Любить сложно, не любить невозможно

Глава 25. Дела архивные

Соседки видели как всегда скромную и тихую Илу привезли на машине к воротам общежития. И, едва она вошла в комнату, как сразу же была засыпана вопросами:

— Где ты была?

— Кто это был?

— Где познакомились?

— А наша-то тихоня говорит, что навещает детишек, а сама окрутила их отца?

Не обращая внимания на очевидное нездоровье соседки, трещали девушки.

— Давай-давай, рассказывай, — дергали ее за руки, пытаясь усадить за стол.

А Ила мечтала лишь о том, чтобы закутаться в плед и лечь. С отъездом Ранбира закончились сменяющие друг друга волны жара и приступы слабости. Остались только слабость и озноб. Как будто, исчезнув, он забрал с собой всю ее силу и тепло. Но, кроме слабости, Ила чувствовала и что-то еще. Сжавшись комочком на своей кровати и попросив оставить в покое, она пыталась разобраться в новых ощущениях.

Ила не понимала как это объяснить, но практически осязала витающие в комнате стыд, чувство вины, какую-то ехидную радость. Это были не ее чувства, но каким-то непостижимым образом они просочились и напоминали о себе противным, сводящим скулы кислым, горьковато-терпким, чем-то напоминающим гвоздику, или тошнотворно-сладким вкусом. Девушка могла даже определить какое чувство откуда доносится — оставляющие оскомину вину и стыд распространяла одна из недавно появившихся соседок. В больнице она была интерном и сегодня перепутала назначение больным, в результате у одного из пациентов началось обострение. Терпкое торжество — девушка, которая донесла главврачу об ошибке подруги. Тошнотворную сладость самодовольства — еще одна соседка, считающая себя непревзойденной красавицей. И, где-то на заднем плане, чистотой и свежестью, как утренняя роса, плескалась тихая радость еще одной недавно появившейся медсестры — Ила знала, сегодня выписывали ее первого выздоровевшего пациента.

Ила уже не понимала, где ее чувства, а где чужие и, не в силах больше выносить неразбериху, закуталась в плед и вышла во двор. Она стояла, прислонившись к дереву, и смотрела, как серые обрывки облаков ползут по небу, время от времени скрывая золотистый диск луны, когда почувствовала чье-то присутствие.

Ила вздрогнула, плотнее закуталась в плед и отступила, словно стараясь спрятаться от неизвестного наблюдателя в тени дерева. Ощущение было знакомым и неприятным. И раньше, возвращаясь в общежитие позже обычного, она чувствовала чей-то взгляд. Сейчас же была уверена, что слышит хриплое дыхание, осторожное переступание четырех лап и почудилось, что сверкнули два красных уголька. Отчетливо потянуло псиной.

Опасаясь, что сходит с ума, Ила развернулась и побежала обратно в комнату. Там она забилась под одеяло, отгораживаясь от странных звуков и собственных чувств, накрыла голову подушкой и постаралась заснуть.

Раджита Чаухана уже второй день не отпускало чувство незавершенности. И от этого репортер испытывал странную неудовлетворенность. Она не давала есть, спать. Не радовал байк. Раджит не находил себе места, и все валилось из рук. Раз за разом перечитывал собственноручно написанную статью, пытаясь понять, что же упустил, пока не осенило — ведь он осветил только действия полиции, а самих правонарушителей оставил без внимания. Не поинтересовался, что толкнуло их на путь преступления. И какой, к черту, он после этого журналист?!

Раджит поболтал с пресс-службой полиции. Выпил чаю там, поел сладостей здесь и пришел к выводу, что незаслуженно обошел вниманием собственную газету. Наскоро набросав неоднозначную и дискуссионную статью о том, почему молодые и работоспособные люди вместо того, чтобы учиться или работать идут на преступления, и приложив к статье фото грабителей, журналист, с намерением покопаться в архиве, отправился а редакцию.

Зайдя в некогда захламленную комнату, Раджит ее не узнал — подшивки газет, погребенные под слоем многолетней, теперь были свалены около стола с компьютером, а некоторые аккуратными стопками уже лежали в пронумерованных ячейках стеллажа. Мутные раньше стекла сейчас сверкали чистотой и радовали солнечным светом. Даже дышалось здесь легче.

Но произошедшие с архивом метаморфозы совсем не обрадовали Раджита. Раньше, в пыльной свалке он мог найти все, что хотел. Сейчас же в зарождающемся порядке на это не было никаких надежд, но репортер терпеливо принялся перебирать пожелтевшие листы. Желание докопаться до истины его не отпускало.

Как и в предыдущий день, Майра побежала в редакцию сразу после окончания лекций. Теперь она не просто наводила порядок в архиве, а еще и помогала брату. Ранбир попросил выбрать все заметки о произошедших в городе несчастных случаях.

Живая и общительная, Майра успела перезнакомиться с большей частью сотрудников газеты и сейчас ее встречали дружелюбными улыбками и необидным подшучиванием.

— Привет, чаю хочешь? — поприветствовала ее девушка-корректор, едва старше самой Майры, и приглашающе подняла кружку с завивающимся над ней ароматным паром. — У меня самосы домашние с манго, — соблазняла она.

— Нет, спасибо, я не голодна, — отклонила предложение Майра. Она не очень любила фрукты, вот если бы предложили панир… Проигнорировав требовательно сжавшийся желудок, Майра пошла к лестнице.

— Надо будет как-нибудь заглянуть к тебе, — донеслось ей в спину. — Интересно посмотреть, что ты там такого сделала, что некоторых теперь из архива не вытащишь. — Майра недоуменно оглянулась и встретила хитрую, заговорщицкую улыбку. — Иди-иди, сама увидишь. Полагаю, что руководство оценит твои старания.

Ничего не понимая, Майра пожала плечами, тряхнула длинным хвостом и взбежала по лестнице.