Ложь

Глава 15

Всю ночь напролет прождала Вероника в четырех, покрашенных в белый цвет, стенах узкой деревянной каюты. Унылыми, убогими и жалкими были свадебные покои самой прекрасной женщины Рио. Всю ночь ее подстерегал едва различимый шум: плеск речной воды, далекое пение матросов и неясный, приглушенный, безграничный гомон леса, в котором порою выделялись крик попугая, или рычание тигра.

Всю ночь, до самого рассвета, смотрела она в темное небо, населенное неправдоподобно яркими звездами. На заре звезды померкли, возвещая о приходе нового дня, а вместе с наступившим днем вернулся и приглушенный гул, доносящийся с палубы, и шаги людей. Не слезая с койки, Вероника встала на колени и выглянула в иллюминатор. Небо за стеклом заметно посветлело.

На просторных желтых печаных берегах столицы Мату Гросу грудились в кучку белые домишки с черепичными крышами.

— Готовьтесь высаживаться, пассажиры, — прозвучал где-то рядом голос старшего боцмана. — Куяба уже видна!

На палубе раздались знакомые шаги, и смутно различимая в сумраке рука постучала в дверь каюты.

— Вероника, — донесся из-за наспех сколоченных досок двери голос Деметрио. — Вероника, через полчаса мы будем в Куябе… Сделай милость, одевайся…

Вероника и Деметрио высадились на берег. Уроженец здешних мест, один из индейцев племени тупи, крепко сбитый, рослый здоровяк, молча шел впереди, неся в руках чемоданы. Он направлялся к массивному, старинному дому с громадными колоннами и широченными галереями. Сей нескладный кирпичный домище, построенный в чистейшем колониальном стиле, венчала замшелая черепичная крыша, обременявшая не менее древние балки.

После тоскливой ночи, проведенной на борту жалкого суденышка в ожидании любимого, Вероника молча и безразлично шла за Деметрио. Она не спорила, не возмущалась, не упрекала. Ей было безмерно одиноко и печально, лишь душа и женская гордость безмолвно кричали от унижения.

— В здешней гостинице «Сан Педро» ты сможешь отдохнуть и перекусить, а я пойду к пристани, там должен ждать нас Игуасу.

— Игуасу?

— Я не знаю — имя это, фамилия или прозвище индейца из племени тупи. Речь о том, что у него великолепная пирога, и это самый надежный транспорт, чтобы плыть вверх по реке до Порто-Нуэво.

— Пирога?.. Мы поплывем в пироге?..

— В этом вся соль! Такое приключение повегло бы в ужас любую другую женщину, но не тебя. Впрочем, выбор за тобой: если ты не хочешь плыть в пироге, можешь вернуться в дом дяди.

— Деметрио! — возмутилась Вероника, вонзив в мужа горящий взгляд, и тут же крепко сжала губы, чтобы удержать поток рвущихся слов. С каким неистовством она выкрикнула бы ему прямо в лицо, что не трудности страшат ее, а его угрюмость, тяжелый, хмурый взгляд, ледяная усмешка, кривящая губы! На миг Вероника подумала, что он желает испытать ее, и это испытание ужасно и жестоко. Деметрио подозрителен и ревнив, и хочет понять, насколько сильны ее любовь и нежность. Эта мимолетная мысль придала Веронике сил, и она продолжила с легкой насмешкой. — Думаю, мы оба могли бы передохнуть в гостинице «Сан Педро». По-моему, ночью ты не спал, разве что на вязанке дров, или в матросском гамаке.

— Что ты говоришь?

— То, что думаю: я не знаю, где ты провел ночь.

— Так привыкай к тому, что я буду проводить дни и ночи там, где мне больше нравится, и не собираюсь оправдываться.

— Вот как?

— Возможно, ты заметила, что на судне нет ни кабаре, ни кабаков, ни притонов, а сойти с корабля я не мог, так что ночь я провел на свежем воздухе, поскольку было невыносимо жарко.

В грустных глазах Вероники затаилась такая боль, что Деметрио захотелось оправдаться перед ней, все объяснить, но он тут же раскаялся в своем минутном желании и грубо схватил ее за руку.

— Не станем же мы торчать все утро здесь! — зло прошипел он. — На нас все смотрят! Пошли в гостиницу!

— Неплохая комнатенка, правда?

— Да!

— Вот и пользуйся случаем! Тебе нужно отдохнуть и поспать. Плыть нам несколько дней, а в пироге не очень-то отдохнешь, да и спать в ней крайне неудобно.

— Догадываюсь.

— Считай, что я тебя предупредил.

— Не тверди одно и то же, я ни на что не жаловалась! И можешь не напоминать, что я обещала идти за тобой, куда бы ты ни пошел. Я сдержу свое слово. Я не забыла клятвы, данные перед алтарем. А вот помнишь ли их ты?

— Я не понимаю, о чем ты.

— О послании Святого Павла… оно очень красноречиво.

Деметрио смутился, но ничего не ответил. Да и что он мог ответить, если до сих пор вспоминал слова, сказанные епископом, что проникли в его душу, раня, словно стилеты. И сейчас Вероника повторила эти слова в большом и несуразном гостиничном номере с видом на речной причал, четырьмя небольшими балконами, старинной венской мебелью, широкой кроватью в колониальном стиле и зеленым шелковым струящимся балдахином, зовущим к отдыху или любви. На столе стоял вкусный завтрак, к которому они едва притронулись: молоко, горячий шоколад, холодный цыпленок, теплый хлеб с золотистой корочкой и огромный поднос с изумительными местными фруктами.

— Ладно, оставайся, а я пошел, — Деметрио встал из-за стола. — Если индеец уже на пристани, мы поплывем дальше прямо сегодня.

— Даже не поев и не поспав?

— Поесть мы уже поели, а отдыхать ты можешь до отъезда, думаю, часов до пяти-шести.

— Одна? — удивилась Вероника.

— Жена бедняка не может рассчитывать, что муж целый день будет торчать у нее под боком, расточая дурацкие комплименты и осыпая ласками, — резко ответил Деметрио.

— А что может ожидать жена от любящего мужа? На что рассчитывать? На его равнодушие, черствость, холодность, на хамство и брань?

— Ты сказала хамство и брань?

— Да, Деметрио, я выразилась грубо, но, к несчастью, ты ведешь себя именно так. Может, скажешь мне, что с тобой? — Вероника выжидательно посмотрела на мужа.

— Мне нечего сказать, — Сан Тельмо отвел глаза.

— Деметрио!

— Что еще?

— Скажи, что я тебе сделала?

— Мне? Абсолютно ничего, любимая.

— Деметрио, милый.

— Ради Бога, Вероника, прошу тебя, я предпочитаю прежний тон. Возражай, спорь, упрекай меня в грубости.

— Ты предпочитаешь грубость моей нежности, моей любви, моему горячему желанию сделать тебя счастливым даже ценой собственного счастья?

— Никогда не видел ничего глупее и нелепее, чем стремление осчастливить другого.

— Деметрио!

— В этом мире все несчастны, — оборвал жену Деметрио. — Что ты ответишь человеку, который пожертвовал самыми лучшими, самыми светлыми годами своего отрочества и юности, чтобы проложить младшему брату дорогу к счастливой жизни? И вот после стольких хлопот, когда дело сделано, брата подтолкнули к самому беспросветному отчаянию, к самым отвратительным порокам, а возможно, и к самоубийству. Ну, что ты скажешь на это?

— Это ужасно и очень прискорбно, но я не понимаю, причем тут мы.

— Не понимаешь? Когда ты перестанешь лицемерить?

— Деметрио, о чем ты?

— Ты прекрасно притворяешься наивной и безгрешной. А какое изумление написано на твоем лице!

— Ты сошел с ума?

— К несчастью, нет. Говорят, что сумасшедшие скрывают свои мысли, уходя от слишком горькой действительности. Я не смог разбить эти оковы. Моя действительность тут, вот она.

— Ради Бога, Деметрио, если ты не сошел с ума, то пожалей меня, иначе ты сведешь меня с ума!

— Пожалеть тебя! Ну нет, милая, жалость не входит в мои планы. А теперь отстань от меня. Я должен посмотреть, не прибыл ли индеец.

— Деметрио! — Вероника попыталась остановить мужа, но он, не обернувшись, торопливо пошел по широкой галерее, вдоль которой росли папоротник и маланга. Вероника смотрела ему вслед, сдерживая желание побежать за ним и поговорить. Она хотела узнать ключ к тайне, которая с каждой секундой все больше опутывала ее и страшила.

Деметрио обыскал все причалы и нижние, и верхние, но все напрасно. Кругом — каноэ, шлюпки, плоты, дюжины маленьких, утлых лодчонок привязаных к столбам, или плавно скользящих по тихим водам реки; покинутое экипажем старое суденышко, на котором они приплыли сюда, безмятежно покачивающееся у причала; желтый песчаный берег, усеянный соломенными лачугами; прачки у реки — но ничего похожего на длинную пирогу и мускулистую, богатырскую фигуру Игуасу.

— Проклятый индеец! Какого черта он еще не здесь? Что ему помешало? — раздраженно пробормотал он.

— Месье Сан Тельмо… Месье Сан Тельмо… — раздался за спиной чей-то смутно знакомый голос.

— Кто Вы? — Деметрио резко обернулся. Когда-то он уже слышал этот своеобразный, грассирующий говорок. Увидев спешащего к нему приветливо-улыбчивого высокого толстячка с румяными щечками, маленькой бородкой и франтоватыми усиками в высоких кожаных сапогах и белой расстегнутой рубашке, Сан Тельмо вспомнил, что встречался с ним и раньше.

— Бонжуг, месье Сан Тельмо… Добгый день, добго пожаловать! Пгимите мои поздгавления, мон ами… Я — Белó… Месье Белó… Это моя фамилия. Вы меня не помните?..

— Нет-нет, постойте, кажется, припоминаю…

— Вы дважды оказали мне честь, остановившись в отеле «Сан Педго»… Я помню Вас, хоть Вы так поспешно уехали. Знаете, я никогда не забываю знатных гостей. А Вы были так благогодны и щедгы, дгуг мой… По-моему, вы чуть-чуть осунулись, однако, это немудгено. Как говогится, от счастья тают, не так ли?

— Я не понимаю, что Вы имеете в виду, господин Бело!..

— Чогт побеги, какой Вы скгомный!.. И какой скгытный!.. Почему Вы не послали мне телеггамму, не написали, что пгиедете с женой? Мы пгиготовили бы комнату, достойную мадам Сан Тельмо, постелили бы на догожке ковег из цветов…

— О чем Вы?..

— Ох, месье… Вы — самый счастливый человек в Бгезиль!

— Ради бога, господин Бело!

Когда Вы с женой пгиехали, я уже спал… Я так не научился гано вставать даже в диких лесах Бгезиль. Сквегная привычка тех лет, когда я был шансонье в самых лучших кабаре мон наталь Пари… О, золотые вгемена богемы… Минуло двадцать лет, а я до сих пог не забыл их… Но позвольте мне договоить. Я пгоспал, и не встгетил Вас… Не встгетил мадам Сан Тельмо… Ваша жена — исключительная женщина, чудесная богиня!.. Пгостите, дгуг мой, но с тех пог, как я покинул мон Пари, я ни газу не видел такой женщины.

— Позвольте узнать, где Вы ее видели?

— Поднимите голову, дгуг мой, и посмотгите во-он туда.

— О, Боже! — Деметрио невольно вздрогнул.

Вероника де Кастело Бранко, облокотившись на перила, с потерянным видом стояла на балконе, выходящем на реку, и о чем-то думала. Она была совсем рядом, гораздо ближе, чем думал Деметрио, но так далека от них, унесенная мыслями вдаль.

— Она — кгеолка, угоженка здешнего кгая? — месье Бело улыбнулся.

— Нет, из Рио-де-Жанейро.

— Но Вы не были женат, когда пгиесжали сюда в пгошлый газ. Месье, котогый женился на такой женщине, как мадам Сан Тельмо, не может печалиться, а у Вас было такое ггустное лицо.

— Вы слишком галантны по отношению к моей жене, господин Бело, но тогда я, действительно, не был женат.

— И когда же Вы добились этого счастья?

— Пять дней назад…

— О, мон дьё!.. Свадебное путешествие, се манифик!.. это так чудесно — свадебное путешествие в Куябу!

— В Порто-Нуэво, месье Бело. Как только приплывет пирога, о которой я договорился заранее, мы двинемся дальше, вверх по реке.

— Погто-Нуэво?.. Но Вы же не повезете туда мадам Сан Тельмо?

— Напротив, сеньор Бело, именно туда и повезу. В Порто-Нуэво у меня дела, и мы будем жить там.

— И она согласилась?..

— По-моему, это очевидно!..

— Но, чегт побеги!.. Мадам Сан Тельмо не только самая пгекгасная женщина в Бгезильен, но и самая отважная и самая гешительная!..

— Ах, бросьте, сеньор Бело!

— Не злитесь, дгуг мой! В здешних местах все люди маются печенью, это все климат. Я спасся лишь благодагя тому, что не пью воду. У меня есть восхитительный винный погъебок. Любые вина на выбог: «Сотегн», «Шато Боггон», коньяк и признанный шампань фгансез… с Вашего позволения я немедленно пошлю бутылку охлажиденного шампань мадам Сан Тельмо.

— Не стоит беспокоиться, это лишнее.

— Никоим обгазом, мон ами, никоим образом. Напготив, с вашего позволения для меня будет большой честью пгипасть к ногам мадам Сан Тельмо.

— Моя жена очень устала, а я намерен сей же час продолжить путь.

— Вы не в себе, дгуг мой? Такое путешествие ужасно.

— Мне отлично это известно, месье.

Бело, ведь я проделал этот путь уже дважды. Если бы этот проклятый Игуасу появился вовремя, мы были бы уже в пироге.

— Кажется, Вы с мадам Сан Тельмо договогились убить себя.

— Что?

— Успокойтесь, дгуг мой. Ваш индеец появится, когда ему заблагогассудится. Так поступают все индейцы. А пока, позвольте мне засвидетельствовать мое почтение мадам Сан Тельмо.

— Мы очень спешим, господин Бело.

— У Вас оггомный багаж. С ним вы не сможете подняться по геке вплавь. Будьте благогазумны, месье. Вы не пгиживетесь в здешних кгаях, если будете спешить. Вот видите, вы опять гассегдились. Не стоит все воспгинимать так близко к сегдцу.

— Господин Бело!

— Успокойтесь, и смотгите на жизнь философски… Я велю найти этого самого Игуасу, или кого-нибудь дгугого вместо него. Вы не знаете этих людей, так что положитесь на меня. А пока что, идемте в отель. Вы не можете запгетить мне принести ужин мадам Сан Тельмо. А что до Вас, счастливый муж, у Вас еще будет вгемя побоготься с Куябой.

Бело подхватил Сан Тельмо под руку и потянул за собой. Деметрио машинально, не сопротивляясь, пошел за французом. Он был даже рад тому, что ему не придется оставаться наедине с Вероникой, этой креольской[1] Венерой с божественным телом, жаркими алыми губами, огромными, бездонными, страстными глазами, еще более темными от печали, но такими роковыми и притягательными.