Варя.
Захожу в подъезд.
Лифт не работает.
Ну, естественно!
Смотрю на тускло мигающую кнопку вызова, надеясь, что это какая-то ошибка. Но вместо того, чтобы исправиться и порадовать меня сомнительным комфортом, лампочка гаснет окончательно, оставляя лишь раздражающее отражение моей уставшей физиономии на грязной металлической панели.
– Вот зараза, – шепчу себе под нос и разворачиваюсь к лестнице.
Соня посапывает в автолюльке. Её тёплое дыхание тихо вторит моим шагам. Еле волочу ноги по ступенькам, чувствуя, как каждое движение отзывается тупой болью в пояснице.
Не привыкла я столько сидеть.
Кажется, даже двенадцатичасовая смена с тяжёлым подносом в руках давалась мне проще.
Ещё пара пролётов, и я дома…
Но этажом ниже наше я встречаю препятствие – дверь резко открывается, и дорогу мне преграждает баба Валя. Её серое платье с выцветшим рисунком выглядит, как знамя затянувшейся войны с подъездной несправедливостью.
Караулила что ли у глазка?
Впрочем, ничего нового.
– Опять накурили в подъезде! – Возмущается она, упирая руки в бока. – Дышать нечем! В квартиру тянет!
– И вам добрый вечер, баб Валь, – вежливо киваю, хотя сил нет даже на это.
– Какой же он добрый? Запах чуешь? – Её глаза блестят с подозрением. – Это твой Артём опять накурил!
– Артём не курит.
– Значит, дружки его! – В голосе бабули злорадная победа, будто она только что разгадала заговор мирового масштаба.
Еле сдерживаюсь, чтобы не вступить в перепалку.
– У него нет дружков, баб Валь.
Кто? Ромка? Да он сюда на пушечный выстрел не подойдёт. Вообще не знаю, что общего может быть у моего Тёмы и сына местного главы администрации.
А других друзей у Тёмы нет. Он, как и я, не интересен им из-за своей загруженности семейными обязанностями. Ни погулять, ни затусить…
– Да-да, рассказывай мне! Кто-то же курит! Ты, небось, сама и куришь!
Качаю устало головой, протискиваюсь мимо разоряющейся баб Вали. Поднимаюсь к своей двери, чувствуя, что силы вот-вот меня покинут.
Открываю ключом замок и вваливаюсь в квартиру.
Из комнаты слышны звуки виртуальной стрельбы. Артём, конечно, уже дома. Наушники на голове, лицо сосредоточенное – снова в своём мире. И я не хочу его оттуда дёргать.
Ставлю люльку с Соней на пол, аккуратно вытаскиваю её и перекладываю в кроватку. Она даже не просыпается. Тоже уработалась.
На кухне сразу берусь за ужин.
Гречка с сосисками – частый гость в нашем меню. Быстро, просто и, главное, питательно.
Но мысли мои почему-то далеки от ужина.
Они вновь и вновь возвращаются к Сташевскому, и я по-девичьи вздыхаю, прислонившись бедром к плите.
Я давно себе не позволяла таких мыслей. Они непривычны мне, а потому совершенно никак не желают органично вписываться в стандартную схему.
Сташевский, как ни крути, очень привлекательный мужчина.
Да.
А ещё он старше тебя, Варя, лет на пятнадцать. И в его глазах что ты, что Соня – две сопливые девчонки в подгузниках.
А ведь он почему-то всё же позволил Соне остаться. И не просто позволил, но и открыто заявил о намерениях сделать наше пребывание в офисе более комфортным. Это должно что-то значить.
Броня дала брешь? Стальной корпус пошёл трещинами? Мы с Сонькой на верном пути?
Хочется наивно думать, что да. Что шанс на успех есть, и очень скоро мы так близко подкрадёмся к сердцу Сташевского, что он и жизни без нас представить не сможет.
Точней, без Сони, конечно!
Однако, его внимание мне льстит.
– Варь, а где кетчуп? – Раздаётся голос Тёмы, и я вздрагиваю.
Он стоит у стола, ловко вращая телефон в пальцах.
– На верхней полке, – вытираю машинально руки о полотенце.
Он молча достаёт бутылку, садится за стол, ковыряет вилкой в тарелке.
Я тоже ковыряюсь и задумчиво улыбаюсь своим мыслям.
А они всё витают вокруг Сташевского.
Этот напряжённый момент в его кабинете, когда я оказалась зажата между его колен…
Ох…
Снова бросает в жар. Щёки пылают.
Как мне работать с ним бок о бок, если реакции моего тела такие однозначные? А я такая топорная в делах амурных, что даже не умею их скрывать. И Сташевский, разумеется, считывает меня, как открытую книгу.
– Ты чего? – Со скепсисом поднимает Тёма бровь.
– Чего?
– Улыбаешься так…
– Как?
– Как тупица.
– Сам тупица, – стираю улыбку с лица.
Тёма, прищурившись, рассматривает меня через зубчики поднятой в воздух вилки.
– С мужиком познакомилась?
– Глупости не говори.
– То-о-очно! Ну, кто он? – Тёма с любопытством подаётся вперёд через стол.
– Никто. Нет никакого мужика.
– Мне-то не ври.
– Жуй давай, пока не остыло.
– Варь, ну чё ты!
– У меня нет времени на эту ерунду.
– Не скажешь сама, я твои переписки взломаю, – улыбается, хитрец.
Подвожу фигу ему к носу.
– Во, видал? Отрублю инет и телефон заберу.
– Тогда сама колись. Мы же семья, да? А какие тайны могут быть от семьи? Ну скажи, Варька!
Что сказать? Что я залипла на Стаса Сташевского?
Но братец даже не знает ещё, что я на него работаю.
Ну его.
Этих двоих нужно держать как можно дальше друг от друга.
– Ну Варь, ну скажи, скажи… – Канючит по-детски.
– Костя! – Бросаю на Тёму хмурый взгляд. – Доволен?
– Кринж…
– Сам ты кринж.
Почему-то даже просто имя Сташевского произнести не могу, без всяких уточняющих подробностей. Будто сама себя обмануть пытаюсь.
В голове всплывает туманный образ Аблонского. Нет, он симпатичный, конечно, но слишком уж лощёный. Не в моём вкусе такие мужчины.
«Конечно, в твоём вкусе Станислав Сергеевич, это мы уже поняли», – добавляет язвительно внутренний голос. Никак заткнуться не хочет, зараза.
Но то, что Сташевский кажется мне привлекательным внешне, совершенно ничего не значит.
Он красив, да. Не вижу смысла с этим спорить.
Но о каких-то чувствах и думать не стоит. Я не такая. Мне это не интересно.
– И кто он? Нормальный хоть? – Лыбится Тёма с набитым ртом. – Фотка есть?
– Тема закрыта. Жуй.
Утыкаемся каждый в свою тарелку.
Тёма, удовлетворивший любопытство и получивший подтверждение своей теории, остаётся вполне доволен и этим.
– Артём, – говорю после короткой паузы. – Нам теперь нужно расхлёбывать то, что ты натворил.
Он замирает на секунду, потом поднимает взгляд.
– Ты про взлом системы Сташевского, да?
– Конечно, – вздыхаю. – Зачем ты вообще решил его взломать? Почему именно его защиту?
– Это ачивка, – Тёма щёлкает языком.
– Что? По-русски…
– Чем сильней защита, которую ты взломал, тем ты круче. А Сташевский недавно анонсировал новую систему. Кричал на все соцсети, что обойти её почти невозможно.
– И ты решил, что это вызов?
– Ну да…
Закрываю глаза и медленно выдыхаю.
Выпороть его, что ли?
Да поздно уже, наверное.
– Тёма, это ведь не игра. Это наша жизнь. И мы сильно подставляемся, когда совершаем какие-то необдуманные поступки, которые привлекают к нашей нестандартной семье лишнее внимание.
– Да понял я уже, Командир. Понял…
Мой телефон начинает вибрировать на столе.
Оба с Тёмой устремляем взгляды на экран и оба столбенеем.
«Катя».
– Не бери, – шепчет Тёма.
– Она же будет названивать.
– Пофиг. Отключи телефон.
– А если с работы напишут?
– Варь, да не бери ты!
Но я сжимаю телефон в пальцах и тычу зелёную кнопку.
Тёма обречённо качает головой, одними губами говоря «дура».
– Да.
– Варечка! – Раздаётся скрипучий, пьяный голос.
– Привет.
– Привет, доченька. Ну, как вы там?
Желудок нервно сжимается. Перед глазами выплясывают мушки.
Катя она – потому что мамой её назвать у меня язык не поворачивается.
– Нормально всё. Ты по делу?
– По делу… – хрипло смеётся. – Всегда ты у меня такая была. Деловая. Сколько тебя помню…
– А помнишь ли?
– Варюш, ну что ты?
– Насколько я помню, ты всегда в пьяном угаре была. Зачем звонишь?
– Так от тебя же не дождешься. Тебе плевать на мать. А я вот вас люблю. И тебя, и Тёмочку, и внучечку мою!
Закатываю глаза.
Начнётся сейчас наша любимая песня про любовь до гробовой доски. Закончится банально.
Плавали, знаем.
– Слушай, Варюш, скинь денег?
– У нас нет денег, – говорю твёрдо, хотя голос предательски дрожит.
– Ну немного, я же много не прошу. Ну копеечку какую-нибудь. Я вас так люблю, – затягивает заплетающимся языком.
– Лишних денег нет. У меня много трат. Я сына твоего воспитываю.
– Ты должна мне помогать! – Срывается в агрессию. – Я тебя родила! Я тебя вырастила!
– Сомнительное утверждение. Я росла, как сорняк.
– Неблагодарный ребёнок! Если бы не я, тебя бы и на свете не было!
Молчу.
Потому что единственное, что могу сказать, это то, что она плодится, как кошка. И если бы не удалили ей матку после того, как она на морозе уснула, то было бы у меня помимо Тёмы еще семеро по лавкам.
Так что не велика заслуга.
Детей, помимо того, что родить, ещё и воспитать нужно.
Катя, понимая видимо, что давление не прокатывает, начинает жалобно хныкать.
– Ну пожалуйста, Варечка. Я ведь вас так люблю. И тебя, и Тёмочку, и внучечку…
– Ты уже говорила это, – бросаю холодно.
– Это потому, что сильно люблю!
– А как внучечку-то зовут, вспомнишь?
На том конце провода тишина. Скрип заржавевших шестерёнок в её хмельном мозгу.
– Вот и всё, – говорю спокойно и сбрасываю звонок.
Телефон падает из моих рук на стол с глухим стуком.
Чувствую себя пустой оболочкой. Короткий разговор вынул из меня душу.
И как бы я не храбрилась, как бы не внушала себе, что я это пережила, отпустила и забыла, болючие воспоминания всё равно накатывают. И я, взрослая самостоятельная женщина, тянущая на своём горбу двоих детей, вдруг становлюсь тоже маленькой девочкой, которую недолюбили, недоласкали.
Становлюсь ребёнком, в огромных наивных глазах которого стоят слёзы разочарования.
Желание быть обнятой перекрывает всё остальное.
Мне тоже хотелось материнской любви и тепла. Хотелось косичек с бантами по утрам. Хотелось омлетов и каши перед школой. Или даже нагоняя… Просто внимания.
Но маме было фиолетово.
– Командир, ты как? – Тёма осторожно касается моего плеча.
– Нормально, – пытаюсь улыбнуться.
– Почему не заблокируешь?
– Не знаю.
Надеюсь видимо на чудо. Дура.
– Иди поспи, а…
Киваю. Уползаю в зал на диван, сворачиваюсь калачиком.
Телефон коротко пиликает сообщением.
Ирина: Я всё ещё жду список.
Нет, не сегодня. Не сейчас.
Засовываю голову под подушку и даже не пытаюсь притворяться, что могу думать о чём-то кроме усталости.
Слёзы льются сами собой, солёными дорожками растекаются по щекам.
Сонька просыпается… Кряхтит, недовольно мычит. Заплачет вот-вот, а у меня нет сил, чтобы встать.
Слышу тихие шаги.
– Командир, порядок?
Поднимаю большой палец вверх, не вытаскивая головы из своего убежища.
Тёма укрывает меня одеялом.
– Я Соньку сам покормлю и уложу. Ты спи.
И в этой тишине я наконец проваливаюсь в забытьё.