Стас.
Я просыпаюсь от еле заметного движения в своих руках.
Варя. Она шевелится и извивается, пытаясь выбраться и стряхнуть с себя мою руку. Открываю глаза и встречаю её взгляд – удивлённый, настороженный.
– Что ты здесь делаешь? – Непонимающе морщит лоб.
– Тёма вчера позвонил. Всё рассказал, – отвечаю тихо, будто боюсь спугнуть этот момент, пока она рядом, так близко ко мне.
Варя садится на кровати, устало проводит руками по лицу.
Она совсем подавлена, разобрана по запчастям, убита.
– Я не верю, что это действительно происходит, – шепчет, глядя куда-то сквозь меня.
Тоже сажусь. Сгребаю её в объятия.
– Я всё исправлю, – говорю твёрдо.
Варя поднимает на меня взгляд. В её глазах разочарование, боль, безысходность. И всё это – для меня.
Я подвёл, чо. Рыцарь хренов.
– Нет уж, спасибо, – Варя горько усмехается. Отстраняется. – Ты уже вмешался, и от этого стало только хуже. Если бы Марьяна не знала, что ты как-то причастен к нам, всё было бы нормально. Она бы просто уехала и снова забыла про нас.
– На сколько? Ещё на полгода? Ты же понимаешь, что эту проблему рано или поздно пришлось бы решать?
– Понимаю. И я решу. Сама. Так было всегда, так будет и сейчас.
Я поджимаю губы.
– Варь, позволь мне помочь, – кладу осторожно руку ей на плечо.
Она резко отшатывается, будто от одного лишь моего прикосновения ей становится невыносимо больно.
– Я доверила тебе самое дорогое, что у меня было, – голос срывается в истерику. – И у меня это отняли…
Качая головой, встаёт с кровати. На меня вообще не смотрит больше.
– Варь, не убегай от меня, – пытаюсь остановить, но она твёрдо шагает к двери.
– Стас, мне… Мне нужно прийти в себя. И придумать план.
Дверь за ней тихо прикрывается.
Сижу, как истукан. Пытаюсь себя в кучу сгрести.
Доверила. Самое дорогое.
Слова звучат у меня в голове колоколом. Оглушают и дезориентируют.
Встаю, быстро одеваюсь.
В коридоре натягиваю ботинки.
Из комнаты выползает Тёма. Зевая, косится на ванную, из которой доносится шум льющейся воды.
– Уже поехал?
– Да, надо скорей всё закончить.
– И на завтрак не останешься?
– Некогда.
– Ясно… – Снова взгляд на ванную. – Что, проблемы с барышней?
– Угу, – застёгиваю пальто.
– Ну… Так ты понеси её рюкзак…
Я не могу сдержать короткой усмешки.
– Пытаюсь. Но она вцепилась в него мёртвой хваткой.
Взъерошиваю Тёме волосы, поправляю воротник пальто.
– Ладно, Тём, не разрешай ей никуда выходить сегодня. Наделает глупостей, и всё усложнит. Я сам. Ждите вечером.
Он машет мне рукой, мол, понял.
Сажусь в машину.
Так, Марьяна… Марьяна…
Нужно будет выцепить эту подлюку. Но сначала…
Забиваю в навигатор адрес лаборатории.
***
Вечер. Город стремительно погружается в темноту.
Уже третий час сижу у элитной многоэтажки.
Всё внутри напряжено, словно перед прыжком.
Пытаюсь взять эмоции под контроль и напомнить себе о том, что я человек разумный и уравновешенный. Но желание сомкнуть пальцы на шее марьяны меня не покидает.
За шлагбаум въезжает чёрный автомобиль, паркуется у подъезда. Фары выхватывают из темноты женскую фигуру – Марьяна, обвешанная пакетами с логотипами дорогих брендов, тяжело шагает на бордюр.
Однако выглядит Марьяна довольной, чем бесит меня до зубного скрежета.
Сигналю.
Она оборачивается. По лицу, покрытому плотным слоем макияжа, скользит паника.
Марьяна, намереваясь улизнуть, ускоряет шаг, но я уже открываю дверь машины и срываюсь за ней.
– Марьяна! – Кричу ей вдогонку.
Она пытается закрыть дверь подъезда, но я успеваю просунуть в щель носок ботинка.
– Убери! – Взвизгивает. – Убери немедленно!
– Я думал, мы с тобой договорились, – рычу, рывком распахивая дверь.
– Зачем ты пришёл?
– Думала, я позволю тебе забрать её?
– А ты думал, что я такая дура, и буду довольствоваться твоей подачкой? – Бросает, вызывающе вздергивая подбородок. – Если ты не уйдёшь, я полицию вызову.
– Отлично, вызывай. Чем больше народу, тем веселее.
– Прекрасно. Пускай они арестуют тебя за преследование.
Идёт к лифту.
Следую за ней.
Мы поднимаемся в её квартиру в напряжённой тишине. Она старается демонстрировать уверенность, но я вижу, как её рука дрожит, когда она пытается попасть ключом в замочную скважину.
Дверь открывается. В нос тут же бьёт удушающий запах табачного дыма.
Соня плачет, и я иду на её крик.
На диване сидит какая-то девица. Она лениво листает телефон, не обращая внимания ни на меня, ни на Соню, которая громко орёт, вцепившись пальчиками в бортик маленького манежа. Подгузник на ней такой тяжёлый, что свисает до самых колен.
Я не знаю, когда она в последний раз ела.
Не знаю, меняли ли памперс со вчерашнего вечера.
И меня разматывает от неудержимого желания обеих дур прижать к стене и не оставить мокрого места!
– Ты что тут устроила? Что за притон?
Марьяна лишь закатывает глаза.
– Не драматизируй.
Шагаю к девице, сидящей на диване. Она поднимает на меня испуганный взгляд и медленно откладывает телефон в сторону.
– Пошла вон отсюда, – шиплю, указывая на дверь.
– Это моя няня! Сташевский, ты офонарел? – Вклинивается между нами Марьяна. – Это моя квартира! Ты не смеешь раздавать здесь свои приказы!
– Пошла вон!
Девчонка срывается и пулей сваливает. Через пару секунд входная дверь хлопает.
Подхожу к Соне.
– Всё, принцесса моя. Я здесь. Я с тобой.
Маленькие бровки сходятся над переносицей, крохотные ручки дрожат, но крик стихает. Сонька доверчиво жмётся к моей груди.
Прижимаю её, как самую драгоценную вещь.
И в носу свербит и щипает.
Меня, сурового мужика, в щёпки разносит от бешенства.
Как можно быть тварью такой, а? Настолько равнодушной к собственному ребёнку.
Тащу Соню в ванну, снимаю тяжеленный памперс. Подмываю.
А у самого тоже мандраж – я раньше этого не делал никогда. И не думал, что первый опыт придётся на вот такие обстоятельства.
Заворачиваю Соньку в мягкое полотенце.
– Памперсы где? – Возвращаюсь с ней на руках в гостиную.
Марьяна оглядывается. Отстранённо пожимает плечами.
– Без понятия.
– Их нет, да? Ты даже не додумалась купить ребёнку памперсы… Ты кормила её?
– Слушай, Стас. Давай решим всё на берегу…
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? – Перебиваю.
– Ой, только не начинай, а! – Лезет раздражённо в сумку. Достаёт сигареты. Суёт одну в рот, подносит огонёк зажигалки. – Я теперь понимаю, чем тебя Варя зацепила. Она такая же зануда.
Выдёргиваю сигарету из её рта.
Хватаю с кресла Сонькин хлопковый комбез, надеваю прямо так, без подгуза.
– Всё, я забираю свою дочь. В этом гадюшнике она не останется ни на минуту больше.
– Что? – Вскидывается Марьяна. – Ты не имеешь права!
– Правда? – Прищуриваюсь. – Ты ведь хотела её продать. Я заплатил тебе. Вот и всё. Считай, сделка состоялась.
– Этих жалких десяти миллионов мне мало! Столько, значит, стоит твой ребёнок, да?
Я усмехаюсь.
– Ты ведь даже не уверена, что она моя дочь.
– А это и не важно, Стас. Важно лишь то, что она тебе очень нужна. И ты готов платить.
– И сколько же, по-твоему, она стоит?
– Гораздо больше, чем ты мне дал.
Упаковываю Соньку в тёплый комбез, надеваю ботиночки.
– Сташевский, что не ясно? Я – мать. Законная мать! А ты сейчас нарушаешь закон!
– Ты ведь с Борисовым в Барселоне отжигала, да? Слушай, ну крайне интересные кадры я нарыл, когда взломал его систему. Какой-то белый порошок, вечеринки… Чем вы там баловались, м? А ваши оргии? Ммм… Уверен, суду будет интересно. А Борисов-то как обрадуется, когда я обнародую всё это с твоего айпи адреса… Как будешь перед ним оправдываться?
От лица Марьяны стремительно отливает краска.
– Ты блефуешь, – шепчет она. Дыхание рваное, тяжёлое.
– Хочешь проверить? – Достаю телефон и включаю запись нашего разговора.
Всё-всё записалось.
Она хватается за стену, глаза бегают по комнате.
– Марьяна, у меня хватит и денег, и связей сделать так, чтобы суд приобщил эту запись к делу. А с переводом десяти миллионов на твой счёт от моего имени ты, Марьяна, попадаешь под статью о торговле детьми. И я тебе ой, как не завидую. Потому что таких, как ты, в женских колониях не любят, – поджимаю скорбно губы. – Детки – это святое для женщины. И ты на святое посягнула самым недальновидным и грязным образом.
Делаю драматичную паузу, чтобы дать ей осознать последствия.
– Расклад таков: либо ты сейчас подписываешь отказ от Сони по собственному желанию, либо я иду в суд. В России тебя объявят в розыск, но я добрый дядя и дам тебе фору, чтобы ты укатила из страны. Однако и там тебе не будет жизни – ведь там до тебя обязательно дотянется Борисов.
Из внутреннего кармана пальто достаю уже заверенные нотариусом документы и ручку. Кладу на низкий журнальный столик.
– Выбор за тобой. Хоть раз в жизни подумай головой.
Марьяна впадает в натуральный ступор. Не двигается и, кажется, даже не дышит.
Глаза затуманены. Бледные губы мелко подрагивают.
Она переводит потерянный взгляд на Соньку, что так неистовой ищет защиты и тепла, вжимаясь в моё плечо носом.
Лицо Марьяны перекашивает от брезгливости и презрения.
– Я никогда её не любила и не полюблю. Если бы не Варя, я бы не рожала её вообще.
– Подписывай.
Марьяна прикрывает на секунду глаза, садится на диван. Сгребает когтистой дрожащей рукой ручку, ставит размашистую подпись на нескольких листах.
Забираю документы.
– Бери её и уходи.
– Так и сделаю. Жди повестки в суд от органов опеки. С этой секунды ты больше не её мать. А если снова подойдёшь к моей семье, я исполню всё то, что обещал.
Марьяна отворачивается.
Подбородок трясётся, по щекам катятся крупные слёзы.
Нет, это не слёзы боли от того, что у неё отобрали дочь.
Это слёзы разочарования, ведь нажиться на ребёнке не получилось.
Выхожу из квартиры.
Выдыхаю с облегчением, даже не пытаясь скрыть того, насколько выкачал из меня силы этот диалог.
Это сложно.
Видеть, как собственная мать с таким хладнокровием и безразличием отказывается от собственного дитя.
Моя мать, вероятно, была такой же.
И спасибо всем богам за то, что она сделала то, что сделала. Ведь она дала мне возможность стать тем, кем я стал.
А Сонька… Сонька теперь в надёжных руках и под моей защитой.
– Ну что, принцесса, поехали к твоей настоящей мамочке? Она ждёт тебя…
В машине я аккуратно усаживаю Соню в детское кресло. Она уже не плачет – напротив, детский ротик растягивается в улыбке, обнажая белоснежный зубик и… И ещё один, только проклюнувшийся.
Вот Варя обрадуется!
Сажусь за руль.
Мотор рычит, машина трогается.
В кармане коротко вибрирует телефон.
Достаю.
Сообщение из лаборатории…