Мафия СС

Глава III Заговор в отеле «Мезон руж»

Весной 1977 года я решил повторить маршрут панического бегства немцев с июня 1944 по май 1945 года. Выехав на машине из Байе в Нормандии, через Париж я проехал Эльзас, Арденны, Вестфалию, Гессен и Тюрингию, строго следуя по пути наступления западных союзников.

В Страсбуре я задержался, и надолго. Я пытался почувствовать атмосферу того лета, когда произошла высадка союзников, и попутно с этим проникнуть в зловещие замыслы участников одной секретной встречи. Я хотел нащупать нити заговора, последствия которого ощутимы и сегодня. Я искал следы гестаповца, онемеченного эльзасца, который был связан с американской контрразведкой Си-ай-си. О тайных сборищах, об этом человеке, столь загадочном, что о нем «забыли» упомянуть на процессе в Нюрнберге, и пойдет дальше речь.

Я пересек Тюрингию, живописную часть Германии, входящую ныне в состав ГДР. Позади остался Веймар — город Гёте, где в 1919 году наивные политики создали первое в истории Германии республиканское государство — хрупкий режим, не устоявший перед эсэсовскими сапогами. В стране, которую так любил великий Гёте, с 1933 по 1945 год были слышны не сочинения поэта, а стоны узников.

Приближался Бухенвальд… За поворотом дороги показался концентрационный лагерь с воротами из кованого железа. Кошмарное в своей реальности зрелище. Прошло тридцать два года после того, как американские солдаты вместе с восставшими узниками взломали лагерные ворота… Германская Демократическая Республика сохраняет Бухенвальд, а также Равенсбрюк и Заксенхаузен в первозданном состоянии в назидание потомкам. Эти лагеря объявлены историческими памятниками — символами фашизма и одновременно символами борьбы против него.

Из остановившихся по соседству с моей автомашин высаживались школьники, профсоюзные деятели, иностранные делегации. Плачущие пожилые женщины, уцелевшие узницы, несли большие букеты цветов.

В бывшей газовой камере, превращенной в музей, гид в зеленой фуражке объяснял молодежи структуру «концентрационной вселенной». Он говорил об ужасном положении «арбайтскомандо» — предоставленных в распоряжение германских монополий заключенных. Гид в прошлом был одним из них.

— Мы были рабами, обреченными на смерть, — рассказывал он. — Директора и инженеры Тиссена, «И. Г. Фарбен», Сименса и Круппа являлись за пополнением к нам. Нас направляли в самые вредные цеха, заставляли работать бешеными темпами. Наши страдания и ежедневная смертность — вот что стояло за ростом производительности труда… Те самые промышленники, которые поощряли эсэсовцев жестоко избивать нас, сегодня, уйдя на пенсию, спокойно обосновались на берегах Рейна или на Ривьере, а некоторые из них и по сей день заседают в советах крупных промышленных картелей Новой Европы.

Перед тем как посетить Бухенвальд, я заехал в предместье Мюнхена — Дахау. Скромные мемориалы в ФРГ, построенные на частные средства, имеют определенную цель — успокаивать иностранные делегации, которые «проявляют болезненный интерес к подобного рода реминисценциям», как высказалась одна из западногерманских газет. Грустная улыбка тронула губы фрау Барбары Дистель, директора мемориала в Дахау, когда я осведомился о расписании посещений школьников и студентов Федеративной Республики Германии. «Преподаватели из ФРГ, — говорит она, — ревниво оберегают своих учеников от любой формы комплекса виновности».

Когда я спросил одного из служащих о пленных, «одолженных» в свое время Дахау заводам Тиссена или «И. Г. Фарбен», он широко открыл глаза. Молодой человек не знал, что знаменитые промышленные объединения были сотни раз упомянуты в обвинительных речах на Нюрнбергском процессе. Его открытое симпатичное лицо застыло, когда я повторил свой вопрос. К тому же подобные вопросы звучали почти кощунственно в стране «экономического чуда».

Если бы он заинтересовался недавним прошлым своей страны, я мог бы ему рассказать и кое-что секретное. О том, как представители этих самых промышленных колоссов в то роковое лето 1944 года участвовали в тайном сборище в Страсбуре. О том, как промышленники и банкиры, утверждающие, что являлись простыми исполнителями экономической политики, диктовавшейся главарями «третьего рейха», разыгрывали в салонах эльзасского отеля мрачную комедию с целью гальванизировать идеалы СС.

Из протокола допроса таинственного агента УЗ-13 я смог во всех подробностях восстановить, как разрабатывался 10 и 11 августа 1944 года знаменитый план рассредоточения СС и гестапо. Это происходило во время таинственной встречи в отеле «Мезон руж».

— 10 августа, — рассказывает УЗ-13, — мы были неспокойны. Дела у рейха шли плохо. За несколько недель до этого фюрер едва не стал жертвой покушения. Через одну-две недели Париж, разрушенный или невредимый, перейдет в руки союзников. Немецкие танковые дивизии повсюду отступают. Страсбур в осадном положении.

От Центрального вокзала до площади Клебер, где возвышался отель «Мезон руж», реквизированный оккупантами, полевая жандармерия и подразделения СС образовали защитный кордон. На вокзал только что прибыл специальный поезд, состоящий из вагон-салона, вагона для пассажиров 1-го класса и двух платформ с зенитными орудиями. Люди, находившиеся в поезде, явно не похожи на отпускников. Только мы, сотрудники страсбурского гестапо, знаем, что это поезд, подчиняющийся непосредственно РСХА.

Гигант в форме генерале СС, с лицом, пересеченным глубоким шрамом, вышел из вагон-салона. За ним пятеро штатских, предельно элегантных… и подобострастных. Это преуспевающие промышленники, только что заключившие соглашение с человеком № 4 в нацистской иерархии. Гигант — Эрнст Кальтенбруннер, один из приближенных Гитлера.

В роскошном вагоне обергруппенфюрер СС самоуверенно говорил своим гостям:

— Посмотрите в окно: воздушный патруль люфтваффе постоянно кружит над нашим поездом. Так решено в РСХА. Когда СС берется за дело, она доводит его до конца. Прошли те времена, когда графы и бароны, золотопогонники вермахта дерзили нам…

Изобразив улыбку, которая еще больше подчеркивала его фиолетовый шрам, Кальтенбруннер добавил:

— Каждый инженер, каждый промышленник должен чувствовать прямую ответственность перед партией и ее элитой. Вы уже продемонстрировали отличное понимание того, что касается использования ничего не стоящей иностранной рабочей силы, поставщиком которой является гауляйтер Заукель. Отныне вы сами, ваши семьи и ваши близкие должны быть вовлечены в механизм тотальной войны…

Налив себе стакан воды со льдом, всемогущий генерал в заключение сказал:

— Прошлой зимой у фон Штюльпнагеля и его очаровательных полковников в этом самом вагоне шампанское лилось рекой. СС готова пролить здесь жидкость красную и более вязкую… Мы выбрали Страсбур, к западу от нашего жизненного пространства, чтобы провести здесь серию переговоров, исключительно важных для «третьего рейха».

Голос эсэсовского гиганта, весьма тонкий по сравнению с его фигурой, окончательно сломил его собеседников. Пятеро заправил промышленности «третьего рейха» были бесцеремонно завербованы. Они едва притронулись к бокалам с мозельским вином. Их разочарование достигло крайней степени. Отныне их банковские счета, их участие в иностранных предприятиях, личные средства, переведенные в швейцарские франки и шведские кроны, поступали под контроль СС. Что им дало их прогитлеровское усердие? Этот австрийский ефрейтор, на которого они сначала смотрели свысока и которым потом восхищались, окружил себя грубиянами!

— Только три года назад, — пробормотал уполномоченный металлургической промышленности, — у меня был постоянно зарезервированный номер в отеле «Пьер» в Нью-Йорке… А сейчас меня вызывают в пять часов утра на разрушенную платформу вокзала во Франкфурте и со мной обращаются как с рабочими-эмигрантами…

Но, вспомнив о собственной роскошной вилле с бассейном и личном аэродроме в Баварии, он вскидывает руку, когда его компаньоны выкрикивают хором: «Хайль Гитлер!»

Инструктаж окончен.

После того, как он перешел на сторону противника, гестаповец У3-13 злорадно смеялся, рассказывая об этой сцене, о которой он узнал от личных охранников Кальтенбруннера.

В течение всего 10 августа — это был вторник — обитые входные двери отеля «Мезон руж» не переставали отворяться перед вновь прибывающими. Большинство были в штатском, но, рассказывал УЗ-13, можно было также заметить морских офицеров, в том числе полковника из национал-социалистского ведомства транспорта и перевозок в… мундире французского капитана.

— В четверг, — продолжает УЗ-13, — состоялось несколько коротких встреч под председательством Кальтенбруннера. Это были беседы без протокола и без взаимных представлений. Людям, сидевшим за одним столом, покрытым вышитым бархатом, не полагалось знать друг друга. Как эксперт, прикомандированный к генералу, я постоянно находился в кабинете на первом этаже. Около восьмидесяти человек, принятых на несколько минут нашим шефом в большом комфортабельном зале, получили от него соответствующие инструкции.

— Могли бы вы опознать людей в штатском, принятых шефом РСХА? — спросил капитан Си-ай-си.

— Это были функционеры РСХА, имена которых я вам назвал. Что касается остальных, я знаю только, что там были испанцы, прибывшие из Швейцарии в автомашинах с дипломатическими номерами. Была также весьма элегантная женщина, постоянно курившая американские сигареты. Коротко стриженная шатенка около сорока лет, в шляпке от Каролин Ребу и платье от Пату. Полагаю, она из знатной португальской семьи и, похоже, вызывала робость у самого Кальтенбруннера. По-немецки она говорила прекрасно.

Автор этих строк несколько раз пытался установить имя этой единственной женщины на встрече в «Мезон руж». В Лиссабоне вскоре после «революции гвоздик», просматривая старые досье, он обнаружил одну деталь: Салазар, никогда не доверявший женщинам, во время войны щедро выдавал служебные паспорта дамам из высшего португальского общества, которые, как считалось, занимались благотворительностью, подвизаясь в миссиях МКК в Женеве[16].

Как явствует из признаний УЗ-13, многие собеседники Кальтенбруннера встретились с обергруппенфюрером впервые. Взять в руки заграничную сеть СС, вдохнуть в нее оптимизм, продемонстрировать доверие тем лицам, которых он знал только по их досье, — вот чему посвятил 10 августа 1944 года шеф РСХА. К концу вторника покрытый шрамами эсэсовец казался несколько утомленным. Он отложил на следующий день конфиденциальные переговоры со своим эльзасским подчиненным.

Каков же был этот «генералиссимус» полиции, сменивший Рейнхарда Гейдриха на посту главы РСХА? Ревнуя к посмертной славе своего предшественника, который считался до покушения в Праге одним из возможных наследников Гитлера[17], Кальтенбруннер проявлял неистовость, эгоизм и коварство одновременно. Молодой старший офицер СС — в начале войны ему было только тридцать пять лет — своим удивительным продвижением никоим образом не был обязан положению в национал-социалистской иерархии. Имея билет № 300179 в нацистской партии и № 13039 — в СС, этот «поздно прибывший» обладал тремя козырями в своей колоде. Он был австрийцем, что завоевало ему личную симпатию Гитлера. Имел рост 1,94 метра, что произвело впечатление на рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Наконец, он всюду подчеркивал, что имеет диплом юриста и звание «герра доктора». Гейдрих же брал на первые должности людей с университетскими дипломами.

У обергруппенфюрера был недостаток: не хватало уравновешенности. Он получал директивы либо от Гиммлера, своего начальника, которого втайне презирал, либо от Бормана — своего явного покровителя. Когда разгром стал казаться неотвратимым, Кальтенбруннер начал склоняться к прагматизму Бормана. Однако он вплоть до поражения в мае 1945 года всячески стремился спасти сокровища, спрятанные в горах его дорогой Австрии. Самонадеянность привела его не в Южную Америку по каналам тайной сети, известной под названием «Шлюз», а на скамью подсудимых на Нюрнбергском процессе[18]. Планы, разработанные в Страсбуре, помогли другим, а не ему…

«Роль эксперта при генерале Кальтенбруннере, — признался спустя четыре месяца УЗ-13 американским офицерам, — была отнюдь не из легких. Шеф проявлял железную суровость».

Судя по всему, двойной агент УЗ-13, который в дальнейшем стал четверным, смог ускользнуть из цепких рук своего хозяина.

На следующий день, 11 августа, дюжина «конгрессменов» обосновалась в роскошном крыле первого этажа «Мезон руж». После четвертого допроса УЗ-13 признался офицерам Си-ай-си, что он участвовал в этой сверхсекретной встрече… Кальтенбруннер, по его словам, стремился поскорее уладить все дела. Он собрал в своих личных апартаментах людей, необходимых для завершения операции, которой он придавал такое большое значение. Помимо знаменитого оберштурмбаннфюрера, специалиста по акциям саботажа в VI отделе[19] здесь собрался цвет зарубежных агентов СД. Никто из них не имел отношения к Принц-Альбрехтштрассе[20]. Настоящие «коммивояжеры тьмы» (по выражению, бытовавшему среди американских следователей), каждый из этих людей имел свою «специальность». Один шантажировал знатных лиц и влиятельных банкиров многих стран — от Лихтенштейна до Аргентины; другие поддерживали связи с епископами, благосклонно относившимися к Муссолини, или с дружественно настроенными судовладельцами в Швеции. Были среди них и моряки, поднаторевшие в подводных рейдах в Южной Атлантике. Многие из них должны были в ночь с пятницы на субботу вылететь в Испанию военным самолетом ДС-3, имевшим опознавательные знаки воздушных сил США.

Обожавший протокол и бюрократический порядок генерал начал с оглашения двух документов с пометкой «государственный секрет рейха», извлеченных из сейфа в его кабинете.

Первый документ, подписанный рейхсфюрером СС Гиммлером, предоставлял Кальтенбруннеру все полномочия для проведения технического совещания в самом западном городе «великого германского рейха», ближе всего находящемся к второму фронту. Это совещание собрало как специалистов «по борьбе против происков террористов» на территориях, еще контролируемых немецкими войсками, так и тех, кто должен был взять под контроль бельгийское и французское население во время планировавшего немецкого контрнаступления.

Короткий абзац в конце документа давал Кальтенбруннеру полную свободу действий для налаживания контактов со «специалистами по национал-социалистской контрпропаганде в странах Центральной Европы и на других континентах»[21].

Следующий официальный документ был за подписью Мартина Бормана. Очень лаконичный, он предписывал всем «добрым немцам», завербованным СС, каково бы ни было их официальное положение, оказывать всемерное содействие СД в ее «миссии проникновения на нейтральные или контролируемые противником территории». В документе не было никаких намеков на предстоящее «продвижение на Запад» военных сил Германии, но был упор на непреходящие ценности идеалов нацизма.

После этого Кальтенбруннер разрядил обстановку, воздав должное своему соседу справа; в ту же минуту ротенфюрер СС разнес бокалы шампанского.

— Выпьем, — провозгласил генерал, — за здоровье подполковника Отто Скорцени! Освободитель дуче является образцовым эсэсовцем, способным решить любую задачу в тылу врага. Нас восхищают его качества человека действия и дипломированного инженера, глубоко связанные с неугасимым идеалом национал-социализма. Вот в чем его секрет.

Кальтенбруннер вкрадчиво добавил:

— Оберштурмбаннфюрер Скорцени прибыл прямо со своего командного пункта в Раштадте, где он готовит три карательных отряда, которые покроют себя славой, когда наш фюрер направит их на Запад для реванша. В ожидании этого он готов помочь нам скоординировать планы, которые мы обсуждали во время сегодняшней встречи.

Лицом друг к другу, протянув бокалы поверх голов других участников, два гиганта с потными шеями напоминали побратавшихся сообщников, которым уготована одна и та же дьявольская судьба. Одинаково сложенные, с одинаковой сардонической улыбкой, усиливавшей их сходство из-за почти одинаковых шрамов и выдающихся вперед подбородков, с одинаковым австрийским акцентом, который проявлялся, как только разговор выходил за протокольные рамки.

Но было и различие: знаменитый Рыцарский крест, который в прошлом году Гитлер лично повесил на шею Скорцени. Серые глаза Кальтенбруннера, казалось, были прикованы к этому редчайшему знаку отличия.

То, что один закончит свои дни в 1946 году на виселице в Нюрнберге, а второй из двух гигантов умрет своей собственной смертью в 1976 году в Мадриде, опубликовав в Париже свои воспоминания, было просто следствием различных поворотов судьбы. В то время как Кальтенбруннер пришелся ко двору в коридорах Принц-Альбрехтштрассе, собирая досье и перфорированные карточки, Скорцени жил жизнью дикого зверя, постоянно готового убивать или обращаться в бегство. Жуткий список его трофеев, добытых весной 1944 года на территориях, примыкающих к Восточному фронту, лишний раз продемонстрировал садистские наклонности этого хищника в мундире эсэсовца.

Перечитывая протоколы допроса агента УЗ-13, автор этих строк отыщет последнее фото экс-обергруппенфюрера. Оно сделано летом 1946 года. Кальтенбруннер выглядит на нем похудевшим и растерянным, на нем мятый костюм. Два американских военных полицейских ведут его в зал Международного трибунала.

Пока же генерал полиции в Страсбуре излагает зловещий план, обнажая перед собеседниками его тайные пружины:

— Главная цель, господа, намеченная рейхсфюрером СС, состоит в налаживании наших местных связей на территориях, которые немецкие войска собираются вскоре вырвать у врага. Я говорю о бельгийских и французских сторонниках нашего нового европейского порядка, которые остались по другую сторону линии фронта. В Бельгии отношение к англо-американцам вовсе не кажется благоприятным. В отчете, полученном на прошлой неделе[22], указывается, что «невероятные усилия англичан с целью разрушить наши базы вызвали явную враждебность по отношению к ним со стороны населения».

Прокашлявшись, генерал продолжал:

— Во Франции наши сторонники, наши самые искренние друзья… готовы объединиться и забыть традиционные раздоры. Как говорил мне лично наш шеф Гиммлер, они в ближайшее время будут гораздо полезнее этих подонков — политиканов и болтливых журналистов, которые сбежались сейчас в бывшее княжество Гогенцоллернов в надежде, что наши тайные боевые соединения и дивизии СС восстановят их на теплых местечках… Истинные друзья «третьего рейха», объединенные усилиями многочисленных агентов СД, имеющих приказ оставаться на местах, начнут действовать в нужный момент. Три карательных отряда, сформированных Отто Скорцени — «Юго-Запад», «Центр» и «Юго-Восток», — в настоящее время проходят обучение для проведения этой акции, которая покажется генералу де Голлю эпидемией гражданской войны… Времена, когда рейх заигрывал со старым маршалом[23], решительно забыты. Доверие, которое мы оказали ополченцам Жозефа Дарнана, по-видимому, также весьма мало оправданно. Эти авантюристы пытались извлечь выгоду, вместо того чтобы служить нам. Мы заставим их шефов позабыть о себе, когда наденем на них эсэсовскую форму и отправим воевать в Карпаты…

Нагнувшись к человеку, сидевшему в глубине зала, Кальтенбруннер заключил:

— Эта акция, как некоторые из вас уже знают, носит название план «Жанна», что имеет целью также подбодрить наших французских агентов. Лучшим знатоком этого дела является мой сотрудник, присутствующий здесь, говорящий на двух языках и имеющий два гражданства.

Человек с двумя паспортами, до сих пор молчавший, поспешно развязал тесемки толстой папки.

— Мой генерал, — сказал он, — мы контролируем положение в нескольких французских департаментах, в настоящее время руководимых комиссарами Свободной Франции или главарями прокоммунистических маки́. Эти департаменты за несколько часов могут перейти в руки наших «белых маки́».

Гости генерала Кальтенбруннера выслушали докладчика по плану «Жанна» лишь из вежливости. Они еще не знали, что их шеф возложил на функционера с эльзасским акцентом всю ответственность за проведение этой операции. Им было неизвестно также, что именно этот человек будет играть и уже играет роль весьма эффективного координатора операции «Рио» — акции гораздо более значительного размаха и продолжительности, чем план «Жанна».

Именно он будет говорить в течение трех часов перед агентами, созванными СД. Четыре месяца спустя ему придется говорить, и гораздо дольше, перед офицерами контрразведки генерала Эйзенхауэра… Этот человек еще в 1939 году упоминался в досье специальных гитлеровских служб под кодовым названием УЗ-13.

Поздно ночью Кальтенбруннер и УЗ-13 встретились с глазу на глаз в салоне на первом этаже… Прошуршали «мерседесы» местных шефов гестапо. На вокзале Страсбура локомотив специального поезда давно находился под парами, а расчеты зенитных орудии дремали на шероховатом полу платформ.

Рука генерала нервно теребила телефонную трубку из золоченой бронзы. Дела служебные в этот вечер переплелись с проблемами сугубо личного свойства. При этом если личные дела обстояли вполне прилично, то дела официальные крайне осложнились.

Наконец телефон зазвонил. Кальтенбруннер снял трубку, блестевшую в полутьме. Улыбка тронула его тонкие губы: графиня Гизела Весперон пожелала позвонить ему в столь необычное время…

Закончив разговор, генерал повернулся к УЗ-13. Он осведомился почти игриво:

— У вас есть какие-нибудь причины для беспокойства, мой дорогой Уриг? Осторожность ваших высказываний перед остальными могла бы меня встревожить. Разумеется, речь идет не о нашей слепой вере в операцию «Рио», а об одном из вариантов плана «Жанна».

Комиссар Манфред Уриг, чтобы выиграть время, медленно перелистывал документы в двух папках с печатью гестапо. В его душе боролись два чувства. Ему хотелось показать свои профессиональные качества, которые он находил выдающимися и которые действительно были таковыми, и одновременно избежать во что бы то ни стало опасности оказаться в форме полевой жандармерии в каком-нибудь закоулке Балкан.

Его глаза навыкате ничего не упустили из недавней встречи. Без всякого стеснения обергруппенфюрер хвастал тем, что лично разработал выводы по плану «Жанна». Между тем они полностью принадлежали ему, Уригу. Кроме того, заключительная часть речи Кальтенбруннера показалась ему хаотичной и напыщенной. Комиссар Уриг вспомнит об этом в январе, когда его будут допрашивать союзники:

— Основой нашей секретной акции, господа, будут деньги, и мы вложим максимум в мятежи, подготавливаемые в Бельгии и во Франции. Различные отделы центральной службы безопасности рейха открыли кредит на 60 миллионов фунтов стерлингов и 50 миллионов долларов, чтобы обеспечить успех плана «Жанна». Каким образом эти значительные суммы будут доставлены в Брюссель, Париж, Бордо и Марсель? Да они уже там! РСХА располагает почти неисчерпаемыми резервами некоторых валют либо имеет способы их раздобыть, что, в сущности, одно и то же. Наши коллеги Бернгард Крюгер и Фриц Швенд, имена которых вам по крайней мере известны, должны были принести извинения за свое отсутствие здесь именно потому, что занимались выполнением этой миссии. В течение нескольких месяцев они обменяли на крупных валютных биржах огромную сумму бумажных денег на золото и ценные бумаги, которые в свою очередь можно немедленно обратить в валюту, когда это потребуется. Правда, местные финансисты, к которым обращались наши друзья, навязали им скандальный курс[24], но ваши деньги как хлебы в Новом завете… Они воспроизводятся сами собой… Кроме того, эти операции, в рамках которых все посредники зарегистрированы с указанием членов их семей, адресов, обеспечивают нам целую плеяду будущих как добровольных, так и вынужденных сотрудников из числа зажиточных, находящихся вне подозрения и имеющих многочисленные связи людей. На первом этапе операции при поддержке наших друзей и агентов на оккупированной территории достаточно будет разыскать их, если в этот момент они будут скрываться, пригрозить им расправой или разоблачением и тем самым заставить их выступить на нашей стороне согласно нашим указаниям. Среди этих людей мы не забудем ни создателей Атлантического вала, ни промышленников, толпившихся у касс конторы Отто в Париже. Все их имена занесены в список на двадцати двух страницах, который находится у меня в портфеле. Так-то, господа.

Постучав ладонью по богато вышитой скатерти так сильно, что сдвинул исписанный цифрами блокнот Скорцени (под личиной наемника уже проглядывал бизнесмен), Кальтенбруннер заключил:

— У европейской буржуазии, сотрудничавшей с нами, есть один-единственный шанс: блистательная победа нашего фюрера. В противном случае они будут жить, преследуемые не угрызениями совести, а теми из нас, кто уцелеет. Хайль Гитлер!

Через три часа высокая фигура генерала, казалось, слегка обмякла в кресле. Комиссар Уриг счел, что наступил момент прямо ответить на его вопрос:

— В самом деле, мой генерал, многие детали меня беспокоят. В настоящий момент французы выжидают… Но через несколько дней, если наступление американцев будет продолжено, если наши противники произведут высадку в Провансе, по всей Франции начнутся неуправляемые волнения. Неуправляемые как для де Голля, так и для командования вермахта. Я хорошо знаю французов, я честно работал на них в захудалой конторе до 1937 года. Боюсь, что этой осенью влияние французских коммунистов намного возрастет. Перед такими противниками наши «белые маки́» не продержатся больше нескольких дней.

— Господин комиссар, — ответил Кальтенбруннер с задумчивым видом, — я не собираюсь ставить вам в вину искренность ваших слов. Мне известна ваша храбрость а борьбе против «Красной капеллы». Слишком много сообщений накапливается каждый день у меня на столе, чтобы я не знал, что с коммунистической опасностью нужно бороться на двух фронтах. Разве рейхсляйтер Мартин Борман не предписал нам всем собраться в Страсбуре, чтобы придать, помимо военного, дополнительный размах, и прежде всего идеологический, нашим будущим планам? Что вы думаете по этому поводу, Уриг? Но прежде выпьем коньяку.

Комиссар, чьи пухлые щеки побледнели из-за напряжения последних часов, посмотрел в глаза своему шефу, прежде чем поставить все на карту. Ему показалось, что в серых глазах генерала, одетого во все черное, мелькнуло выражение искренности. Улыбаясь во весь рот и сверкая золотыми коронками, Уриг изложил некоторые свои соображения:

— Герр генерал, я полностью одобряю директиву, которая предписывает мне отдать приоритет операции «Рио» перед планом «Жанна». Как говорят, плохо, когда за деревьями не видят леса. Разумеется, эта директива должна рассматриваться как часть того, что приказывает нам наш обожаемый фюрер…

Генерал молча выразил свое одобрение. Его сотрудник прекрасно разгадал лицемерие совещания в отеле «Мезон руж», где под видом обсуждения актуальных вопросов был на деле разработан механизм рассеивания нацистов долговременного действия.

Угрюмый Кальтенбруннер ввалился в свой вагон-салон. УЗ-13, ответственный за план «Жанна», сопровождал генерала до платформы страсбурского вокзала. Уриг выиграл время, и это радовало его. Обергруппенфюрер приказал ему представить новый доклад к октябрю… Впереди достаточно времени, чтобы ловко состряпать сценарий.

Комиссар Уриг, генеральный инспектор регионального гестапо, решил немного передохнуть. Он отпустил своего шофера, который водил его служебный автомобиль «15 CU» и решил пройтись пешком до военной полиции. Он знал, что найдет там старого друга, который, как и он сам, любил хорошие сигареты и хорошее белое вино.