядечка. Если вы не хотите верить мне — не верьте. Если думаете, что я солгала, я уйду из этого дома… Буду просить милостыню или пойду в услужение. — Дрожа всем телом, Вирхиния закрыла лицо руками.

— Ты — самый справедливый в мире, папа, это я виноват, — потрясенный Джонни вплотную подошел к отцу. — Вирхиния не хотела говорить, но я ее заставил.

— Тебе не нужно кого-то защищать, сынок. Мы — семья, а не суд. До сих пор наш домашний очаг был чистым и добропорядочным, и всем нам одинаково важно, чтобы тень позора и бесчестья не упала на наше незапятнанное имя. Даст бог, и о только что раскрытой нами гнили и моральной проказе не узнают ни друзья, ни слуги. А тебя, Вирхиния, больше всего нужно упрекать за то, что ты до сих пор молчала, и никому ничего не говорила. Ты должна была рассказать мне, когда это только что случилось. Тогда было время предотвратить эту пагубную дурь. Я поженил бы Рикардо и Веронику, потворствуя их слабости, и исправил их безрассудство…

— Но, папа…

— Я говорю так, чтобы вы знали: никто не уйдет из этого дома опозоренным, и не будет ни единого слуха, который может оскорбить, или запятнать нас. Одним словом, никто из вас не останется без денег. А чтобы я знал, как мне вести себя в дальнейшем, и что делать, я должен понять: то ли Вероника — распущенная женщина, то ли ты — ничтожная клеветница!

— Нет, дядечка, нет! — испуганно вскрикнула Вирхиния.

— Правда не просочится за пределы этих стен, но она необходима, и я требую ее. Пойди, поищи Веронику, Джонни…

— Что ты хочешь, папа?

— Дядечка, миленький! — взмолилась Вирхиния.

— Пусть Вероника немедленно придет сюда, Джонни, но без твоей матери. А ты, Вирхиния, повторишь при ней слово в слово то, что рассказала Джонни!..

— Дядечка, родненький, я уже поклялась тебе, что это — правда… что я своими глазами видела того мужчину, как он залезал в окно ее комнаты. Я много раз слышала, как он выходит из двери ее спальни, видела, как они целуются в парке, на верховой прогулке… Зачем только я сказала?.. Разве я могла придумать такую чудовищную ложь?.. Я рассказала об этом только для того, чтобы спасти Джонни от женщины, которая недостойна его… Жизнью своей клянусь и памятью моих родителей!..

— Ну, хватит, довольно! — прервал Вирхинию Джонни. — Ты и сейчас не веришь ей, папа? Не знаю, может ты и сомневаешься, но я абсолютно уверен. Мне больше ничего не нужно, чтобы поверить ей. — Джонни встал перед отцом, а Вирхиния, скорчившись, упала на диван, готовая рискнуть и пойти ва-банк.

— Что ж, этот нервный срыв очень кстати! — заметил дон Теодоро.

— От волнения ты совсем потерял рассудок, папа!.. К тому же, вспомни, что ты не имеешь права воспользоваться ее признанием. Вирхиния не виновата. Я сотню раз сказал тебе, что заставил ее говорить… Вирхиния!.. Вирхиния!.. Сделай же что-нибудь, папа, помоги мне!..

— Откройте! — за дверью неожиданно раздался голос доньи Сары. — Немедленно откройте дверь!

— Только этого нам и не хватало! — пробурчал себе под нос дон Теодоро. — Входи, Сара, дверь не заперта!

— Джонни, Теодоро! Что происходит?.. О, боже, Вирхиния, душенька моя! Да что же с ней?.. Доченька!

— Не переполоши всех, Сара, у Вирхинии просто разыгрались нервы.

— Я говорила с доктором, и отлично знаю, что с ней, в отличие от тебя! — Набросилась на мужа донья Сара. — Ты всегда недолюбливал Вирхинию, и тебя никогда не интересовало, что с ней, а вот я ее любила и люблю! Нужно позвать врача, слышишь?

— В доме есть десяток слуг, которые в состоянии вызвать врача, а меня оставьте в покое!..

— Джонни, позови доктора Андреса, скорее! — суетилась донья Сара. — Поторопись, Джонни, прошу тебя!..

— Мама, успокойся, я уже иду. Я съезжу за ним на машине.