Любить сложно, не любить невозможно

Глава 20. Матримониальные планы и разоблачения

Самайра вбежала в редакцию и, как показалось, попала в потревоженный муравейник — все бегали, суетились, переговаривались. Гул голосов нарастал, спадал, выплескивался из дверей кабинетов в коридор, поднимался к потолку и падал обратно на головы жужжащих сотрудников — объектом пересудов стал некто, неизвестный Майре, Раджит Чаухан. Девушка не смогла толком разобрать, в чем он провинился, но поняла, что вчера вечером он продал на телеканал какую-то сногсшибательную новость, и из-за этого его готовы были сжечь заживо. Но незадолго до того, как утренний номер был отдан в набор, журналист принес более полный материал по той же самой новости и обеспечил газете неслыханный тираж. И теперь Чухана ждут немалые премиальные.

Майра заглянула в канцелярию, но сегодня всем было не до студентки-курьера и от нее отмахнулись, как от назойливой мухи. Пожав плечами, она пошла приводить в порядок архив.

Помещение, где годами скапливались экземпляры всех выпущенных номеров, было хоть и большое, но невероятно грязное. Пыль толстым, ровным серым слоем покрывала пол, полки стеллажей, сами газеты и даже окна, от чего в разгар дня в комнате царили сумерки.

Оставляя четкие отпечатки ног на мягкой, как ковер, пыли, Майра пробралась к огромному окну и дернула створку.

Какое-то время ничего не видела и не могла дышать от окутавшего ее серого облака.

— Они здесь что, ни разу не делали уборку? — кашляя и задыхаясь от набившейся в нос и горло пыли, воскликнула она.

Майра протерла глаза и помахала рукой, разгоняя кружащиеся в бешеной пляске и блестящие под солнечным светом пылинки. В распахнутое окно подул ветер, и на полу появились небольшие барханы, а между ними закружились минисмерчи. Майра неодобрительно покачала головой и вышла из хранилища древней пыли.

Забежав в туалет, она вымыла руки, лицо и кое-как отчистила одежду, затем попросила у уборщицы ведро, тряпки и, вернувшись в архив, деятельно принялась за уборку — первым делом вымыла окна, и в комнате сразу стало светлее и свежее. Майра убрала с лица растрепанные волосы и принялась за пол. Когда и он приобрел первозданный цвет, она удовлетворенно вздохнула.

— Вот, теперь можно работать, — подвела было итог, но тут ее взгляд упал на бесчисленные пыльные стеллажи и погрустнел, но ненадолго. — Буду вытирать их процессе, — решила Майра и схватила с ближайшего стеллажа кипу пожелтевших и хрустких газет.

Она опять чихнула от попавшей в нос вездесущей пыли, но кроме этого пахнуло смесью пряностей и муссонных дождей, от которых год за годом размокали древние страницы, а потом высыхали, желтели и коробились; плесени, покусившейся было архивные ценности, но высушенной безжалостным солнцем; пробегавших в поисках еды и кое-где подгрызших страницы мышей.

Майра аккуратно брала рассыпающиеся в руках листы, газету за газетой, рассматривая, а иногда, только догадываясь, о номере и дате выпуска и складывала их по-порядку, занося информацию в древний компьютер. Порой, когда взгляд за что-то цеплялся, она пробегала глазами интересные статьи и, чем больше просматривала газет, тем сильнее разрасталось непонятное беспокойство.

Поглощенная работой, Майра не забыла о брате и, очередной раз взглянув на часы, увидела, что он вот-вот должен вернуться с работы. Аккуратно сложив в одну стопку занесенные в каталог газеты, а не занесенные — в другую, она вернула все обратно на стеллаж, заперла архив и выбежала из редакции.

Ранбир весь день чувствовал взгляд Викрама, как из засады, наблюдающего за ним из своего кабинета. Устав от слежки зама, Ранбир сослался на плохое самочувствие. Тем более, что все равно собирался поговорить с грабителями без свидетелей.

— Не на осмотр ли к медсестре идешь? — вопрос Викрама остановил Ранбира уже в дверях, а странноватые ядовито-подозрительные нотки, которые заместитель безуспешно старался скрыть, заставили обернуться.

— Ты это о чем? — он сделал вид, что не понял.

— Ила, — пояснил Викрам. — К ней торопишься? Заинтересовался? Учти, мы не позволим ее обижать, — Викрам исподлобья посмотрел на начальника и, встретив его недоуменный взгляд, пояснил. — Она сирота, а наша семья оказывает им покровительство.

— Всем сиротам? Но в Иле ты особенно заинтересован? — уточнил Ранбир. — С чего бы?

— Ну, тут такое дело, — замялся Викрам.

— Какое? — Ранбир подозрительно прищурился.

— Я говорил о ней с отцом, и он пообещал, что когда женюсь на выбранной им девушке и выполню долг перед семьей, то разрешит взять Илу второй женой.

— А сама девушка уже в курсе, что ты решил ее осчастливить? — сжав кулаки, поинтересовался Ранбир.

— Нет, я еще ей ничего не сказал, — Викрам беззаботно пожал плечами.

— Тогда, почему уверен, что она примет твое предложение? — Ранбир еле сдерживался, чтобы не разорвать самоуверенному наглецу горло, и, почему-то вспомнился кроткий взгляд бархатных глаз и выбившиеся из-под форменной шапочки черные пряди.

— Кто же откажется от предложения Прамара? — недоуменно рассмеялся Викрам.

— Меня не касаются ваши дела, я домой, — резче, чем хотел, бросил Ранбир и, развернувшись на каблуках, покинул управление, хлопнув на последок дверью.

Он ехал к изолятору, где содержались дожидающиеся суда преступники, и не мог отделаться от застилающих обзор глаз газели. Против воли, в нем просыпалось сочувствие к судьбе девушки. «Перестань о ней думать», — уговаривал себя Ранбир. — «Ты ничем не можешь ей помочь, поэтому забудь. Ни она, ни ее замужество тебя не касаются. К тому же, может, она и сама рада будет выскочить замуж. Занимайся своими делами», — решительно отбрасывая лишние и ненужные мысли, взялся за ручку тяжелой двери изолятора.

Войдя внутрь, показал удостоверение и попросил привести одного из недавно доставленных, в комнату для допросов — небольшое, выкрашенное серой краской помещение, с металлическим, прикрученным к полу столом, таким же стулом для допрашиваемого и скрипучим деревянным — для следователя, тревожная кнопка и крохотное зарешеченное окно под самым потолком. Дожидаясь заключенного, Ранбир расхаживал по свободному пятачку, периодически посматривая на дверь.

Металлические петли заскрежетали, и охранник ввел заключенного. Жестом указав, что может быть свободным, Ранбир сел сам и пригласил бандита.

— Тебя как зовут? — задал он первый вопрос.

— Секар, — развалившись на стуле, ответил парень, почти юноша.

— А зачем, Секар, ты пошел грабить банк?

— Дети дома, кушать хотят, господин, — широко ухмыльнулся он.

— Заработать на еду не пробовал? У других получается. Ты пошел грабить точно таких же людей, как сам. Хотел оставить чьих-то детей без еды. Ты об этом подумал, прежде чем грабить простых людей? — чем дальше говорил Ранбир, тем суровее становился его голос.

— Я не простых людей грабил и их детей, а того, кто грабит их, — помрачнев, зло отрезал Секар.

— То есть, хочешь сказать, что это не ты, ворвавшись с оружием и испугав ни в чем неповинных служащих, грабишь, а владелец банка — господин Прамара, который много жертвует на благотворительность и поддерживает мелких ремесленников и торговцев? По-моему, в том мире, где ты живешь, добро и зло поменялись местами, — не задавая прямых вопросов, Ранбир аккуратно вытаскивал из разбойника информацию.

— Это в твоем мире, господин, добро и зло поменялись местами. Я знаю, что закон всегда на стороне сильнейшего, так что же тогда делать нам, тем, чьи семьи восхваляемый тобой Господин оставил без капли молока, чьи братья и сестры голодают?

— Ты клевещешь на уважаемого члена общества! Какие у тебя основания бросаться подобными обвинениями? — прогрохотал Ранбир и по тому, как сверкнули глаза Секара, понял, что достиг цели.

— Имею ли я право?! — Секар вскочил, но встретившись с холодным взглядом полицейского сел обратно. — Мои родители держали сувенирную лавочку около Пичола Лэйк, а я им помогал. Торговля шла довольно бойко, и они откладывали на мое обучение и обучение моих братьев и сестер. Вы здесь человек новый и, возможно, не знаете, что местные жители больше доверяют своим же, чем чужакам из столицы, и отец держал деньги в местном банке. Как-то раз, господин Прамара зашел в нашу лавочку, она ему понравилась, и он предложил отцу встретиться в банке. Отец пошел, — парень говорил совсем тихо. Повесив голову, он рассматривал сцепленные на коленях руки. — Прамара предложил расширить бизнес — у него имелось ненужное помещение, там же, на берегу озера. Прамара предложил отцу купить это помещение, сделать ремонт и добавить делу респектабельности, чтобы привлечь более богатых клиентов. Он расписывал прелести и обещал льготный кредит на покупку и ремонт. Отец загорелся, закрыл вклад, взял кредит под залог покупаемого помещения. Прамара, действительно, предложил пониженный процент, мы оформили покупку и принялись за ремонт. Я и отец не жалели ни денег ни сил, сделали прекрасную отделку, установили кондиционеры, сигнализацию, большие стеклянные витрины, закупили товар. Прамара благородно согласился отложить выплаты, пока магазин не станет приносить прибыль. А после того, как сделали первую выплату, в машине отца отказали тормоза. Он погиб, мать — инвалид. Все деньги уходили на ее лечение. Я пошел в банк просить отсрочку, но мне сказали, что больше не могут откладывать выплаты по основному долгу и процентам. И попросили вернуть всю сумму задолженности, в связи со смертью заемщика. Денег мне взять было негде, и они забрали магазин. Я остался без сбережений, без образования, с инвалидом и младшими братьями и сестрами на руках. А нашим семейным делом теперь управляет младший брат Аниша Прамара — уважаемого члена общества. Вы все еще считаете, что я поступил неправильно? — Секар поднял покрасневшие глаза, а по спине Ранбира пробежала дрожь омерзения от нечистоплотности шакалов.

— За то, что сделал, тебе придется нести наказание. От этого не отвертеться, — Секар обреченно кивнул. — Но и семья Прамара получит по заслугам. Это я тебе обещаю. — Ранбир хлопнул парня по плечу.

— Вы сломаете о него зубы, но признаться я был бы рад узнать, что Прамара поплатились за свои преступления.

— Посмотрим, — Ранбир стукнул в дверь, — Можете уводить, — сказал он появившемуся охраннику.

И всю дорогу до дома Ранбира преследовали просветлевшие от забрезжившей надежды на возмездие глаза Секара. Они на какое-то время даже вытеснили бархатистую черноту робкого взгляда.