Ложь

Глава 28

Ну вот, моя милая подгужка, мы и пгиехали. Я был гад покгужить с Вами по гогоду, чтобы Вы остудили свою бедную головку, но пгишло вгемя отдохнуть! — такси затормозило перед красивым входом отеля «Палатино».

— Вы что-то сказали, месье Бело? — Вероника очнулась и открыла глаза, возвращаясь к реальной жизни из далекого мира боли.

— Вегоника, догогая, мы уже пгиехали, — повторил Бело. — Пегед Вами — самый лучший отель Гио-де-Жанейго, а поскольку я и сам владелец отеля, то позабочусь, чтобы вас поселили здесь как пгинцессу.

— Отель «Палатино»! — Вероника невольно вскрикнула, увидев, куда они приехали.

— Вам это непгиятно? — удивился Бело.

— В этом отеле жил Деметрио, и, наверняка, он снова здесь! Идемте отсюда скорее, Бело. Я не выдержу, если снова увижу его.

— Успокойтесь, чаговница моя, чу-у-уточку спокойствия! — назидательно сказал месье Бело. — Вы не можете жить, скгываясь, словно пгеступница. Все ггешили на Вас, но вы ни в чем не виноваты, и они пгидут пгосить у Вас пгощения за свою вопиющую неспгаведливость. Подумайте, Вы пгоделали слишком долгий путь, и, к тому же, гечь идет о Ваших единственных годственниках, котогые, вгоде бы не желают Вам зла.

— Я никого не хочу видеть, Бело!.. Неужели Вы этого не понимаете?..

— Отлично понимаю! Сейчас Вы ужасно оскогблены и обижены на них, но это пгойдет.

— Не пройдет! — Вероника гордо вскинула голову. — Я хочу покончить с прошлым, хочу забыть его. Если я скажу Вам свое единственное желание, Вы сочтете его глупой причудой сумасбродки. Я хочу сбежать из Рио.

— Это — не пгичуда и не сумасбгодство, а вполне естественное желание, — успокоил Веронику месье Бело.

— Я хочу забыть все и сбежать, Бело, но не знаю, куда! Я отправилась бы в путь прямо сейчас, если бы знала, куда.

— Успокойтесь, догогая, вам нужно хогошенько отдохнуть!

— Я никого не хочу ни видеть, ни слышать.

— Вы никого не увидите и не услышите, если не захотите. Подождите, дайте-ка подумать… — месье Бело наморщил лоб, вспоминая что-то. — Ну да, вегно, — радостно воскликнул он, хлопая себя по лбу рукой, — по догоге к Пан-ди-Асукаг у моего дгуга есть небольшой отельчик, можно сказать постоялый двогик, спокойное, уединенное местечко. Он пгинимает там постояльцев на несколько месяцев, но для нас он сделает исключение. Вы хотели бы жить в стагом домике, окгуженном садами, откуда откгывается великолепный вид? Пгавда тамошняя еда оставляет желать лучшего, и на кговатях нет пгужинных матгасов, но…

— Отвезите меня туда, месье Бело, — перебила француза Вероника, — отвезите, как можно скорее!..

Вероника и Бело сидели на террасе скромного сельского отельчика. Предприимчивый француз раздобыл для своей подруги одну из тех больших и несуразных комнат, что еще хранят в своих колониальных стенах умиротворение давно минувших лет, и под крышами которых царит безоблачный покой.

— Это место для усталых и обессиленных путников, — заметил месье Бело, — а вы пгосто валитесь с ног от усталости!

С пригорка перед ними открывался фантастический вид Рио-де Жанейро, самого прекрасного города на земле, с его белоснежными пляжами, раскинувшимися на берегу синего моря под величественным куполом сияющих небес. С террасы одним взглядом можно было окинуть всю пышную красоту и ослепительное великолепие края, и на фоне этой красоты четко выделялся силуэт Вероники: он являлся неотъемлемой частью чудесной земли, впитав в себя все самое лучшее.

— Если бы я был миллионегом, как месье Сан Тельмо, — мечтательно заметил Бело, — я бы постгоил здесь дом для Вас!

— Пожалуйста, Бело, замолчите! — прервала его Вероника. — Я ничего не хочу слышать о нем, так что не упоминайте при мне даже его имя, понятно?

— Это имя до сих пог живет в Вашем сегдце, газ Вам так больно слышать его!..

— Бело, зачем Вы терзаете меня? Разве Вы мне не друг?

— Вы отлично знаете, что я всегда буду Вашим самым вегным и пгеданным дгугом, но в то же вгемя, если позволите, я буду считать себя Вашим пылким воздыхателем.

— Месье Бело! — смущенно воскликнула Вероника.

— Пгостите, что я слишком гано сказал Вам это. Я понимаю, что Вы не можете выслушать меня, но мне необходимо сказать Вам кое-что. Я не тгебую от Вас немедленного ответа, пгосто подумайте над моими словами. Возможно, это поможет Вам пгивести в погядок Ваши мысли. Вегоника, пгошу Вас, выслушайте меня!

— Думаю, это — самое меньшее, что я могу для Вас сделать, Бело. Вы столько сделали для меня, и я так Вам благодарна.

— Забудем это глупое слово «благодагность». Пгежде чем Вы выслушаете меня, я пгошу Вас напгочь забыть о ней. Вы ничего мне не должны, поскольку я был счастлив сопговождать вас и быть Вам полезным. Вы мне благоволите, так позвольте же и мне служить Вам.

— Вы так учтивы, нежны и заботливы, но я не могу принять Вашу заботу, — Вероника в волнении встала, и месье Бело тут же вскакочил со стула, стараясь успокоить ее.

— Окажите мне любезность, пгисядьте, — мягко сказал он, — так мне будет легче говогить. Как бы то ни было, а мне совсем непгосто сказать Вам то, что я должен сказать…

— Говорите, Бело, не томите, — Вероника снова села и беспокойно стиснула руки, стараясь унять тревогу. Ей казалось, что она и так знает наперед все, что скажет ей Бело, и оттого отчаянно боролась в душе сама с собой.

— Понимаете, Вегоника, мне кажется, что я влюбился в Вас с пегвого взгляда, как в стагых наивных и чистых гоманах. Когда-то я был светским человеком, а тепегь удалился от мига…

— Бело, друг мой! — начала Вероника, но Бело не дал ей договорить.

— Позвольте мне пгодолжить. Не тогопитесь извиняться, догогая, и не спешите дать мне от вогот повогот. У Вас еще будет на это вгемя…

— Несмотря на то, что мне грустно, Вы заставляете меня улыбнуться…

— Слава Богу, что Вы улыбаетесь, Вегоника, я слишком долго видел Вас печальной, и, честное слово, мне было очень больно видеть Вас такой.

— Мой бедный друг!..

— Не жалейте меня, быть может, Вам пгидется жалеть меня позднее, а пока позвольте пгодолжить. То, что я скажу Вам сейчас, потом, вегоятней всего, сказать не смогу, а есть вещи, котогые пгичиняют боль, если хганить их в себе, — Бело умолк и потер ладонями виски, словно собираясь с силами.

— Я слушаю вас, Бело, — поторопила друга Вероника.

— Нет необходимости говогить Вам о моих годах. К несчастью, внешность выдает их, и всем понятно, что я уже не юноша… — Бело запнулся, но затем решительно продолжил. — О своей пгошлой жизни и пгиключениях я гассказывать не стану. Ни к чему утомлять Вас долгим гассказом. В пгошлом я много стгадал, боголся, тегпел нужду. Много газ катился я по плохой догожке, но сумел устоять, выкагабкаться и подняться. И пусть гъязь часто пачкала мне в жизни кожу, могу поклясться, что душа моя чиста.

— Я отлично это знаю, месье Бело!..

— Спасибо!.. Да, так вот что я хотел сказать Вам. Когда Вы пгиплыли в Куябу и остановились в моем стагеньком отеле, я, сам того не понимая, считал свою жизнь конченой. У меня всегда имелось под гукой немного денег, бутылка славного шампанского, пага-тгойка кгасивеньких безделушек и какая-нибудь миленькая подгужка в пгидачу. Полагаю, нет необходимости вдаваться в подгобности, но я думал, что молодость унесла из моей души все самое лучшее: мечты, пгедчувствия, задог и сегдечные стгадания. Я считал, что годы одолели меня. Я находился на бегегах покоя, а вегнее, у вгат пгесыщения.

— Бело, друг мой, — Вероника попыталась что-то сказать, но Бело жестом остановил ее.

— Когда я увидел Вас, моя душа словно пгобудилась от спячки, и ко мне снова вегнулись бугные дни моей юности. Я снова стал честолюбивым, у меня снова появились мечты. Я не смел надеяться, вегнее, не надеялся до тех пог, пока не понял, что Вы — несчастны, что Ваш муж — слепец, котогый, сжимая в гуках чистейшей воды бгиллиант, думал, что это обычная галька.

— Бело…

— Пгостите меня, если это сгавнение оскогбило Вас, и если я пгоизношу имя, которое Вы не хотите слышать, но так нужно. Я считал Деметгио де Сан Тельмо ослом, самым глупым из болванов.

— Но, месье Бело…

— Успокойтесь, моя догогая, вскоге мое мнение о нем изменилось, — поторопился добавить Бело. — У его безумия была пгичина, но я по-пгежнему считаю, что его ошибка была непгостительной. Впгочем, я всегда думал, что Вы пгостите ее.

— Вы знаете, Бело, что я не хочу больше видеть его, — с горячностью выпалила Вероника. — Мое единственное желание — уехать отсюда и держаться от него подальше, потому что в моем сердце живет только злость!

— Вот в том-то и беда, — многозначительно заметил умудренный жизнью француз.

— Что Вы имеете в виду?

— Вы сами говогили, что ненависть и любовь — сёстгы.

— Но не в моем случае, Бело. У меня нет к нему ненависти, есть только горькое разочарование! Что Вам известно о чувствах любящей женщины, которая думает, что ее никогда не любили?

— По-моему, тут Вы к нему неспгаведливы! — покачал головой Бело.

— Деметрио стал ухаживать за мной, с самого начала ища отмщения. Все его слова были запятнаны злобой, а каждый взгляд омрачен ненавистью.

— Но Вы же сами пгизнали, что он Вас любит!

— А к чему мне его запоздалая любовь? — пожав плечами ответила Вероника.

— Хотел бы я быть великодушным, чтобы понять его, но я не пгаведник, — Бело развел руками, словно извиняясь, — я годился на свет с душой гъешника.

— Бело, — укоризненно произнесла Вероника.

— Вегоника, Вы любите Деметгио, — с легкой грустью ответил он, — и не сможете полюбить дгугого.

— Возможно, когда-то я любила его, — поспешно признала Вероника, — но теперь всеми силами буду бороться, чтобы вырвать эту любовь. Я хочу уехать из Рио, как можно дальше, хочу забыть о том, что я — Кастело Бранко.

— Вы увегены в этом?

— Абсолютно уверена, Бело.

— Мне следовало бы встать на колени, чтобы возблагодагить Бога, потому что тепегь я могу сказать: если Ваши слова — пгавда, и Вы хотите обгести в душе покой, то я могу пгедложить Вам это…

— Но как?

— Не думаю, что Деметгио де Сан Тельмо сможет отказать Вам в газводе, ибо он обоснован. Напготив, я увеген, что он согласится на газвод по-хогошему, где только пожелаете. Стгого говогя, его поступок можно считать пгеступлением, но иногда пгеступления можно опгавдать и пгостить.

— Я Вас не понимаю…

— Ваш бгак может быть гастогнут всего чегез несколько недель. Даже цегковь не обяжет Вас и далее быть связанной с человеком, котогый на самом деле никогда не был Вашим мужем.

— Это — правда!

— Не далее чем чегез месяц Вы будете полностью свободны, а когда Вы успокоитесь и пгидете в себя, я осмелюсь спгосить Вас: «Вегоника, Вы будете моей женой?»

— Бело, — Вероника смутилась, не зная, что ответить.

— Я знаю, что Вы меня не любите, — упрямо продолжал Бело, — но, возможно, когда-нибудь сможете полюбить и пгедпочтете меня более молодым, кгасивым и стгойным, более знатным и богатым, похожим на госкошные отели, куда я хотел отвезти Вас, и котогые Вы отвеггли из-за их госкоши и блеска. Я пгедлагаю Вам золотую сегедину, искгеннюю и вегную любовь без потгясений. Мы вычегкнем пгошлое, и в этом стагом, гомантичном гогодке на бегегу геки Вы станете сказочной коголевой, котогую нагод станет гасспгашивать о том, каким обгазом месье Бело так повезло… Вегоника, ответьте пгямо: я могу надеяться?..

— Вам не нужно надеяться, Бело, — ответила она, не раздумывая. — Я согласна на Ваше предложение руки и сердца и постараюсь дать Вам немного счастья.

— Вегоника! — радостно воскликнул месье Бело. Казалось, он был ослеплен свалившимся на него счастьем: его щеки раскраснелись, а толстые, чувственные губы, отпившие из всех бокалов, преподнесенных жизнью, и познавшие все вкусы, подрагивали от волнения. Но счастье было безмятежным лишь краткий миг: Бело заметил, как дрогнуло прекрасное лицо Вероники, и понял, с каким трудом дались ей эти слова. — Не тогопитесь с ответом, — в умудренных жизнью глазах Бело мелькнула тень сомнения, — подумайте.

— Мое решение не изменится, — твердо ответила она.

— Я больше всех хочу, чтобы оно не изменилось, и все же нам нужно подождать, — Бело поднялся. — Ну вот, а тепегь, когда Вы отлично устгоены, я должен уйти.

— Вы не будете жить в этом отеле? — удивилась Вероника.

— Если бы Вы лишили меня надежды, я остался бы гядом с Вами, а тепегь позвольте мне считаться Вашим женихом. Непгавильно, по кгайней меге, в моей стгане считается непгавильным, жить под одной кгышей жениху и невесте. Мы не в сельве, и здесь есть опгеделенные тгебования и социальные условности.

— Вы все предусмотрели, Бело! Вас волнуют вещи, которые для меня не существуют: свет, общество — для меня все это в прошлом.

— Вы пгоехали чегез всю стгану, чтобы избавить свое имя от тени подозгений, а поскольку я люблю Вас, то не имею пгава пгосить, чтобы люди думали обо мне, как о Вашем отце. А кгоме того, у меня много дел в Гио, и мне нужно пгиступить к ним, как можно скогее.

— Бело, мой единственный друг, Вы не подумали, что оставляете меня одну?

— Я буду заходить к Вам так часто, как Вы того пожелаете. Звоните в отель «Палатино» в любое вгемя, и не считайте себя связанной со мной обязательствами. Ваша сильная и отважная душа найдет свою догогу и оставит бедный кгов моей дгужбы, как путешественник, бгедущий в пустыне, должен покинуть походную палатку, чтобы отыскать свой путь, глядя на звезды.

— Бело… — растерянно прошептала Вероника.

— Я у Ваших ног, мадам, — Бело наклонился, чтобы поцеловать ей руку, а затем ушел, оставив Веронику на террасе. Девушка смотрела ему вслед, но не замечала его. Синее небо, уходящий все дальше человек, изумительно дивный вид, раскинувшийся у ее ног, — все стерлось, вмиг исчезло, расплавившись в воспоминании серых, печальных глаз, терзающих душу…

— Джонни! — донья Сара бросилась к сыну.

Закрыв лицо руками, убитый горем Джонни рассказал родителям о трагедии, стоившей Вирхинии жизни. Дрожа всем телом, донья Сара прижалась к мужу и крепко обняла его. Семья Кастело Бранко собралась в небольшом зале суда, где Джонни предстояло заполнить протокол. Неподалеку судебный медик осматривал искалеченное тело совсем еще недавно счастливой невесты.

— Боже мой, господи, Боже мой, как это ужасно! — твердила побелевшими губами донья Сара.

— Иногда судьба оказывается самым неумолимым и безжалостным судьей! — покачивая головой, задумчиво промолвил дон Теодоро.

— Нет, папа…

— Не считай себя виновным, ты ни в чем не виноват! — донья Сара подошла к сыну, прервав его на полуслове. — На всей земле нет человека лучше тебя. Не кори себя, или я умру от угрызений совести из-за того, что подтолкнула тебя к этой нежеланной свадьбе. Я была слепа и глупа, и смерть Вирхинии лежит на моей совести, а не на твоей.

— Довольно, Сара! — прервал жену дон Теодоро. — К чему терзаться и доводить себя до исступления, если ничего нельзя исправить? Нужно успокоиться и посмотреть на вещи трезво, не впадая в крайности. Давайте смотреть правде в глаза: мы все стали жертвами чудовищной лжи. Скверный поступок Вирхинии был подобен камню, брошенному с высоты. Он упал и рикошетом задел и тех, и других. Совершая плохой поступок, никто не знает, к чему он может привести, и какова глубина его последствий. На этот раз жизнь оказалась справедливой, и самой большой жертвой оказалась истинная виновница всей этой кутерьмы, этого скандала…

Открылась дверь, и в зал вошел Хулио Эстрада. Взоры всех присутствующих сразу устремились на него.

— Судебный секретарь придет через несколько минут, — сообщил Хулио.

— Вердикт уже вынесли? — спросил друга Джонни.

— Тебя признали невиновным, — ответил тот.

— Но…

— Я поговорил с судьей и посвятил его в некоторые предшествующие трагедии детали, необходимые ему для следствия.

— Что ты ему рассказал, Хулио?

— Судья — отличный человек, давний друг моей семьи. Он и сам догадался, что к чему, так что я почти ничего и не рассказывал. Судья обещал не допустить возможные комментарии…

— Хулио, сынок, как мне отблагодарить тебя! — бросилась к нему донья Сара.

— Но я не сделал ничего особенного, все по-справедливости. К тому же, Джонни мне, как брат, сеньора, и я искренне считаю, что никто не сможет обвинить его в чем-то. Идемте отсюда… Крепись, Джонни, — Хулио положил руку на плечо друга. — Подумай о том, что все могло быть гораздо хуже.

— Это так, едем домой, — сказал дон Теодоро.

— Осталось еще одно дело, дон Теодоро, — Хулио замялся. — Мне неловко спрашивать об этом, но что делать с телом Вирхинии?

— Вирхиния была Кастело Бранко, и ее тело будет покоиться в фамильной часовне. Мы закажем пятьдесят месс за упокой ее души, и от всего сердца сможем оплакать ее несчастную жизнь и заблудшую душу, избравшую дорогу зла.

— Неси виски и стакан и оставь бутылку здесь.

Франтоватый официант с поклоном удалился и, спустя минуту, вернулся к Деметрио, неся заказ. Сан Тельмо сидел в самом дальнем углу великолепного бара отеля «Палатино». День выдался щедрым на события, а сейчас на часах было уже одиннадцать вечера.

Деметрио тремя глотками опрокинул в себя широкий стакан, почти до краев наполненный виски, и еще больше помрачнел, целиком погрузившись в свои мысли. Он не слышал шаги и не замечал идущего к нему человека.

— На Вашем месте я пил бы помедленнее, месье Сан Тельмо, — подошедший пригляделся к Деметрио, словно оценивая степень его тоски.

— Бело… — протянул Деметрио, очнувшись от дум.

— И пил бы что-нибудь не такое кгепкое, иначе виски сожжет Вам желудок.

— Где Вероника? — мрачно спросил Сан Тельмо. — Я искал ее во всех отелях Рио, обежал все пляжи Копакабаны. Я спрашивал о ней в пассажирских агентствах. Где Вы ее спрятали?

— Могу я пгисесть гядом с Вами?

— Плевать мне, куда Вы сядете. Мне нужно, чтобы Вы ответили на мой вопрос.

— Официант! — Бело щелкнул пальцами. — Бутылку хогошо охлажденного фганцузского полусухого шампанского, пожалуйста.

— Месье Бело, где Вероника?

— Там, где ей хочется. В удаленном, тихом местечке, где она сможет хогошенько отдохнуть и успокоиться. Сначала я пгивез ее сюда, но она отказалась даже войти в отель.

— Что за местечко? Куда Вы ее отвезли?

— Это весьма достойное место, как Вы понимаете, хотя и скгомное.

— Я не о том спрашиваю. Я хочу знать точный адрес, и у меня есть на то все права и основания, поскольку дело касается моей жены.

— Это не я, а она оспагивает Ваши пгава, месье. Она не хочет Вас видеть.

— Вы уверены?..

— Не я один, Вы тоже увегены в этом.

— Верно. Я отчаянно боролся с собой, но чувствую, что схожу с ума от злости и ревности… Да-да, месье Бело, от ревности!.. Я не могу скрыть своих постыдных чувств, свою смешную и нелепую ревность к Вам.

— Ваше утвегждение не слишком лестно для меня. Хогошо еще, что мою любовь ничем не напугать. Я понимаю, что голь гегоя-любовника не для меня, особенно если гечь идет о таких женщинах, как Вегоника де Кастело Бганко, но иногда в сюжетах пьес бывают неожиданные интгиги, и главная гегоиня благоволит к дгугому актегу, несмотря на главного гегоя.

— Что Вы имеете в виду?

— Ваша жена хочет газвестись с Вами… Вы этого не ждали?..

— К несчастью, ждал! Я знаю, что Вероника разлюбила меня, а теперь ненавидит и презирает. Она не захотела понять силу любви, сводящую меня с ума.

— Она жалуется не на любовь, наобогот, она считает, что Вы никогда ее не любили.

— Вы сошли с ума?

— Она говогит, что каждое Ваше слово запятнано злобой и увегена, что тень ненависти омгачает каждый Ваш взгляд. С пегвого дня она видела лишь гогечь Ваших отношений.

— Все это — правда! Я был безумным болваном и слепцом, но я всем сердцем любил и люблю ее. Никто не сможет полюбить ее, как я. Без Вероники моя жизнь невыносима… Я жить не могу без нее, а Вы приходите и говорите, чтобы я отказался от нее, что я потерял ее навсегда, и что мне нельзя даже увидеться и поговорить с ней.

— Я отлично понимаю, как стгадает ваша душа, и если это послужит Вам утешением, скажу, что Вегоника тоже стгадает, хотя виновна меньше всех.

— Я знаю, знаю. И пусть она меня не любит и заставляет вернуть ей свободу, я не стану удерживать ее, даже если сойду с ума, потому что я не подлец! Даже если мы расстанемся навсегда, она не может отказать мне в праве встретиться и поговорить с ней, услышать окончательный приговор от нее самой. Пусть она выслушает меня в последний раз, прежде чем приговорить к смерти, потому что без нее мне жизнь не мила. — Деметрио поднялся из-за стола в полном отчаянии.

— Инженер Сан Тельмо, наконец-то я нашел Вас. — В дверях пустого бара, как в ту давнюю, памятную ночь возник Хулио Эстрада и направился прямо к нему. — Я искал Вас несколько часов.

— Зачем?..

— Меня послал дон Теодоро де Кастело Бранко. Мне нужно поговорить с Вероникой. Где она? С Вашего позволения, я должен срочно увидеться с ней.

— Это покажется Вам абсурдным, но я не знаю, где она, — Деметрио злобно покосился на француза, поднявшегося из-за стола и церемонно склонившего голову.

— С кем имею честь? — учтиво спросил Бело.

— Сеньор Хулио Эстрада, сеньор Бело, — Деметрио представил мужчин друг другу.

— Бело… я Вас помню!.. Возможно, Вы знаете, где сейчас Вероника?..

— Сожалею, что вынужден отказать в просьбе месье де Кастело Бранко, но я делаю это не по своей воле. Таково желание мадам Сан Тельмо, которая попросила меня скрывать место своего нахождения.

— Ей известно, что Вирхиния де Кастело Бранко трагически погибла сегодня вечером? — осведомился Хулио.

— Погибла?.. Как погибла?

— Можно сказать, от своей собственной руки, хотя я не думаю, что она сделала это намеренно. Вирхиния была за рулем и столкнулась с поездом…

— О, Боже! — лишившись дара речи, Деметрио снова сел и крепко сжал кулаки; от волнения на его скулах заходили желваки.

— Ее тело сильно изуродовано, — продолжал Хулио. — Джонни ехал за ней следом, он и подобрал ее останки, которые теперь находятся в часовне особняка Кастело Бранко и будут покоиться там же, в фамильной усыпальнице. Дон Теодоро посчитал необходимым, чтобы Вероника и Вы, Деметрио, узнали об этом… Месье Бело, — Хулио повернулся к французу, — осмелюсь позвать Вас на похороны. Они состоятся завтра, в часовне, в четыре часа. — Немного помолчав, он добавил: — Так я могу рассчитывать на то, что Вероника узнает об этом?

— Я скажу ей обо всем немедленно, месье. Так и скажите месье де Кастело Бранко, и передайте ему мои соболезнования. Надеюсь увидеться с ним сегодня же вечером.

— Благодарю Вас, месье, и до встречи, — откланялся Эстрада. Перед тем как уйти, он взглянул на Деметрио, но не решился сказать ему ни слова, таким встревоженным было его лицо. Эстрада быстро прошел через бар и вышел на улицу, а Бело, погрузившись в свои мысли, снова опустился на стул.

— Теперь все изменилось, месье Сан Тельмо, — задумчиво сказал он, наконец, медленно потягивая шампанское из своего бокала.

— Вы что-то сказали? — Деметрио очнулся от своего забытья.

— Само провидение покарало Вирхинию. Подлостям этой мадемуазель пришел конец, и всем станет спокойнее. Джонни де Кастело Бранко теперь свободен, и, возможно, его ждет счастье, которое с лихвой окупит все его мучения и боль.

— Вы, вероятно, думаете, что он заслуживает счастья больше, чем я, — Деметрио поморщился.

— Я этого не говорил…

— Наверняка Вы на его стороне…

— Вот уж нет, месье Сан Тельмо, я исключительно на своей собственной стороне, и будь у меня поменьше жизненного опыта, я чувствовал бы себя самым счастливым человеком на земле!

— Что Вы имеете в виду?

— Мадам Сан Тельмо оказала мне огромную любезность, согласившись выйти за меня замуж.

— Что? — от этой новости Деметрио опешил.

— Я честно предупредил Вас, а теперь пойду к ней.

— Где она?..

— Сегодня вечером Вероника наверняка придет в особняк Кастело Бранко, и Вас тоже туда позвали.

— На что Вы намекаете, месье Бело?

— Вы и сами должны были смекнуть, о чем я Вам толкую. Я не умею воевать из засады, и сражаюсь открыто, как дворянин. Сегодня вечером Вы сможете встретиться с Вероникой и поговорить с ней, хотя она уже все решила… А теперь, с Вашего позволения, месье, я оставлю Вас. Вы вольны и дальше пить свой ужасный виски, пока не напьетесь допьяна.

— Вы намерены издеваться надо мной? — разъяренный Деметрио вскочил на ноги, одним махом сбросив со стола стакан и бутылку.

— Ну что Вы, несмотря ни на что, я не желаю Вам зла, а если бы желал, то не было бы ничего проще, чем обвинить Вас в угоне моего катера. Вот телеграмма, — Бело вынул из кармана телеграмму и показал ее Деметрио.

— Так что же Вы…

— Я не собираюсь использовать это оружие, — спокойно сказал Бело, — если только Вы сами не принудите меня к этому, действуя, как обычно, силой.

— Полагаю, я должен поблагодарить Вас, — сухо заметил Деметрио.

— Не стоит утруждаться, рассыпаясь в благодарностях, но помните, что против дóвода силы есть сила дóвода. И запомните, Вам не добиться женского сердца с оружием в руках…