Ложь

Глава 21

— Джонни…

— Да, папа?..

— Поступили известия от Вероники. Я сдержал свое слово, и пришел, чтобы сообщить их тебе.

— Что она прислала? Письмо… телеграмму?.. Дай мне посмотреть! — дрожа от нетерпения, попросил Джонни, и в его глазах мелькнули тревога и озабоченность.

По мнению врачей лихорадка уже прошла, и он начал поправляться, но пока еще не вставал с постели, а темные круги под глазами напоминали о недавней тяжелой болезни.

— Телеграмма не от нее, а от владельца отеля «Сан Педро», некоего месье Бело, — быстро ответил дон Теодоро, в душе продолжая беспокоиться за сына, — но новости замечательные.

— Вот как, — разочарованно протянул Джонни.

— Этот самый месье Бело, несомненно, очень любезный господин. Он сообщил, что Вероника и Сан Тельмо остановились у него только на один день и сразу отправились дальше. Это было во вторник на прошлой неделе, так что они очень быстро добрались туда.

— И куда они поплыли?

— В Порто-Нуэво. Это самое близкое к руднику Сан Тельмо поселение. От Куябы до Порто-Нуэво можно доплыть только на индейских пирогах или плотах, так что немудрено, что письма оттуда могут задерживаться на несколько месяцев, — дон Теодоро, как мог, пытался утешить сына.

— А этот самый месье Бело видел их, разговаривал с ними?..

— Ну конечно, видел, сынок, бодрым голосом ответил дон Теодоро. — Сан Тельмо и Вероника пробыли целый день в его отеле. Похоже, месье обрадовался моей телеграмме и выполнил просьбу, прислал нам ответ. Так что теперь будем ждать новостей уже от самой Вероники.

— Порто-Нуэво, глухомань, в которую можно добраться только на пироге, или каноэ, — простонал Джонни.

— Сынок, Вероника сама выбрала свою судьбу, и она абсолютно права, разделяя участь любимого. Помнишь, ты обещал мне постараться забыть ее? Так прояви волю и будь сильным… А сейчас мне хотелось бы поговорить с тобой о Вирхинии.

— И ты туда же, папа? — пришел в отчаяние Джонни. — Мало того, что мама талдычит мне о ней каждый день, и сама Вирхиния… — Джонни замолчал, не договорив.

— Я знаю, что она без стеснения признается тебе в своей любви, — закончил за сына дон Теодоро. — Я уже говорил Саре, скажу и тебе: должен признаться, что Вирхиния весьма далека от идеала той девушки, которую я представлял твоей женой.

— У нас с тобой был один идеал, папа.

— Как бы мне хотелось, чтобы у тебя была моя выдержка, сын, чтобы ты мог перенести горькое разочарование и смириться с тем, что нельзя исправить.

— Возможно, когда-нибудь я и смирюсь, — равнодушно согласился Джонни.

— Но не так, как сейчас. Докажи это на деле.

— На деле?

— Сейчас я поясню тебе свои слова, — начал дон Теодоро. — Понимаешь, одна из причин, по которой мне не хотелось бы, чтобы матерью моих внуков была Вирхиния, — это ее слабое здоровье. Она всегда была болезненной. В последнее время я часто разговаривал о ней с доктором Ортега, и он считает, что с ее сердцем все в порядке.

— Я очень рад за нее и маму.

— Сделай милость, порадуйся и за себя. Послушай меня внимательно, сынок. Случай с Вирхинией очень необычный: похоже, что из-за нервного срыва у нее возникают мнимые симптомы болезни.

— Что это значит, папа?

— Все очевидно: Вирхиния больна из-за любви к тебе. Ты чахнешь, потому что тебя не любит Вероника, а Вирхиния больна, потому что ты не любишь ее.

— Я люблю ее, папа, но как сестру.

— Может, и так, — вздохнул дон Теодоро, — но она-то любит тебя не по-сестрински, а как женщина, и не хочет жить без твоей любви.

— Я все понял, папа, но должно пройти время…

— Ни в коем случае не торопись, сынок. У тебя будет время успокоиться и подумать, — дон Теодоро ласково похлопал сына по плечу. — А я пока пойду расскажу о новостях твоей маме. Мы скоро вернемся.

Дон Теодоро вышел из спальни, и Джонни остался один. Он разом приуныл, с тоской осознав, что потерял Веронику навсегда. Все в жизни стало вдруг безразличным, а в душе остались только глубокая жалость к родителям, чьи переживания огорчали его, и нежное сочувствие к застенчивой, робкой девушке с большими светлыми глазами и золотистыми волосами, которая была больна из-за отвергнутой им любви.

— Вам уже лучше, правда?.. По-моему, гораздо лучше, достаточно взглянуть на лицо, — радостно прощебетала Адела.

— Спасибо, Адела. Удивительно, но мне и в самом деле лучше.

— Я не собираюсь расхваливать Хайме, но все же он знатный врач, — с гордостью заявила сеньора Ботель.

Вероника лежала в кровати, удобно откинувшись на подушки. Теперь ее голова была забинтована не так сильно, как в прошлые дни. И вообще казалось, что она поправляется очень быстро, благодаря своему исключительному жизнелюбию.

Огромные, глубокие и печальные глаза Вероники сверкали каким-то внутренним, одухотворенным огнем, а губы снова стали сочными и красными, словно спелый, сладкий плод. Она была похожа на прелестный цветок.

— Кто это там бродит снаружи? — спросила она, услышав шум, доносившийся с веранды, и приподнялась. — Чьи это шаги? — не желая больше лежать, Вероника с легкостью уселась на кровати.

— Господи, ну чьи они могут быть, как не Вашего Деметрио? — ответила Адела. — Сеньор Сан Тельмо каждое утро раз сто пройдет от окна до угла дома, пока мой Хайме не выйдет, чтобы перевязать его и рассказать о Вас. А потом, узнав, как Вы, он идет смотреть, как строится новый дом.

— Новый дом?

— Да, он будет таким же просторным, как этот, и богато отделанным. Ничего не скажешь, красивый будет дом. Если хотите, я позову Деметрио, и он сам все расскажет, — предложила Адела.

— Не надо, не зовите его, — остановила подругу Вероника.

— Коснись это меня… — начала сеньора Ботель.

— Это никого не касается, — оборвала Аделу Вероника. — Я не хочу его видеть, он меня не интересует!

— Ну ладно, как хотите, — уступила та.

— Он уже ушел?..

— Нет, стоит в углу веранды и пьет кофе, которое принесла ему Аеша. Я Вам так скажу: если бы не эта девчушка, Ваш муж умер бы от голода, поскольку его невозможно усадить его за стол и заставить как следует поесть.

— Я хочу посмотреть на эту самую Аешу. Если, как Вы говорите, она наша служанка, то почему не приходит и не убирается в комнате?

— Видите ли, соплеменники Аеши довольно своеобразны.

— Адела, будьте любезны, сходите на веранду и позовите Аешу.

— Вряд ли у меня что-нибудь получится, но попробую, — ответила Адела. — Аеша! Аеша! — громко крикнула она, выходя на веранду. — Сеньора Сан Тельмо зовет тебя… Аеша, кому я говорю? Вот ведь, чертова девчонка, умчалась, как пуля! — проворчала себе под нос Адела.

— В чем дело? Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Деметрио, вбежав в комнату. — Зачем ты звала Аешу? Что-нибудь нужно? Что принести? — Он озабоченно посмотрел сначала на Веронику, потом на сеньору Ботель, и снова на жену. Деметрио не мог насмотреться на Веронику; его зрачки расширились, словно желая впитать в себя любимый образ. Он соскучился по Веронике, по ее красоте, и теперь был несказанно рад ее видеть Глаза Деметрио сияли от счастья.

— Ничего не нужно, сеньор Сан Тельмо, — ответила Адела. — Вероника просто хотела увидеть Аешу. Мы очень много говорили о ней… Надо сказать, она очень своеобразная девушка.

— И в самом деле, она очень забавная. У нее отменная память. И не стоит забывать, что она была служанкой моего брата Рикардо, — Деметрио пристально посмотрел на Веронику, стараясь разглядеть, что скрывает лицо жены под невозмутимо-холодной маской. — Иногда простолюдины бывают трогательно верны и преданны господину, — добавил он.

— Ах, мой милый Сан Тельмо, оставьте Ваши фантазии. Аеша всего-навсего невоспитанная нахалка, которая не знает, как надо себя вести! — со смехом воскликнула Адела, но тут же встревожилась: — О, Боже, — засуетилась она, — вот-вот вернется мой Хайме, а у меня ничего не готово. Пойду приготовлю пинцет и бинты, возможно он прямо сейчас снимет Вам швы, — добавила она, посмотрев на Веронику.

— Адела, — попыталась остановить ее та.

— Я скоро вернусь, Вероника, а пока воспользуюсь случаем, что Вы в хорошей компании, — шутливо сказала Адела и вышла.

Оставшись наедине, супруги молча смотрели друг на друга.

— Не нужно жертвовать собой, можешь возвращаться к своим прогулкам, — с горьким сарказмом сказала Вероника, наконец прервав молчание.

— И пренебречь благосклонностью сеньоры Ботель, подтвердив слухи о деспотичном и жестоком мужа?

— По-моему, тебя вполне устраивает подобная слава, — язвительно заметила Вероника.

— Возможно, ты тоже довольна своей ролью жертвы, — в тон ей ответил Сан Тельмо.

— Я не играю никаких ролей! — возмутилась Вероника.

— Насколько мне известно, — холодно ответил Деметрио, — ты послала людей на поиски преподобного Джонсона, у которого хватило здравого смысла найти дела в верховьях реки, и который, кстати, до сих пор не явился на твой зов.

— Как я понимаю, ты шпионишь за мной.

— Я никогда не опускался до такого, но поскольку ты все еще далека от реальной жизни здешних мест, напомню, что в деревянных домах отличная слышимость.

— Особенно, если пристроиться под раскрытым окном и слушать, что происходит, и о чем говорят в комнате, — насмешливо обронила Вероника.

— Комнату, о которой ты говоришь, чета Ботель предоставила нам двоим, но, чтобы не беспокоить тебя, я повесил свой гамак на веранде. Надеюсь, ты не собираешься заставить меня спать под деревьями.

— Меня не интересует, где ты спишь, — отрубила Вероника. — А что касается небезысвестной тебе комнаты, то очень скоро она будет только твоей.

— Что ты имеешь в виду?

— Сегодня мне снимут швы, и с завтрашнего дня Аделе не придется ухаживать за мной, так что я пойду туда, куда захочу.

— Извини, но я спущу тебя с небес на землю, — усмехнулся Деметрио. — В Порто-Нуэво нет гостиниц, разве что номера на верхнем этаже таверны, так что представь себе, какого сорта люди, в особенности женщины, селятся в подобного рода местах.

— Я не собираюсь оставаться в Порто-Нуэво.

— Зато я собираюсь, а ты должна следовать за мной.

— Должна? — воскликнула Вероника. — Я должна? Перестань смешить меня своими глупостями!

— Вероника!..

— Да-да, глупостями, пустой похвальбой и словоблудием, словно ты стал хозяином Вселенной, и трава должна просить у тебя разрешения расти, а звезды — вращаться. Возможно, ты спятил, считая себя полубогом. Так скажи за это спасибо мешкам золота, добытым чужим трудом и преподнесенным тебе на блюде!

— Вероника!..

— Что?.. Тебе пришлась не по вкусу горькая правда? — запальчиво крикнула она.

— Подумай о том, что мог бы сказать тебе я, если бы не решил провести день спокойно!

— Так чего же ты молчишь? Говори, мне хочется послушать, в чем ты станешь упрекать меня? В политическом крахе твоей партии, в подвигах моего отца, которые навредили тебе или твоей родне? Но, если это не так, то я не понимаю, какая тебе выгода от этой мести.

Губы Деметрио скривились в горькой и безжалостно-злобной усмешке, исказив черты его лица и придав ему дьявольское выражение. Вероника невольно вздрогнула от ужаса, но ее гордость была сильнее страха и жалости, вызванной отчаянием Деметрио, и она пристально посмотрела на мужа.

— Какая чудесная актриса! — сорвались с губ Деметрио презрительные, полные горького сарказма, слова и полились бурным, стремительным потоком. — Жаль, что ты не на сцене! Какая потеря для театра! Но я не доставлю тебе удовольствия вывернуться, ты не сможешь отрицать свою подлость и бесчестье!

— Деметрио! — не выдержала Вероника.

— Прости, я не собирался оскорблять тебя, я хотел невозмутимо ждать твоего раскаяния.

— Раскаяния? Но мне не в чем раскаиваться.

— Давай, продолжай стоять на своем, тем хуже для тебя! — продолжал Деметрио со злостью. — Только послушай, что я скажу тебе напоследок: «Если хочешь уехать из Мату-Гросу, если хочешь разорвать проклятые узы брака и вернуть себе свободу, тебе придется признать свою вину, придется унижаться передо мной, рыдать и умолять меня, потому что я смогу простить тебя только из жалости!»

— Инженер Сан Тельмо, прошу Вас, подумайте о том, чтобы помириться с женой, — вмешалась в разговор вернувшаяся в комнату и встревоженная услышанным Адела. — К тому же, здесь преподобный Джонсон. Он сказал, что его разыскивала Вероника, и я… я не знаю…

— Скажите ему, пусть войдет, — ответил Деметрио и снова повернулся к жене. — Подумать только, и двух дней не прошло, как ты послала за ним, а преподобный уже тут как тут! Ничего не скажешь, быстро он управился, да только этот бедолага не очень-то тебе поможет. Так и знай, что у тебя нет иного пути выбраться отсюда, кроме того, о котором я сказал: раскаяние, унижение, искупление вины болью и слезами!.. Рано, или поздно этот день наступит… Я сломлю твое высокомерие и растопчу твою дьявольскую гордость. А сейчас — встречай своего преподобного Джонсона! Да поможет тебе он! — Деметрио опрометью выбежал из комнаты, а Вероника быстро спрыгнула с кровати.

— Успокойтесь, Вероника, прошу Вас, — бросилась к подруге Адела. — Вот и преподобный уже здесь.

— Вы звали меня, сеньора Сан Тельмо? — спросил священник, стараясь не встречаться глазами с Вероникой.

— Да, преподобный, простите, что осмелилась побеспокоить Вас.

— Мой долг — помогать нуждающимся, — сдержанно ответил Джонсон, подходя к кровати и стараясь сохранить хладнокровие, — так что я к Вашим услугам, сеньора Сан Тельмо, и готов выслушать Вас.

— Я не хотела злоупотреблять Вашей добротой, святой отец, и вносить в Вашу душу сомнения и тревоги. Я отлично понимаю, как мучительно тяжело живется Вам здесь, где существует лишь один закон — сила, и лишь один довод и метод — жестокость. Я знаю, что Вам придется бороться в одиночку против зла, но Вы — единственный, к кому я могу обратиться… Вы — единственный цивилизованный человек на сто, а может, и на тысячу лиг вокруг, так что не удивляйтесь, что я осмелилась попросить помощи и поддержки именно у Вас.

— Вы оказываете большую честь, доверяя мне Ваши горести.

— Я не это имела в виду, преподобный. Возможно, я плохо выразилась, или ошиблась в Вас. Если так, я беру свои слова обратно и…

— Нет, Вероника, — преподобный запнулся, — извините, я хотел сказать — сеньора Сан Тельмо, — поправился он, — ради бога простите меня.

— Предпочитаю, чтобы меня называли Вероникой. Вероника де Кастело Бранко — это имя, которое дал мне отец, и я хочу, чтобы меня называли именно так. Я верну обратно данное взаймы имя, — глаза девушки наполнились слезами, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, и ее молчаливая боль проникла в самую глубину пасторской души.

— Сеньора Сан Тельмо, — пролепетал Джонсон.

— Больше не зовите меня так, — попросила Вероника.

— Но ведь именно так я и должен называть Вас. Теперь это Ваше имя, и таким оно будет много лет.

— Нет, преподобный отец, — твердо возразила Вероника, — я решила, что больше оно не будет моим, поэтому не называйте меня так. Мне нужно уехать из Порто-Нуэво и добраться, по крайней мере, до Куябы. В том городишке есть телеграф и транспорт. Там я могла бы действовать, а не быть мебелью. В Куябе есть власть, законы и хотя бы толика правосудия.

— Вы хотите, чтобы я помог Вам бежать? — поинтересовался Вильямс Джонсон.

— Нет, преподобный, это было бы недостойно ни Вас, ни меня, — Вероника гордо выпрямилась.

— И тем не менее, возможно, это — единственный путь…

— Что Вы имеете в виду?

— Рассудите здраво: мы с Вами в сельве, — начал терпеливо объяснять священник. — Сбежать отсюда очень тяжело, поскольку в пути беглеца поджидают тысячи опасностей, но это — единственное, что можно сделать.

— По Вашим словам, единственный путь — сбежать как преступник? Но я не преступница, или Вы думаете иначе, преподобный Джонсон?

— Я ничего не думаю, Вероника. Речь не о том, что я думаю, а о том, что можно сделать.

— Вы были Деметрио другом, преподобный, не так ли?

— Был, — нахмурился Джонсон, — Вы подобрали точное слово.

— Хотите сказать, что Вы ему больше не друг? — Вероника удивленно посмотрела на пастора.

— Сан Тельмо глубоко заблуждается, но я по-прежнему считаю его честным человеком, хотя он вспыльчив, жесток и беспощаден.

— Беспощаден в чем?.. Он рассказал Вам о мести, признался, что имеет против меня? — допытывалась Вероника.

— Я узнал только то, что он не намерен отпускать Вас, он не позволит Вам уехать, — печально пробормотал святой отец.

— Вот как? — Вероника вскипела. — Выходит, то, что он сказал мне незадолго до того, как Вы вошли, было не просто вспышкой гнева, а еще одной продуманной подлостью!

— Прошу Вас, успокойтесь, — мягко попросил Джонсон.

— Я не могу успокоиться, преподобный отец.

— Вы рискуете своим здоровьем.

— Откровенно говоря, мое здоровье… да и сама жизнь гроша ломаного не стоят!

— Вероника, мне неважно, что было в прошлом! Я — Ваш друг, и буду рядом с Вами. Я всегда буду на Вашей стороне, что бы то ни было, даже если мне придется столкнуться с гневом Деметрио де Сан Тельмо, даже если он станет преследовать меня, даже если убьет. Но речь не о том. Опасность грозит не мне, а Вам, Вероника. Если Деметрио узнает, что я пытаюсь помочь Вам, он еще пуще рассвирипеет и увезет Вас в самую глубь сельвы. Он сам сказал мне об этом а я отлично знаю, на что способен отчаявшийся человек.

— Отчаявшийся?.. Вы сказали отчаявшийся?..

— Да, Вероника, Сан Тельмо в отчаянии, потому что вопреки всему он любит Вас.

— Любит? — горько рассмеялась Вероника.

— Да, Вероника, он любит Вас, но сейчас его любовь находится в самой сердцевине ненависти. Если бы Деметрио не любил Вас, он не был бы таким жестоким и беспощадным…

— Ненависть… — повторила Вероника, сжимая виски дрожащими руками. Кровь толчками била в едва затянувшуюся рану, но горячее, неукротимое сердце Вероники подобно загнанному в угол зверю готовилось к бою. — Вы говорите, что Деметрио отчаялся, преподобный, а я думаю, что он сошел с ума!

— К несчастью, это не так. Судя по словам Деметрио, его ярость похожа на ураган, ломающий деревья, вырывающий все с корнями, и только согнувшись, унизившись и смирившись, Вы сможете выйти живой из его рук.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я повторил слово в слово то, что он сказал и Вам. Ему нужно видеть Вас униженной. Деметрио не простит Вас, если Вы не вызовете в его душе жалость и сострадание. Ваши мольбы и слезы будут единственной дорогой к Вашей свободе.

— Мои мольбы и слезы?.. Но с какой стати мне плакать и умолять его?

— Так он получит отговорку для своей совести. Унизив Вас, он отомстит Вам, тем самым выполнив клятву.

— Он поклялся отомстить мне? — недоуменно переспросила Вероника.

— Да, — сокрушенно признался преподобный. — Сан Тельмо запретил мне говорить об этом, но он поклялся отомстить Вам еще до знакомства с Вами, и даже до отъезда в Рио.

— Ну что ж, он осуществит свою месть! — надменно произнесла Вероника. — Если проклятая гордыня увлекла его за собой, превратив в судью над тем, кого он никогда не видел, пусть выполняет свою клятву. Да свершится месть!

— Вероника, прошу, нет, умоляю Вас, будьте снисходительны, отнеситесь к его словам иначе, не упрямьтесь.

— У меня тоже есть достоинство, святой отец, и я не могу отнестись к его словам иначе, потому что люблю его. Я полюбила его всем сердцем. Я никогда и никого так не любила, преподобный!

— Никогда и никого? — пробормотал потрясенный до глубины души Джонсон.

— Возможно, иногда мне казалось, что я влюблена, но это было заблуждением. Я поняла это, когда появился Деметрио. Мое сердце пробудилось, я полюбила его, и мир вокруг сразу стал другим. Все рухнуло: амбиции, тщеславие, прежнее представление о жизни, и свойственная человеку жажда легкого счастья. Полюбив Деметрио, я отдалилась от родных, отказалась от наследства, была готова трудиться, терпеть нужду и бороться за выживание среди вражды и нищеты, а он, он… — Вероника гордо вскинула голову, и в ее черных глазах сверкнула непреклонная решимость. Ее лицо походило сейчас на отчеканенный на монете надменный профиль. — Передайте Деметрио, что я принимаю его вызов. Я останусь в Порто-Нуэво и разделю с ним его жизнь, но я не стану рыдать и умолять его. Ему никогда не удастся сломать меня. Он никогда не увидит моего унижения. Это ему когда-нибудь придется умолять меня о жалости и сострадании, чтобы вырваться из домашнего очага, из этого ада, за который он так упрямо цепляется!