Ляля для босса. Это наша дочь!

Глава 19

Варя.

Сонька играет в манеже, перекидывая игрушки из одного уголка в другой. Она так увлечена своим занятием, что я даже на пару часов забываю о том, как сильно меня накрыл сегодняшний день.

Работа всегда помогает собраться.

Мои пальцы бойко стучат по клавишам. Контроль постепенно возвращается ко мне.

Нет ничего хуже, чем потерять контроль.

Ноутбук издаёт приглушённый сигнал, на экране всплывает уведомление.

Общее собрание через 15 минут.

Кидаю взгляд на Соньку – она счастлива и не подозревает, что нам снова придётся куда-то тащиться.

– Отлично, – бормочу себе под нос, уже предвкушая очередную порцию холодного профессионализма от Сташевского.

Почти сразу в дверь кабинета стучат.

– Варвара, – появляется в проёме голова Ирины. – Станислав Сергеевич нас собирает.

– Знаю, уже бегу.

Хватаю блокнот и ручку, пару самых тихих игрушек. Подхватываю Соньку на руки.

Она возмущается, не желая покидать свой уютный уголок. Брыкается и гневно выговаривает мне на своём младенческом.

– Увы, Сонечка, нам придётся немного потерпеть.

В переговорной уже многолюдно.

Сташевский сидит во главе стола, его цепкий взгляд скользит по каждому входящему. Крадусь вдоль стены, намереваясь занять место где-нибудь в уголке, подальше от этих пронзительных глаз, но короткий жест останавливает меня.

Без слов Станислав Сергеевич указывает мне на кресло по правую руку от себя.

Я не спорю. Кажется, никто и не осмелился бы спорить в такой ситуации на моём месте. Я теперь до конца жизни буду обязана за его милосердие к убогим.

Чувствую на себе взгляды коллег, в глазах которых я по-прежнему остаюсь необученной нейросетью. Стараюсь сосредоточиться на Соньке, чтобы не выглядеть потерянной.

Сташевский начинает совещание.

Он строг, требователен, но при этом удивительно экспрессивен сегодня в своих жестах и выражениях.

– Объясните мне, кто додумался сдать этот отчёт в таком виде? – Голос его прокатывается по переговорной раскатом грома. – Напоминаю, коллеги, что это документы для наших партнёров, а не конкурс детской живописи! Графики кривые, структура отсутствует, заголовки… Нет, вы просто посмотрите на это!

Он встаёт, тычет в огромный экран с диаграммами. Энергично размахивает руками.

– Вот тут – провал. Это данные за прошлый квартал, а вы почему-то вставили их вместо текущих. Вы вообще проверяете, что отправляете? К нам скоро делегация из Японии приедет, а вы мне предлагаете показывать вот это? Позорище, дамы и господа. Просто позорище.

Жесты его становятся всё шире. Сонька расплывается в восторженной улыбке, искренне считая, что попала на комедийное шоу.

– Ха! – Выдавливает она громко. Хохочет, веселится…

– Задумайтесь, коллеги! Даже полугодовалый ребёнок находит ваши каракули смешными.

Пытаюсь Соню подкачать на коленях, размахиваю у её носа игрушкой, однако выступление Сташевского она находит куда более впечатляющим. Её взгляд прикован к его рукам, к его уверенным движениям.

Шуршу листочками, прижимаю её к себе покрепче, но всё напрасно.

Соня явно решила, что наш страшный босс – самая интересная игрушка в комнате.

Чмокая губками, Соня тянет к Сташевскому пухлые ручки.

– Варвара, в чём дело? – Взгляд Станислава Сергеевича прикован к нам.

Я вздрагиваю.

– Кажется, Соне очень нравится, как вы двигаетесь. Она думает, это весело.

Он вскидывает удивлённо бровь.

– Весело, значит? А ну, дайте-ка её сюда.

Спорить не решаюсь. Да и бессмысленно – Сташевский сам протягивает руки и забирает Соню к себе.

Ну, допустим…

Мысленно молюсь, чтобы Соня не вытирала свои слюнявые пальчики о его дорогущий костюм. Я потом химчистку не потяну. Но кажется, Сташевский знает, что делает. Он уверенно усаживает Соню на сгибе своего локтя и поправляет маленький воротничок на кофточке.

Возвращается к своим графикам и продолжает совещание, как ни в чём не бывало.

– Мы работаем не ради процесса, а ради результата, – листает слайд и показывает на экран. – А сейчас что? Беспорядок и бардак. Не думал, что вас нужно контролировать, как маленьких и был неприятно удивлён, когда заглянул в отчёты. У нас есть четыре дня, чтобы это исправить.

Сонька счастливо тянет его за ухо. Корябает заторможенно пальчиками по щетинистому подбородку – такому удивительному для неё, совсем не похожему на мой и Тёмин.

Я вижу этот её хищный взгляд…

И да… Соня, размахнувшись как следует головой и открыв рот, впечатывается в щёку Сташевского, как маленькая рыбка-присоска. Смачно слюнявит.

Сташевский даже не моргает.

А я просто не могу оторвать глаз.

Вау…

Сонька выглядит крошечной на фоне его широкой груди. Она словно под защитой.

Под защитой родного папы, прямо у его сердца, пусть даже он сам пока в этом себе не признался.

Ведь так и должно быть. Маленьких принцесс должны оберегать сильные рыцари.

И его движения с ребёнком на руках такие правильные, такие естественные.

Ну мечта же, а не мужчина!

Сонька начинает что-то гулить, копируя интонации Сташевского, и он даже на мгновение улыбается, пальцем поддевая крошечный носик.

– Пожалуйста, младший сотрудник, не отвлекайтесь. Мы ещё не всем раздали люлей.

Я чувствую, как краснею.

Совещание длится бесконечно.

Соня, не переставая, дёргает его за галстук, потом вновь вцепляется в ухо. Сташевский же проявляет просто нечеловеческое терпение, позволяя ей все эти бесцеремонные манипуляции.

В какой-то момент она, утомлённая пламенной речью начальника, укладывается на его плечо головкой и замирает.

Ну вот, папочка, поздравляю! Вы впервые уложили свою дочь спать.

Сташевский неожиданно поворачивается ко мне.

– Варвара, что вы об этом думаете?

Непонимающе хлопаю глазами.

Чёрт. Кажется, я совершенно не о том думаю последние минут сорок…

– Простите… А какой был вопрос?

Он вздыхает. Качает головой.

– Коллеги, работаем. Я хочу понимать, что не зря плачу вам деньги. На сегодня все свободны.

Все в едином порыве встают из-за стола, двигая стулья по мраморному полу, и Станислав Сергеевич прислоняет палец к губам, призывая всех вести себя тише.

Я остаюсь сидеть на месте.

Моё внимание приковано к ним: к этому огромному суровому мужчине, который так бережно обнимает мою малышку. Они вдвоём словно принадлежат к какому-то другому, почти идеальному миру, куда я сама уже не знаю, как попасть.