Ляля для босса. Это наша дочь!

Глава 24

Стас.

Со скучающим видом сижу за столом. Один. Ковыряюсь ножом в своём медиум-рэйр под густым брусничным соусом.

Безвкусно…

А безвкусно мне отчасти потому, что я не привык ужинать в одиночестве. Я в дополнение к ужину предпочитаю что-то живое и радующее глаз. Есть у меня ахиллесова пята – явный гиперфикс на женских эмоциях. Не наигранных, а настоящих, красивых. Я за свою жизнь уже научился их дифференцировать и отличать филлер от искренности.

Вот у Вари эмоции такие, как мне надо.

Её интересно разглядывать. Куколка, но не пустая внутри. И у неё во взгляде много такого намешано, от чего у меня слюна на рубашку капает.

Но что-то не задалось у нас, и это само по себе странно. Почти феномен.

А кто виноват, Сташевский? Можно было как-то помягче?

Вот и лети теперь, как фанера над Парижем.

Я шокирован? Я шокирован!

Я или старею, или хватку теряю. Но меня не устраивает ни первый вариант, ни второй.

Сплошное разочарование…

Тянусь к бокалу с виски, чтобы хоть как-то скрасить сегодняшний вечер.

Да, вот такая она – жизнь. Без возбудителей и бустов уже неудобоваримая и невкусная. Но это норма для мне подобных. Когда регулярно рискуешь и играешь на крупные ставки, ничего уже не торкает. Вечно зашкаливающий адреналин заставляет поднимать планку. Простые радости жизни не вставляют. И чтобы поймать эйфорию, нужно увеличивать градус напряжения и использовать стимуляторы. Иначе слишком скучно, пресно. Вот прямо как этот стейк.

Надо бы по этому поводу к психологу наведаться.

Вообще-то, я уже был однажды. Отличная тема, мне понравилось! Психологиня горячая штучка оказалась, с явной тягой к доминированию. Кто бы мог подумать? Ведь такой приличной прикидывалась… Но секс срывает маски.

Наливаю виски в низкий бокал и, покрутив его в пальцах, отставляю в сторону.

Не хочется.

Откидываюсь на спинку стула.

Глаза блуждают по комнате, но ничего вокруг не цепляет.

Квартира просторная, дорогая, в элитном ЖК. С панорамными окнами, из которых открывается вид на город. Рассеянный мягкий свет, современная мебель. Интерьер – работа одного из лучших дизайнеров Москвы.

Но сейчас всё это кажется мне пустым и неважным, не радующим взор.

Я думаю о Варваре.

Чёрт.

Что с этой девушкой? Почему она не выходит у меня из головы?

Вспоминаю её взгляд – настойчивый, прямой, будто рентгеном просвечивает насквозь.

Эти глаза… Что-то в них есть.

Я видел их прежде.

Но не у других людей.

Я видел их в зеркале.

Вспоминаю себя двадцать лет назад. Того мальчишку, который тянул себя за волосы из болота, из нищеты, из грязи. Которому никто не помог, никто не подставил плечо. Всё приходилось вырывать у жизни самому.

Помню, как сидел на полу в своей первой съёмной комнате, с дырой в полу и облупившейся штукатуркой. Помню, как жрал дешёвую лапшу, чтобы хоть как-то прожить до следующего дня. А потом поднимался, шёл работать, искать возможности и пробивать лбом стены.

Я не ищу для себя оправданий, не ищу жалости. Никогда не искал. Люди вокруг считают меня циничным, эгоистичным. И за глаза частенько говорят, что у Сташевского нет ни сердца, ни совести.

Может быть, они правы. Может, я давно потерял их где-то на пути к успеху.

Но с этой девушкой…

Я вижу в ней то, что редко вижу в людях.

Упрямство. Целеустремлённость. Жажду выжить, несмотря ни на что. Она не из тех, кто плачет и жалуется. Варвара стиснет зубы, расправит плечи и будет идти, даже если под ногами – трясина.

Я знаю, каково это.

Слишком хорошо помню, как это тяжело.

И мне не хочется, чтобы Варвара проходила через всё это одна.

Закрываю глаза и глубоко выдыхаю.

А Соня…

Чёрт возьми.

Лучше бы мне не думать об этом.

Девчонка похожа на меня больше, чем я готов признать. Глаза, выражение лица, даже нахмуренные брови, когда она недовольна.

Это пугает.

Она дала мне надежду после стольких лет отчаянного смирения со своей участью.

Но надежда – штука опасная. Я ненавижу её. Потому что, когда ты надеешься – ты становишься уязвим.

Сначала она дарит крылья, а потом швыряет тебя на землю.

Растираю лицо ладонью, отталкиваю тарелку с недоеденным стейком в сторону.

Надо отвлечься.

Беру в руки телефон. Листаю контакты.

Женщины.

Их тут много – каждая красива, каждая готова провести со мной вечер. Но…

Дерьмо. Мне их не хочется.

Что они, что этот стейк, что эта жизнь – безвкусный картон.

Палец зависает над контактом «Варвара».

Сердце пропускает удар. Я злюсь на самого себя.

Что за бред? Она моя сотрудница.

Никаких звонков ей сейчас быть не должно. Я не из тех, кто лезет в чужую жизнь, и уж тем более не тот, кто звонит поздно вечером девушкам с неуместными вопросами.

Нет, Сташевский. Останови свои преследования, хватит причинять добро!

Но палец мой двигается против воли и тычет в номер.

Отупело смотрю на телефон, из которого раздаются гудки. Сам с себя хренею.

Дебил ты, Сташевский…

– Да?

– Варвара, – хриплю. – Я хотел… Хотел узнать, вы уже переехали?

– Да, – шепчет она. – Большое спасибо. Грузчики только что уехали.

– Почему вы шепчете? – Мои брови сходятся над переносицей.

– Просто… Просто Соня только уснула.

Я на мгновение закрываю глаза, представляю Соню, свернувшуюся калачиком и её крошечные пальчики, сжимающие игрушку. Мне не нужно видеть это, чтобы понять, насколько трогательно это выглядит.

Моя дочь.

Или, возможно, моя дочь.

От этой мысли снова бросает в жар.

– Я могу приехать, помочь вам распаковать…

– Нет-нет, не нужно приезжать, – торопливо перебивает Варя. – У нас всё хорошо.

В её голосе что-то не то. Что-то тревожное. Я чувствую это.

– Всё хорошо?

– Конечно. Да, всё идеально.

– Точно?

– Конечно, да. Не верите мне?

– Ну, с доверием у нас некоторые проблемы, так что…

Молчим оба.

Молчание тягостное, давящее.

– Простите, Станислав Сергеевич, мне идти пора. Спасибо вам огромное за помощь. Сонечка счастлива. Да и мы с Тёмой тоже…

Не дав мне ответить, она сбрасывает звонок.

Экран телефона гаснет. Сжимаю его в пальцах сильней.

Сонечка счастлива. Всё идеально.

Но я проматываю в голове наш диалог и снова слышу этот едва уловимый оттенок тревоги в её голосе.

Нет, у неё определённо что-то случилось.

Но меня туда пока не пускают…