Мафия СС

Глава VIII По следу Эрико Райа

Продолжая поиски сведений, касающихся эсэсовских главарей, я в апреле 1963 года по поручению газеты «Пари-пресс» разыскивал уютное швейцарское шале. Там жил Эрих Райакович, некогда правая рука Эйхмана. Бывший гауптштурмфюрер СС, матерый палач, в свое время хваставшийся тем, что превзошел всех в «радикальном решении еврейской проблемы».

Узкие дороги вдоль северного берега озера Лугано замедляли скорость моей машины с откидным верхом. Я наслаждался тем же мягким солнцем, лучи которого покрывали загаром породистое лицо убийцы Анны Франк — еврейской девочки, ставшей всемирно известной благодаря своему «Дневнику».

Я осмотрел зажиточные кварталы между Моркотом и Мелидой. Жители в один голос говорили, что не знают адреса д-ра Эриха Райаковича. Я начал подозревать, что мои коллеги в миланской газете «Джорно» забыли в спешке телефонных переговоров сообщить мне необходимые подробности. А ведь именно из Милана, точнее, из бюро генерального прокурора Ломбардии, в прессу поступило сообщение о том, что «бывший гауптштурмфюрер СС Райакович, разыскиваемый голландскими органами правосудия, недавно покинул миланскую контору, направляясь, очевидно, в свою вторую резиденцию, расположенную на берегу озера Лугано…».

Я уже пересек дорожную эстакаду в Мелиде и попал в последнюю деревушку, Пуджерну, расположенную высоко в горах. Возле фонтана, где пили воду коза с козленком, старый швейцарец охотно разговорился со мной, На нем была шляпа с широкими полями, какие носят швейцарские пограничники. По его словам, он лично знал многих эсэсовцев. Он говорил:

— Это было в 1944 и 1945 годах там, на склоне. Пуджерна находится на гребне горы между Италией — в то время неофашистской республикой Сало — и крошечным итальянским анклавом Кампионе, на берегу озера. Вы никогда не слыхали о знаменитом итальянском казино «Кампионе», расположенном внутри Конфедерации? В те времена Муссолини замышлял карательную экспедицию против мэра и крупье казино «Кампионе», которые стали на сторону союзников. С помощью батальона стрелков пограничники должны были помешать проникновению на нашу территорию итальянских эсэсовцев, осуществлявших карательную акцию. Сидя наверху в караулке, я видел, как в десяти метрах от швейцарской границы несчастных беглецов беспощадно косили автоматные очереди. В феврале 1945 я видел, как эсэсовцы 29-й дивизии СС «Италия» насиловали и пытали двух молодых югославских женщин. На следующий день они сожгли их трупы. После этого ужасного события нашим стрелкам был на восемь дней запрещен выход из казарм. Эта швейцарская часть была особенно настроена против немцев. В ее рядах собралось немало бывалых солдат из Иностранного легиона и горцев из Юры, провоевавших несколько месяцев вместе с маки́ — голлистскими партизанами. Хорошие парни, скажу я вам. Они смело нападали на фашистов, а это причиняло немало хлопот нашим бернским руководителям, заботившимся прежде всего о том, чтобы избежать пограничных инцидентов.

Прервав свои воспоминания, швейцарский солдат вдруг признался:

— Мой зять работает в ресторане при казино «Кампионе». Он знает всех богатых германо-итальянцев в округе. Человек, которого вы ищете, это определенно Эрико Райа, австриец, которого, я уверен, легко узнать. У него стальные голубые глаза, глубоко засевшие в глазницах. Он управляет в Милане международными компаниями и время от времени приезжает сюда поиграть в рулетку. Играет крупно. Мой зять заметил, что он никогда не появляется в «Кампионе» один. И никогда не бывает в компании женщин. Его всегда сопровождают трое или четверо мужчин, моложе его и весьма крепкого сложения. Служители в шутку говорят: «Раджа и его свита». Один местный полицейский попробовал навести о них справки, но безрезультатно. Говорят, эта банда занимается торговлей наркотиками.

В тот же день я встретил в Лугано лейтенанта кантональной полиции, который, тщательно взвешивая слова, сказал:

— Федеральные и кантональные власти запросили министров юстиции и иностранных дел Голландии. С общего согласия было решено немедленно арестовать д-ра Райа, который опознан как бывший эсэсовский офицер Райакович. Мы и так уже держали под наблюдением его самого и его виллу: из Италии до нас доходили различные слухи. Однако дипломатические отношения с Австрийской Республикой, подданным которой он является, не позволяли нам принимать меры против мирного бизнесмена, который исправно платит местные налоги и несколько раз вносил пожертвования в наши спортивные клубы. Федеральный отдел юстиции и полиции объявил ему свое решение о его высылке из Швейцарии через любой участок границы по его выбору.

— И куда он направился? — спросил я.

— Если бы я и знал это, то не смог бы сообщить об этом кому бы то ни было, — патетически ответил лейтенант. — Так или иначе, доктор Райа в этот момент доставлен в какой-нибудь крупный швейцарский аэропорт на полицейской машине…

Всю ночь я ехал на машине по дорогам, от которых кружилась голова. Наутро я оказался в Мюнхене у своего старого друга Отто Штрассера. Благодаря Ренате, моей секретарше, сменявшей меня за рулем, я почти не потерял времени в этой гонке.

Отто Штрассер с любопытством выслушал меня и сказал:

— Я также, как и вы, считаю, что Райакович решил укрыться в Баварии. Вы, конечно, очень хорошо сделали, что приехали сюда. Через час я постараюсь сообщить вам подробности. А пока отдыхайте у меня дома. Ваша охота на крупного нациста, очевидно, изнурила вас…

Отто разбудил нас только к вечернему чаю. Его голубые глаза блестели.

— Пока конфиденциальная новость, — сообщил он, — но этой ночью она станет известна всему миру. Эрих Райакович прилетел сегодня утром в Мюнхен из Цюриха. Он смешался с группой пассажиров, предъявил баварским полицейским австрийский паспорт на имя Эрико Райа, затем взял такси. Никто из немецких властей, по-видимому, не догадывается, с кем имели дело чиновники аэропорта… Вот что меня поражает. Те, кто знаком с тщательной работой бернской федеральной полиция, не могут представить себе, чтобы она не оповестила боннскую полицию.

— Однако, — возразил я, — как же вы сами узнали, что Райа благополучно прилетел самолетом швейцарской компании и уехал на такси?

— Возражение вполне разумное. По благоприятному и почти невероятному стечению обстоятельств сержант полиции запомнил, скажем так, этого пассажира и даже номер такси, в которое он сел. Немецкая полиция всегда стремится поддерживать свою репутацию.

Через полчаса я поднимался по покрытой блестящим линолеумом лестнице в доме пограничной полиции. Мои попытки добиться приема у шефа Плинсингера оказались тщетными. Улыбающаяся секретарша стала сдержанной, когда я предъявил журналистское удостоверение парижской газеты. Из-за моего безупречного немецкого произношения атмосфера стала еще более натянутой. В моем присутствии, как заметила моя молодая спутница Рената, знающая свое дело секретарша начала односложно отвечать на бесчисленные вызовы, сигналы которых ярко вспыхивали на светящемся табло. Очевидно, такого непрошеного гостя следовало держать в стороне.

Я воспользовался платной телефонной будкой в коридоре, чтобы позвонить Штрассеру. Отто ответил мне: «Вы там ничего не добьетесь. Когда вам надоест, отправляйтесь на Эттштрассе, в пансион, адрес которого я вам сообщу. Все бывшие эсэсовцы, проезжающие через Мюнхен, любят в нем останавливаться. До встречи, дорогой друг…»

Едва я вернулся в приемную, как ко мне подошел служащий. Он с извинениями протянул мне влажную руку, ссылаясь на перегруженность работой в связи с пасхальным конгрессом протестантов. Перед тем как покинуть меня, он сказал:

— Упомянутый Райа Эрико, австрийский подданный, неожиданно прибыл в ФРГ, взял такси и велел отвезти себя в «Байришер хоф», наш лучший отель… Кроме этого, я, к сожалению, ничего не могу сообщить французской прессе, которая публикует столько небылиц о новой Германской демократии…

Я отправился в обветшалый дворец, где осенью 1945 года вместе с моими друзьями из Си-ай-си мы допрашивали высших офицеров СС, уличенных в укрытии редких художественных ценностей, приобретенных мошенническим путем.

В машине, которую вела исполнительная Рената, я начал перелистывать досье Райаковича.

Молодой адвокат из австрийского города Грац. По первому браку — зять д-ра Антона Ринтелена, бывшего губернатора Штирии, а затем австрийского посла у Муссолини и одного из вдохновителей аншлюса 1938 года, молодой Райакович, несмотря на свою славянскую фамилию, сделал головокружительную карьеру в СС. Опекаемый, как и другие молодые юристы, герром д-ром Гейдрихом, он был вскоре назначен в отдел Эйхмана, что приблизило его к бригаденфюреру СС Вильгельму Харстеру, ответственному за оккупированную территорию Голландии.

Я непременно хотел задать несколько вопросов бывшему исполнителю и идеологу истребления евреев в период войны. Имя Райаковича связано с секретным проектом, большей частью забытым или совсем неизвестным современным историкам, — проектом создания еврейского поселения на равнине Ниско — значительной территории между Варшавой и словацкими Карпатами — местности заболоченной, с плохим климатом. Об унылой равнине Ниско с содроганием писали еще хроникеры времен Наполеона…

На втором этаже дома на Эттштрассе, который мне указал Штрассер, меня встретила улыбающаяся женщина.

— Герр профессор Шмидт сказал мне, что я могу встретить здесь… герра Райаковича.

(Я нарочно упомянул профессора Шмидта: в «вечной Германии» их такое множество!)

— Он как раз ждал кого-то, — ответила она мне. — Несомненно, вас… Но он ушел около часа назад со своей женой Джулианой, захватив два маленьких чемодана. Видимо, он торопился… «Мерседес» с самого утра ждет его…

Мне осталось лишь сфотографировать номер[41] роскошного автомобиля военного преступника. Через четыре дня Эрико Райа прибыл в Австрию. Воспользовавшись интенсивным автомобильным движением, а возможно, и пособничеством полиции, он предстал с высоко поднятой головой, улыбаясь, перед венским судебным следователем. К великому удивлению его самого и его адвоката г-жи Джоан Досталь, он был тут же арестован. Сердобольный суд приговорил его… к двум с половиной годам заключения.

Румяные, дородные и моложавые патентованные убийцы — те самые, которые использовали малолетних девочек в концлагерях как подопытных кроликов, а их старших сестер посылали в бордели для «капо», перед тем как засвидетельствовать истощение и необходимость прибегнуть к «лечению» газом «Циклон-Б», — средь бела дня разъезжают в «мерседесах» последних моделей, разводят цветы на своих роскошных виллах, играют на аккуратно подстриженных зеленых газонах с белокурыми детишками и внуками.

Несколько раз я, признаться, играл роль шпика. В Шлезвиг-Гольштейне, Ганновере и Баварии я устраивал засады на тихих улицах за изгородью или у ворот из кованого железа, приглядываясь к занятиям и повадкам бывших палачей.

Трижды мне удалось смотреть им прямо в глаза. То было молчаливое противоборство. Обычно они, прищурив голубые или серо-голубые глаза, инстинктивно отводили взгляд в сторону, но исподтишка, боязливо вновь поглядывали на меня с молчаливой ненавистью. Мы никогда не заговаривали. Да и о чем? Однако эту непримиримую конфронтацию можно было бы представить себе в виде такого диалога:

— Итак, герр профессор, вы помните времена, когда были образцовым убийцей?

— О, это было так давно… И к тому же вызывалось потребностями тотальной войны. Мы, немцы, привыкли исполнять приказы наших командиров. Нам приходилось столько сражаться, не правда ли?

— Калечить и убивать детей — такова, выходит, тотальная война?

Такой представлялась мне беседа с профессором Хорстом Шуманом в фешенебельном пригороде Франкфурта-на-Майне, человеком весьма уважаемым окружающими, близким другом известных врачей и высших полицейских чинов, не испытывающим никаких угрызений совести. Этот нацист изменил свой облик. А было так.

К моменту разгрома немцев в мае 1945 года д-ру Шуману было тридцать три года. Он тайно покинул концлагерь Равенсбрюк, где еще не были сожжены его последние жертвы — женщины. Одетый в штатское, с медицинским саквояжем в руке, с фальшивыми документами в кармане синего пиджака, в которых он значился военным врачом, возвращавшимся с Восточного фронта, В израненной Германии 1945 года даже мелкий знахарь мог понадобиться. В течение шести лет Шуман работал по своей специальности на крупном руднике в Бамбеке. На двух леденящих кровь процессах над нацистскими медиками — в 1946 году в Нюрнберге и в 1949 году в Тюбингене — было названо и его имя, была доказана его зловещая роль в качестве бывшего начальника лагерей смерти в Зонненштайне и Графенеке. Доктор затаился, дождавшись, пока международный скандал постепенно утих. В 1951 году подняла тревогу ГДР: с беспредельной наглостью, всегда ему присущей, Шуман потребовал выписку из муниципальных книг своего родного города Галле, находящегося на территории ГДР. Благодаря потворству властей он обзавелся паспортом на свое настоящее имя. Теперь он желал обзавестись бумагами, дающими ему право на получение государственной пенсии, а также на оформление разрешения… на охоту. Власти ГДР переслали копию заочного приговора, осуждающего Шумана за военные преступления, оккупационным властям и правительству Федеративной Республики Германии. Прошло всего два года после процесса в Тюбингене — международный скандал мог возобновиться. В данном случае связи «доброго Хорста», столь почитаемого на руднике, могли и не помочь. У юстиции д-ра Аденауэра могло не оказаться выхода.

И Шуман сбежал сначала в Италию, а потом в Египет. О нем снова забыли — до 1959 года, пока один журналист из протестантского журнала «Крист унд вельт» во время поездки в Судан не обнаружил в дебрях Ли-Джубу «соперника» знаменитого д-ра Швейцера, занимавшегося изучением сонной болезни. Молодой репортер ничего не знал о прошлом бедного «отшельника», который оперировал негров в непосредственной близости от границы французской Экваториальной Африки. Он узнал о нем лишь после того, как за публикацией его статьи последовал взрыв негодования. Высокомерный Шуман уже не считал нужным скрывать свое настоящее имя и спокойно позировал перед фотообъективами…

Только в 1966 году д-р Шуман был выслан в ФРГ. Во время первой явки в суд в 1970 году он симулировал гипертоническую болезнь и был госпитализирован. Привезя из Африки бронзовый загар и рецепты местных знахарей, он умел поднимать свое давление и температуру до желаемых показателей. Однако западногерманское правительство не намерено было отпускать герра доктора, поскольку боннскому министерству финансов пришлось выплатить весьма кругленькую сумму в 10 миллионов марок в качестве возмещения ущерба 1357 гражданам, на которых Шуман практиковал методы стерилизации.

Неудачливый «соперник» д-ра Швейцера во время войны исправно служил вермахту и был замечен благодаря своему рвению. При содействии шефа СС Гиммлера он организовал медицинский штаб специального корпуса, где составлялись «типичные схемы продолжительности жизни» узников концентрационных лагерей. Получив сообщение из штаба СС в Берлине о плане Гиммлера полностью уничтожить население восточных стран, совет по здравоохранению собрал с этой целью тридцать пять врачей. Каждый из них, дававший когда-то клятву Гиппократа, должен был провести отбор среди тысяч детей, женщин и мужчин всех возрастов. Среди этих тридцати пяти палачей, в частности, были доктора Вебер, Халмерсон, Тило, Кёниг, Менгеле, Китт, Эндрес, Клер, Шерте, Стессель, Панжик, Мильхнер, Кауц, Эрлихман, Клауберг, Гейде.

Некий д-р Палух из Института гигиены изложил Эйхману во время его пребывания в Польше «теоретический рацион питания», предусмотренный для евреев и поляков: 1744 калории для рабочих, занятых тяжелым физическим трудом, и 1302 калории для обычных рабочих.

Этот предельно скудный рацион питания был отклонен РСХА как «расточительный». Берлин потребовал сократить его на 15 процентов. Эсэсовское начальство концлагерей, которому вменялось в обязанность реализовывать данный «медицинский план», считало оскорбительным для рейха, если заключенные жили более года… Бригада Шумана также предусматривала использование заключенных в качестве подопытных животных. Вот некоторые операции, проводившиеся Шуманом: кастрация, удаление яичников, облучение рентгеновскими лучами с целью вызвать злокачественные заболевания и т. д.

Доктора Халмерсон и Эндрес совершали свои ежедневные обходы блоков, насвистывая, и тех, кто имел несчастье как-то помешать их хорошему настроению, они обычно отправляли в газовые камеры. Однажды менее чем за час Халмерсон отправил туда 500 вконец ослабленных заключенных. Узника, предназначенного для ликвидации, помещали в зубоврачебное кресло. Пока двое эсэсовцев держали его за руки, третий завязывал ему глаза и закреплял неподвижно голову. После этого со шприцем подходил псевдосанитар. Он вонзал длинную иглу в сердце и вводил фенол. В большинстве случаев инъекция делалась неумело, и жертва теряла сознание. Тогда ее увозили в соседнее помещение, где приканчивали ударами дубинки… Некоторые из «санитаров» (обычно из числа «капо») сходили с ума. Другие становились маниакальными садистами. Д-р Клер установил «норму» — 500 жертв в день. Когда такого количества не набиралось, он отправлялся в блоки и сам выбирал жертвы, которых силой уводили в «зубной кабинет».

Ликвидировав таким образом поляков, СС готовилась к уничтожению русских военнопленных. Первыми в списке значились коммунисты, политкомиссары и интеллигенты.

Задуманная акция представляла собой сложную дипломатическую проблему, хотя Советский Союз не был участником Конвенции об обращении с военнопленными. В Берлине было решено, что следует тщательно замаскировать эту операцию. Вновь прибывающих в лагерь русских раздевали и помещали в блоки, где даже зимой не топили и можно было «согреться» только теплом обнаженного тела. Затем им выдавали холщовую одежду и — некоторым — башмаки. Экипированных таким образом русских отправляли на работу — строительство дорог. Их нещадно избивали. За малейший перерыв в работе их отправляли в бункер, где, голые, они подчас находились при минусовой температуре. Это завершало процесс ликвидации; советские военнопленные умирали от истощения и холода. В лагере Штрутхоф (в Эльзасе) некий Штивиц устанавливал, двигаются ли еще его жертвы, при помощи раскаленного железного прута. Умирающих приканчивали ударами дубинок.

Советские пленные умирали не в госпиталях, а в бараках, «Медицинской» причиной смерти на 60 процентов были перитонит и пневмония. Это делалось на случай, если последует запрос со стороны Международного Красного Креста. Чтобы завершить этот сюжет, я напомню, что медицинская команда под руководством Хорста Шумана, кроме Штрутхофа, орудовала в таких концлагерях, как Освенцим, Хельмо, Биркенау, Собибор, Майданек, Треблинка, Красник, Катовицы, Дубровник, Кошчежин, Хоров, Торунь, Нове-Място.

Пока я писал эти строки, из моего досье выпал пожелтевший от времени листок. Речь губернатора Франка, произнесенная в 1942 году:

Юстиции Франкфурта-на-Майне понадобилось четыре года, чтобы составить обвинительное заключение против Шумана, касавшееся его программы эвтаназии. Несмотря на две тонны изобличающих документов, 82 свидетеля, присутствующих на суде, и 34 письменных показания, ни словом не было упомянуто ни о его программе стерилизации, ни о его «гигиеническом плане» в отношении заключенных Освенцима и Бухенвальда. Когда журналисты осведомились о причинах такой медлительности у судьи Манфреда Шнитцерлинга, они услышали в ответ, что, заваленные сотнями подобных досье, суды просто не имеют времени и возможности, чтобы опросить всех свидетелей.

В случае, если у Шумана ослабла память, автор может порекомендовать ему уцелевшего узника 10-го блока концлагеря Освенцим греческого еврея Давида Шимши родом из Салоник, который служил подопытным кроликом в экспериментах палача-профессора. Вот что сказал Шимши:

— Однажды зимой 1942 года по приказу д-ра Вирца у нескольких женщин были удалены под местным наркозом матки и заморожены. После нескольких таких опытов многие женщины были отправлены в газовые камеры лагеря Бжезинка. Из-за гормональных изменений, вызванных нанесенным увечьем, молодые девушки быстро старели, становясь на вид пожилыми женщинами. Во время медицинского обследования десятка девушек-подростков в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет роль зрителя играла важная персона, прибывшая из Берлина. То был оберштурмбаннфюрер Эйхман, который имел обыкновение лично присутствовать при опытах Шумана, имевшего официальное звание медицинского советника.

Один из присутствовавших при этом санитаров рассказал Давиду Шимши, что произошло дальше: «Полдюжины эсэсовцев с эмблемой «Мертвой головы» с презрением рассматривали носилки, на которых лежали несчастные нагие девочки. Распростертые на серых одеялах вермахта, они затравленно глядели огромными глазами, сжав белые губы. Их животы, вздутые от голода, жутко контрастировали с костлявыми бедрами. «Груз для Биркенау готов», — доложил унтер-офицер СС, стоя на вытяжку перед своим шефом. Тот приказал отобрать тех, кто имел силы подняться, и послать их на короткий срок в бордель для «капо». Остальные будут отправлены в лагерь смерти. Оберштурмбаннфюрер заметил: «Эти девочки выглядели просто старыми… Были ли они вообще когда-то молодыми?» Сержант с услужливой готовностью объяснил, что «таково последствие многочисленных «медицинских опытов» и экспериментов герра профессора Шумана, которые придали им такой старческий вид».

А теперь коснемся дела Альберта Ганцмюллера, который занимал высокий пост в министерстве транспорта «третьего рейха». В его обязанности входило снабжение СС вагонами для скота и грузовиками, в которых обреченных транспортировали в лагеря смерти. Обвиненный в пособничестве геноциду, Ганцмюллер сумел затянуть дело на пятнадцать лет… Причина: его защитник был «перегружен» досье «более важных военных преступников». В своих тирольских кожаных штанах, с огромной пивной кружкой, окруженный родственными по духу забулдыгами, Ганцмюллер имеет все основания оставаться оптимистом. «Если по моему процессу и начнется расследование, — заверяет он, — то произойдет это не раньше, чем через пять-шесть лет. А за это время многое может измениться, не так ли?»

А вот Иоганнес Тюммлер. Он был шефом гестапо в Катовицах (Польша). Возглавляя чрезвычайный трибунал, он выносил только два приговора: немедленная казнь или отправка в Освенцим. Обвинительные документы доказывают, что он лично отправил на виселицу 658 человек. Как и многие другие, Тюммлер пытается оправдаться отговорками о выполнении приказов и подчинения командирам во время «тотальной войны». 10 июня 1970 года суд в Эльвангене (Баден-Вюртемберг) отказался судить Тюммлера. Вслед за этим суд первой инстанции в Штутгарте отклонил обвинительный акт прокурора. В конце концов его досье было похоронено, поскольку ни следователи, ни адвокат не видели оснований для обвинения этого «бедного гражданина». Получая пенсию, Тюммлер спокойно живет сегодня на своей вилле в Аалене (Баден-Вюртемберг). А его адвокат до сих пор утверждает, что здоровье у Тюммлера неважное.

Однажды бывший юридический советник из США на Нюрнбергском процессе д-р Роберт Кемпнер выступил в газете «Интернэшнл геральд трибюн» с предложением, не лишенным юмора: «Почему бы не открыть частную клинику для господ военных преступников? Средства, необходимые для приобретения участка, могли бы быть заимствованы у одного из руководителей крупного акционерного общества, который недавно внес залог в 750 тысяч марок в ожидании собственного процесса по обвинению в совершенных военных преступлениях». Как все-таки вольготно нацистским убийцам в Западной Германии! Судебный следователь из Гессена уклонился от вызова в суд двух крупных военных преступников — эсэсовцев Фридриха Шульца, шестидесяти четырех лет, и Хартмута Пульмера, шестидесяти шести лет, виновных в убийстве многих тысяч поляков. Какова же причина прекращения уголовного дела? Та же самая — плохое состояние здоровья. В постановлении об их освобождении не хватает только теплых и искренних пожеланий счастливого и заслуженного отдыха на пенсии.

Откуда такое снисхождение? Само германское правосудие далеко не безупречно: многие судьи, постоянно повышаемые в чинах, сами были такими же. Так, судья Эрнст Элерс — оберштурмбаннфюрер СС, бывший шеф нацистской полиции в Бельгии, отвечавший за операции по уничтожению мирного населения «на Востоке». Опознанный в 1962 году, когда он был рядовым судьей в гражданском суде земли Шлезвиг-Гольштейн, он оставался на своем посту до 1975 года.

Что касается гауптштурмфюрера СС Фрица Мердше, занимавшего руководящее положение в нацистской полиции и дважды заочно приговоренного к смерти военными французскими трибуналами, то он после 1945 года стал судьей гражданского суда во Франкфурте и одновременно главным редактором юридического издательства «Бекферлаг». По линии «правосудия» он получает солидную пенсию. Словом, живет не тужит.

Отвечая защитникам этих коричневых адвокатов, могу сказать, что у некоторых из них — прошлое законченных убийц. Таков, в частности, один из палачей Варшавы и Треблинки обершарфюрер СС Гейнц Ауэрсвальд. Он долгое время был преуспевающим адвокатом. Этот нацист участвовал в депортации 300 тысяч человек в лагеря смерти, а ныне занимает фешенебельный кабинет на Кёенигсаллее, 40, в Дюссельдорфе, имеет великолепный дом в Лохаузене, в привилегированном предместье самого богатого города Западной Германии. Среди его клиентов — магнаты финансовых компаний и промышленных корпораций Рейнской области.

Другой адвокат — берлинец Максимилиан Мертен, чьи преступления в Салониках не забыты греческими патриотами. Он сбежал из Греции в марте 1944 года, увезя с собой огромное богатство, отнятое у его жертв, что обеспечило Мертену безбедное существование в Западном Берлине после войны. Он умер несколько лет назад, завещав своим наследникам значительное состояние, грязно и преступно нажитое, но принятое ими без всяких колебаний.

Каждому свое. В моих руках пухлое досье Эрнста Хейнрихсона, звезды адвокатского сословия в Бамберге (Бавария). Это тот самый Хейнрихсон из парижского гестапо, который убил полковника Андре Ронденэ, имя которого присвоено новому Дому Радио в память о его работе в качестве военного представителя Национального комитета Освобождения. Когда Хейнрихсону напоминают о его прошлом, он хладнокровно вспоминает о гауптштурмфюрере СС Гансе Дитрихе Эрнсте, своем коллеге, руководившем нацистской полицией в районе Анжера. Он четырежды был заочно приговорен к смерти во Франции — и то ничего; Эрнст и по сей день остается адвокатом в Леере (ФРГ).

Не следует забывать и о шефе гестапо в Тулузе, эсэсовце Карле-Гейнце Мюллере, заочно приговоренном к смерти военным трибуналом Бордо в 1953 году. Под его руководством гестапо в Тулузе проводило массовые казни и пытки участников Сопротивления, отправляя их в концлагеря. Перед уходом в отставку в 1976 году Мюллер занимал высокий пост в Целле (ФРГ).

Такой зловещий и далеко не полный список преступников в черных мантиях, ставших служителями правосудия в Западной Германии.