Любить сложно, не любить невозможно

Эпилог

Перед входом в здание городского суда толпились репортеры и зеваки, не вошедшие в число допущенных на заседание счастливчиков. С безоблачного неба нещадно палило солнце, выжигая с раскаленных улиц все живое, но упрямцы упорно оставались на посту. Пользуясь случаем, пронырливые торговцы поспешили расставить лотки и сейчас бойко торговали водой, тростниковым соком с лимоном и порезанными на кусочки фруктами и арбузами.

Все ждали.

Но вот, из-за тяжелых дверей выскочил невысокий человек. Подбежал и что-что шепнул одному, махнул другому, и человеческое море заволновалось, ощетинилось перископами фотокамер и, сметая все на своем пути, приливной волной устремилось ко входу. Шутка ли — вот-вот станет известен приговор, вынесенный одному из самых богатых и влиятельных горожан.

Люди перепрыгивали через упавшие прилавки, разбрызгивали ногами разлившуюся воду, оскальзывались на раздавленных фруктах и бежали. Бежали, боясь, что опоздают и все места в первых рядах окажутся заняты.

Створки распахнулись, и всеобщий гвалт усилился многократно. Кто-то активно работал локтями, выискивая более удобное место, кто-то вскрикивал из-за отдавленной ноги или тычка под ребра; получив подзатыльник, мальчишка скрылся между полотняных штанов и расшитых подолов туник.

Из черного провала дверей, как песок, появились полицейские в бежевой форме и разделили взволнованное море на две части, обеспечивая безопасный проход участникам процесса.

Первой появилась преисполненная достоинства фигура господина Прамара, и почти одновременно рядом оказалась его супруга.

Они спускались по каменным ступеням с высоко поднятой головой, только глава семья временами испуганно косился на взбудораженную толпу.

Человеческое море накатило, словно желая сомкнуться и поглотить в своей черноте всех, кто хоть как-то от нее отличается. Но песчаные берега сдержали натиск, и толпа, недовольно ропща, откатилась.

— Мистер Парамара! Что вы будете делать теперь, когда дело закрыто? — выстрелил кто-то первым вопросом.

И словно, он послужил сигналом, посыпались остальные:

— Вы будете выставлять иск против действий полиции?!

— Вкладчики вашего банка повально закрывают депозиты! Что вы можете сказать, чтобы их успокоить?!

— Это правда, что при вашем участии сгорел особняк Сисодия и его прежние владельцы?!

Аниш упрямо шел вперед, иногда морщась, когда очередной выкрик разрывал барабанную перепонку, рядом шествовала жена, сохраняя на лице непроницаемое выражение, за их спинами, скрыв глаза за солнцезащитными очками и защищаясь руками от вспышек фотокамер, пряталась Абхи. Позади всех, под руку с девушкой, шагал Викрам.

— Теперь, когда ты все это услышала, что будешь делать? Бросишь меня? — он притормозил и, взяв ее за руки, повернул лицом к себе.

— Ну что ты, — она высвободила ладони и, накрыв его пальцы, слегка погладила. — Разве ты в ответе за поступки отца? И я не для того искала с тобой встречи после вечеринки в вашем доме, чтобы сейчас бросить, — Дита лукаво улыбнулась.

— Ты искала встречи? — Викрам удивленно распахнул глаза. — Я-то думал, что это я бегал за тобой последние две недели. После того, как ты приходила к сестре выразить соболезнование.

— Пойдем, — продолжая загадочно улыбаться, Дита потянула его к семейному авто, где уже сидело все семейство Прамара.

— Мы уезжаем из этого города, — сказал Аниш, когда к ним присоединились и сын с невестой. — Сейчас вернемся домой и сразу начнем готовиться к отъезду. Я не могу жить там, где меня опозорили. К тому же мой банк разорен.

Оставив после себя клубы пыли, с ревом унесся автомобиль Прамара. Толпа праздных зевак и пронырливых репортеров, не дождавшись больше ничего интересного редела, редела, пока не растаяла совсем.

Только после этого из здания суда вышли Раджит и Самайра. Осмотревшись и облегченно вздохнув, они переглянулись.

— Прокатимся? — прищурилась Майра.

— Только аккуратно. Если насмерть разобьешься, то не возьму тебя замуж, — усмехнулся Раджит.

— Не увлекайтесь, мы ждем вас дома, — предупредил Ранбир, помогая Иле спуститься со ступенек, и повел ее к оставленному на парковке автомобилю.

А Раджит с Майрой оседлали байки и, сорвавшись, одновременно выехали на улицу.

Они мчались колесо в колесо, до свиста ветра в ушах, до рези в глазах, синхронно закладывая виражи и петляя в узких переулках. Разъезжались на развилках и выскакивали друг на друга, когда дороги сходились.

Уверившись, что Майра не намерена уступать, даже если будет угроза жизни, Раджит притормозил и позволил невесте вырваться вперед.

Не поверив в столь легкую победу, Майра недовольно обернулась и посмотрела на посмевшего лишить ее удовольствия журналиста. Остановившись в нескольких десятков метров от него, она развернула байк навстречу и, взревывая мотором, пристально смотрела в глаза.

Некоторое время они стояли на месте, потом Раджит ухмыльнулся и, поставив байк на заднее колесо, помчался на встречу невесте. Майра ответила взаимностью.

Не сводя взгляда друг с друга, они стремительно сближались. Столкновение становилось неизбежным. Но, не доехав пару метров и по-прежнему не разрывая зрительный контакт, они одновременно вывернули руль влево и описали круг. Затем другой. Глаза в глаза, колесо в колесо, фара в фару, словно кружась в вальсе. Музыкой им служил визг покрышек, а лепестками цветов — дым паленой резины.

Наконец, заливаясь восторженным смехом, Майра разорвала кольцо танца и устремилась на запад, за ней последовал и Раджит, оставив после себя расчерченный черными кругами асфальт.

Довольные и счастливые, они ехали домой на дожидающийся праздничный обед.