Ляля для босса. Это наша дочь!

Глава 33

Варя.

– …Мм-м… – Тихонько напеваю, пока подкачиваю Соню на руках. – Аа-а…

Её дыхание уже стало равномерным, маленькое тельце полностью расслабилось. Аккуратно вытаскиваю край блузки из сжатых пальчиков и мягко целую каждый.

Моя девочка пахнет молоком и шоколадом.

И такая тёпленькая, что мне не хочется оставлять её ни на минуту.

Но сейчас это необходимо.

Осторожно перекладываю Соню в электрокачели.

Она немного шевелится, бровки недовольно хмурятся, однако Соня не просыпается – успела провалиться в глубокий сон.

Пристёгиваю ремешки, поправляю её мягкую кофточку и делаю шаг назад.

Любуюсь.

Котёночек мой…

На столе напротив ставлю камеру видеоняни. Открываю телефон, проверяю картинку и звук – всё работает. Соня под присмотром, а значит, я могу хотя бы ненадолго оставить её.

В кабинет заглядывает Сташевский.

Успеваю приложить палец к губам, чтобы он не нарушил тишину.

– Варвара, вы идёте встречать гостей или останетесь здесь? – Шепчет. Зависает взглядом на спящей Соньке.

Касаюсь заднего кармана брюк. Там лежит сложенный вчетверо лист с текстом, который я успела зазубрить за последние полтора часа.

– Да, я иду, – киваю.

Мы вместе выходим в холл. Там уже собрались коллеги, ожидая прибытия делегации. Возле лифта царит лёгкое напряжение: кто-то нервно поправляет галстук, кто-то глядит на табло с меняющимися цифрами.

Наконец, лифт издаёт короткий звуковой сигнал, и створки медленно открываются.

Первой выходит Ирина. Её лицо лучится профессиональной приветливостью. За ней строгой ровной вереницей тянется группа мужчин.

Все они в безупречно скроенных чёрных костюмах, с идеально отутюженными стрелками на брюках и в начищенных до блеска лакированных туфлях. Лица сосредоточенные, но учтиво-спокойные.

В груди нарастает ком волнения.

А если я не справлюсь? Если наговорю ерунды?

Сташевский бросает короткий взгляд на Настю. Лёгким кивком головы он как бы указывает ей выйти, но вместо неё вперёд шагаю я.

Станислав Сергеевич пытается ухватить меня за локоть, но я ловко избегаю его хватки, теряясь в толпе коллег.

Оказываюсь напротив делегации.

Ты справишься. Ты. Справишься.

Складываю руки перед грудью лодочкой и низко кланяюсь.

Мужчины в костюмах кланяются в ответ. Их движения чёткие, но плавные.

Я поднимаю голову. Делаю глубокий вдох.

– Минасама, ёкоcо окосикудасаимасита, – улыбаюсь так широко, как никогда в жизни. – Дэкиру дакэ хаяку каэттэ итэдаки, ваташитачи га хэйва ни сикото о дэкиру ёу негаттэ имасу. Котира дэва омати ситэ оримасэн дэсита. Коно ёу на бака ва кокони китакото га аримасэн.

Отчего-то с каждым произнесённым мною словом лица гостей всё сильней вытягиваются от удивления.

Один из них морщится. Другой неловко откашливается в кулак.

Меня охватывает ледяной ужас.

Японцы не просто удивлены – они обескуражены. Их идеально сдержанные выражения сменяются странной смесью шока и, кажется, негодования. У некоторых даже рты приоткрываются.

Мой растерянный взгляд скользит к Сташевскому. Он буквально испепеляет меня!

Господи, что я такого сейчас сказала? Может, ударение неправильно поставила? Или перепутала интонацию? Японский язык – это ведь как ходьба по лезвию, чуть ошибёшься, и смысл переворачивается с ног на голову. Но что-то в их взглядах подсказывает, что дело совсем не в грамматике.

Меня резко дёргают за руку.

Сташевский буквально вытягивает меня из центра всеобщего внимания, врезаясь между мной и японской делегацией, закрывая меня своей широкой спиной, обтянутой оливковой рубашкой.

– Канай масэн га, сукоси хэнна русуно дзёдан о кибуно каэмасу ка? – Его голос звучит низко и уверенно, хотя я слышу в нём нотки напряжения.

Японцы переглядываются, и, к моему удивлению, их постные лица начинают расслабляться. Один из них мягко улыбается, другой кивает, и вскоре я вижу, как они вновь натягивают свои маски безупречной японской сдержанности.

Однако меня это не успокаивает.

Вычленяю из толпы Настю.

Она стоит в окружении таких же гламурных девочек.

И весь этот змеиный клубок тихо перешёптывается и откровенно хихикает надо мной. Девчонки в таком восторге от устроенного мною шоу, что им приходится закрывать рты ладонями, чтобы сдержать ядовитый смех.

Жгучая обида накатывает лавиной.

Горячие слёзы мгновенно наполняют глаза, я не могу сдержать их.

Она меня подставила? Серьёзно?

Какая же я дура. Уши развесила.

Помочь ведь хотела чисто по-человечески…

Сташевский жестом указывает японцам направление, с которого начнётся экскурсия, и делегация, поклонившись, двигается по коридору.

Не могу больше здесь быть.

Срываюсь с места. Бегу.

Пространство размывается от слёз.

– Варя! – Слышу голос Сташевского. – Варвара, подождите!

Не подожду.

Я очень виновата. И одному богу известно, что же я такого бедолагам наговорила!

Влетаю в женский туалет, прячусь в кабинке.

Прислоняюсь спиной к холодной кафельной стенке и сжимаю ладони в кулаки, пытаясь сдержать рыдания.

В груди ком очень глубоких эмоций.

Тихо всхлипываю.

Как же стыдно… Как же больно…

Слёзы льются. Уже не пытаюсь их остановить.

Сажусь на закрытую крышку унитаза, обхватываю колени руками.

Горло раздирает от рваных всхлипов.

Почему Настя так со мной поступила? Что я ей сделала? Я просто хотела дружить, поддерживать.

И каждый раз так…

– Дура… – шепчу я себе, захлёбываясь в обиде.

Наивный оленёнок…

Сколько можно верить людям? Они всегда обманывают, всегда предают. Жизнь из раза в раз преподаёт тебе один и тот же урок, а ты настолько глупа, что не можешь его усвоить!

Вот и получай.

Дура!

Перед глазами всплывает довольное лицо Насти.

Зачем я вообще пыталась с ней сблизиться?

Подружку хотела найти?

А я хотела, да! Мне тоже может быть нужен кто-то, с кем можно по душам поговорить. С кем можно выбраться на кофе, обсудить личное.

Я чертовски устала быть одна.

Я устала воевать с этим миром в одиночестве.

Мои мысли прерывает звук хлопающей двери.

Каблуки стучат по кафельному полу – неспешно, но уверенно.

Кто-то поочерёдно открывает дверцы кабинок одну за другой.

Скрип-скрип.

Меня ищут…

Вытягиваю руку, чтобы запереться на щеколду, но не успеваю.

Дверь моей кабинки распахивается.

– Ну что же ты, моя хорошая, расплакалась? – Ирина присаживается передо мной на корточки, участливо заглядывает в глаза.

Отворачиваюсь.

Сама себя Тёму сейчас напоминаю – я колючая, как ёж. И обижена на весь мир.

– Почему она так со мной поступила?

Ирина качает головой.

– Есть люди, для которых честь, достоинство и человеческое отношение – пустой звук. Возможно, в силу возраста ты ещё не научилась различать таких людей, но, поверь, это лишь вопрос опыта.

– Я лучше вообще никому не буду доверять, чтобы такого больше не случилось.

Ирина улыбается. Достаёт из кармана чистый бумажный платочек и вкладывает в мой сжатый кулак.

– Неправильная стратегия. Человеку нужен человек. И вокруг много хороших людей, просто они маскируются, чтобы не нарваться на всяких там Насть.

Поворачиваюсь.

Удивительно, что именно она сейчас утешает меня в туалете и подаёт платочки.

Я не думала, что она такая…

– Вытирай слёзы, – добавляет Ирина. – Не давай Насте повода думать, что у неё получилось задеть тебя.

– В этом больше нет никакой необходимости, – врывается в наш диалог ещё один голос – мужской и твёрдый.

Поднимаю глаза на Сташевского, но не решаюсь встретиться с ним взглядом.

Лицо снова пылает от стыда.

– Настя работает в «Синтезии» последний день, – он поправляет узел галстука. – Ира, передай в кадры, пускай подготовят все документы для увольнения без отработки. Выплатите всё, что должны. Я хочу, чтобы она ушла прямо сегодня. И чтоб ноги её здесь больше не было.

– Поняла, – Ирина касается моего плеча, молча встаёт и уходит, оставив нас вдвоём.

Сердце в груди трепещет испуганной птицей.

Кончики пальцев немеют, во рту сухо.

Я извиниться должна, но язык словно приклеился к нёбу.

Смотрю на маленькую точку на кафеле.

– Станислав Сергеевич, а что я сказала нашим японским друзьям? – Едва шевелю губами.

Сташевский вздыхает.

– Ты сказала, что таких идиотов, как они, стены «Синтезии» ещё не видели.

Прячу лицо в ладонях.

Снова реву.

Господи-и-и…

– Варя… – Сташевский опускается передо мной на колени, мягким рывком убирает мои руки от лица.

Его пальцы крепко сжимают мои запястья.

– Варя, – повторяет, – ничего страшного не произошло. Я всё разрулил. Всё исправил. Никто не в обиде. Бывает.

– Мне так стыдно… – шепчу я, почти теряя голос. Зажмуриваюсь.

– Посмотри на меня, пожалуйста.

– Нет.

– Упрямая. Посмотри на меня.

Медленно, огромным усилием воли, заставляю себя разомкнуть веки.

И всё вокруг будто замирает.

Я просто теряюсь в глазах Сташевского.

Они тёмные, внимательные, мудрые, и прожигают меня насквозь.

Страшно, словно падаю. Проваливаюсь… И растворяюсь.

Но не могу оторваться.

Его лицо так близко, что я замечаю каждую мелочь: строгую линию скул, мягкий изгиб губ, сеточку тонких морщинок в уголках глаз. Маленькую родинку на щеке.

Аромат его парфюма врезается в ноздри и заполняет лёгкие – густой, мужской, тревожащий и будоражащий запах.

Сташевский резко подаётся вперёд.

Неожиданно, внезапно.

Его губы горячие и требовательные губы накрывают мои – онемевшие и непослушные.

Пальцы запутываются в моих волосах, крепко сжимают затылок, не позволяя отстраниться.

Меня словно отключает от реальности.

Поцелуй становится глубже.

Таю в его сильных руках.

Голова кружится, а воздуха не хватает. Рассыпаюсь на атомы… Каждая клетка тела сгорает и восстает из пепла.

Было ли когда-нибудь со мной такое?

Нет… Кажется, ничего подобного ещё я не испытывала…

Сташевский мягко разрывает поцелуй, однако касается мимолётно уголка моих губ.

Я пытаюсь прийти в себя и осознать, что вообще произошло и как мы до этого докатились…

– Ста… Ста… Ста…

– Стас, – мягко подсказывает.

– Стас…нислав Сергеевич… Что вы делаете?

Он лишь разводит руками.

– Обозначаю намерения, Варвара. Надеюсь, мои намерения ясны?

– Более чем…

– Замечательно, – улыбается. – Идём. Нам ещё экскурсию японцам проводить.

Он встаёт и выходит из туалета первым.

А я сижу еще пару минут в полной прострации. Заторможенно касаюсь пальцами своих губ, чувствуя лёгкое покалывание.

И вкус, который остался на них после нашего поцелуя…