Мафия СС

Глава X Три смерти Мартина Бормана

Весьма любопытные некрологи появляются периодически в течение последних лет в Западной Германии, а еще чаще — в Южной Америке. Короткие анонсы, распространяемые информационными агентствами, либо броские заголовки падких до сенсаций газет объявляют о предполагаемой смерти Бормана то в Парагвае, то в Аргентине, то в Боливии. Мировая пресса тут же подхватывает очередную новость о кончине Мартина Бормана, чтобы уже назавтра забыть об этом не поддающемся проверке известии.

Несколько недель спустя те же газеты спохватываются и опровергают такого рода информацию, вслед за чем смакуют тему о тайной жизни знаменитого беглеца в комфортабельных асьендах Андийских Кордильер. Так бывший ближайший сподвижник фюрера рейхсляйтер Мартин Борман становится журналистской сенсацией № 1.

Достаточно серьезные органы печати приняли участие в хитроумной игре с погребением этого палача. Среди них прежде всего «Рундшау», кёльнский еженедельник, известный своими связями с правительственными кругами. Он объявил в сентябре 1962 года, что раскрыл тайну Бормана. В статье корреспондента из Буэнос-Айреса Курта Палена говорилось, что бывший нацистский рейхсляйтер скончался от тяжелой болезни в общей палате городского госпиталя в Сан-Карлос-де-Барилоче (в Патагонии), где был зарегистрирован под вымышленным именем.

Теме мнимой кончины, при которой роль безжалостного мстителя исполнил рак, был посвящен бездарный роман, продиктованный бывшим эсэсовцем Эрихом Видвальдом корреспонденту «Санди таймс» М. Терру. Я ограничусь тем, что изложу вкратце эту версию, которую время обратило в ничто.

Э. Видвальд, так и не нашедший времени, чтобы повторить свой рассказ перед судьей или офицером полиции, утверждал, что бежал вместе с Борманом из дымящихся развалин осажденного Берлина. Став телохранителем своего бывшего патрона, он последовал за ним в «самый южный пункт на границе Бразилии и Парагвая». Их резиденция, расположенная в миле к западу от реки Парана, называлась так: «Колония Вальднер 555», Это глухая местность, защищенная с одной стороны бурными водами реки, с другой — непроходимыми болотами. Там находился вооруженный отряд немецких, украинских и польских беглецов. Нечто вроде неприступной крепости.

Видвальд, покинувший в 1958 году эту колонию, утверждает, что вновь встретил Бормана в Монтевидео в 1965 году. Тот «стал неузнаваем» в результате пластической операции, которая избавила его лицо от маленького шрама, заметного на всех архивных снимках, но оставила на видном месте вздувшуюся неровную кожу. Тем временем он переехал на ранчо бывшего генерала СС Рихарда Глюкса, когда-то отвечавшего за сбор драгоценностей, принадлежавших обреченным евреям, а теперь благопристойного фермера, имеющего два личных самолета и обитающего на берегу озера Ранко в отдаленном районе Чили. Борман, одетый в белоснежную рубашку, брюки для верховой езды и сапоги фермера, всегда появлялся только замаскировавшись — в черных очках и широкополой ковбойской шляпе… Верный Видвальд, по его собственным словам, сопровождал бывшего рейхсляйтера в Европу в 1958 году, чтобы заполучить ценный пакет с перечнем банковских счетов, открытых тремя кредитными заведениями. Этот маловероятный вояж привел их, в частности, в Сантандер. Таким путем Видвальд смог узнать, что Генрих Мюллер, самый известный из нацистских беглецов после Бормана, еще недавно содержал бакалею-закусочную в Натале, в Бразилии».

Это неправдоподобное сочинение заканчивается рассказом о пребывании Бормана в Уругвае, одной из немногих стран Латинской Америки, где доверенное лицо Гитлера подвергалось риску преследования со стороны весьма активных ультралевых групп.

Что касается «путешествия» Бормана в Сантандер в 1958 году, то добавлю, что Видвальд должен был бы упомянуть в доказательство подлинности этого признания имя штандартенфюрера СС Эжена Доллмана, бывшего правой рукой и личным секретарем рейхсляйтера и спокойно «укрывшегося» в 1947 году во франкистской Испании… Либо гауптштурмфюрера СС Гельмута фон Руммеля, еще одного «герра доктора» из штаба «черного корпуса», якобы убитого австрийскими партизанами в мае 1945 года перед бункером в Аусзе, набитым шедеврами живописи. На самом деле он выжил и в 1957 году обосновался в Испании[48].

В остальном этот человек, выдававший себя за подручного самого известного беглеца планеты, ограничился некоторыми сведениями, тоже сомнительного свойства: генерал Глюкс якобы живет не тужит в Чили, пресловутый д-р Менгеле якобы работает главным врачом в гарнизоне Антониу-Лопеса на военной территории, которая примыкает к северной границе Парагвая; гестаповец Мюллер наполняет пивные кружки в Натале и т. д.

Когда я задал вопрос по поводу такого рода «разоблачений» С. И. Томасу Саломони, послу Парагвая в Бельгии, он оглушительно рассмеялся.

— Разумеется, — сказал он, — в Парагвае много немецких беглецов. Мы ценим их качества. Но я совершенно не представляю себе, чтобы отпрыск семьи крупных промышленников, каким является Йозеф Менгеле, к тому же обладатель весьма престижного диплома, похоронил себя в такой дыре. Не лучше ди вообразить его в компании с очаровательной блондинкой у бассейна на роскошном курорте. Люди, которыми вы интересуетесь, относятся к разряду тех, кто предпочитает наслаждаться жизнью.

Подобная точка зрения, весьма характерная для южноамериканского мышления, кажется более предпочтительной. За исключением коротких периодов «облав» (Борману незамедлительно становилось известно, когда израильтяне начинали его розыск по всей Бразилии), люди, подобные рейхсляйтеру и врачу-убийце из лагерей смерти, вели роскошную жизнь в Южной Америке, где им никто не мешал. Менгеле в свою очередь все это время получал (его начали активно разыскивать только с 1956 года, с помощью Интерпола — с 1964 года) значительные суммы от своих родственников, живущих в Западной Германии. Разве он не продолжает быть крупным акционером фирмы по производству сельскохозяйственных машин, находящейся в Гюнцбурге?

Что касается Мартина Бормана, то он вполне мог вести жизнь европейских магнатов, которые якобы потерпели банкротство, но, несмотря на это, обеспечили себе весьма комфортабельное существование на огромном континенте по ту сторону океана. Именно магнатов. Никакое другое сравнение не было бы лучше. Но вернемся в 1944 год.

В то время как Германия с безумной яростью вела войну против половины мира, наиболее значительный человек в нацистской системе после Гитлера использовал свое привилегированное положение, чтобы совершать весьма крупные аферы. Этот бывший управляющий небольшим имением в Мекленбурге ловко предоставлял другим заниматься большой политикой. Сам же предпочитал выгоды чисто материального свойства.

Весной 1944 года Бормана охватил страх. Грозная операция по высадке союзников назревала на Западном фронте. Он был единственным в рейхсканцелярии, кто отдавал себе отчет в том, что имеющиеся там укрепления уязвимы, что вермахту не хватает пушек и огнеметов, а люфтваффе — самолетов и, наконец, что моральное состояние германских войск находится в упадке.

Со свойственной ему оперативностью и скрытностью он предпринял операцию под названием «Рейнгольд» («Золото Рейна»), Объявленная государственной тайной, она состояла в эвакуации из Европы основных ценностей СС и нацистской партии: иностранной валюты, драгоценных металлов, бриллиантов и т. п.

Из тех сведений, которые могли получить в 1945 году военные корреспонденты, имевшие тесные связи с экономическими службами контрразведок союзников, акция «Рейнгольд» была закончена к маю 1944 года.

Разжиревший Геринг был недоволен: уплывали некоторые массивные золотые дароносицы, которые он приглядел для своей личной коллекции. Однако Гитлер, которого Борман сумел уговорить, заставил всех замолчать. Необходимо, говорил он, чтобы «третий рейх» располагал за границей некоторыми средствами, которые можно было бы использовать «после высадки союзников».

Эти вывезенные сокровища составляли, по оценкам финансовых экспертов после войны, около 50 миллионов долларов. Каким же образом они могли быть эвакуированы в то время, когда вся Европа была окружена флотами союзников? На этот счет имеются точные данные.

Эту операцию, судя по всему, осуществили три подводные лодки, выбранные Борманом для того, чтобы пересечь океан: У-Бот-977 и -530, номер третьей неизвестен. Их командирами были кадровые офицеры: капитан Гейнц Шафер, увенчанный наградами как ас подводной войны, капитаны Вермут и Нибур. Дипломат-шпион Дитрих Нибур незадолго до этого был выслан из Аргентины под давлением США.

Эти три подводные лодки связывали Европу с другими континентами, главным образом с Южной Америкой, даже после того, как акция «Рейнгольд» была завершена. Перевозя то ценности, погруженные сначала в Сен-Назере, затем в других портах Атлантики, то секретных агентов, они удачно обходили все преграды союзников. Своего рода «подводный тоннель» связал в то время европейское побережье с аргентинскими берегами. Капитаны Шафер и Вермут стали его «лоцманами».

В этой связи коснемся некоторых тайн последних дней гитлеровского военно-морского флота. Куда могли исчезнуть, не оставив ни малейшего следа, семнадцать подводных лодок буквально на следующий день после безоговорочной капитуляции, подписанной адмиралом Дёницем? Что с ними стало? Даже если учесть, что советский подводный флот уничтожил несколько из них, а другие подорвались на минах и погибли, то какие-то должны были остаться. И хочу напомнить заявление газеты «Эль диа» в Монтевидео, которая в 1945, а затем в 1947 году сообщала, что несколько «нелегальных» У-Бот нашли убежище у пустынного побережья Патагонии. «Сам Борман высадился на аргентинской территории», — писала «Эль диа». Американские службы безопасности, для которых подобные сообщения были скорее неожиданными, располагали, похоже, на этот счет лишь куцыми сведениями. Южная Америка так велика и так мало населена, и ее берега так нелюдимы и нередко заняты немецкими поселенцами, что тайная высадка двухсот-трехсот человек представляется чрезвычайно легким делом.

Помимо Бормана, разведки союзников обнаружили в Аргентине следы двух странных личностей — двух германо-американцев, исчезнувших в тот момент, когда их должны были арестовать: Эусебио Перес де Гусмана и Родольфо Гарсиа. Только несколько лет спустя станут известны их настоящие имена.

Перес де Гусман не кто иной, как Дитрих Нибур, а Гарсиа — Эрих-Отто Мейнен. Не был ли последний, этот дипломат-шпион, организатором побега Бормана? Весьма возможно. Не следует забывать, что нацист № 2 был не просто беглецом, а миллиардером, имевшим множество сообщников, которых он щедро вознаграждал. Еще два имени фигурируют в списке из числа неонацистов, «засеченных» в 1945 и 1946 годах в Аргентине: Хосе Виллануэва, он же Готфрид Зандштеде, и Рикардо Веласкес (Фриц Кюстер). Оба они значатся в картотеке гестапо, найденной в Берлине. Нибур, Мейнен, Зандштеде и Кюстер замаскировались под бизнесменов и, похоже, купались в золоте…

Прошли годы. Борман (или его тень) исчез в бесконечных пространствах. «Холодная война» и события в Корее отвлекли службы безопасности западных держав, для которых Борман, даже если он цел, не представлял большой политической угрозы. К тому же не было абсолютно точного подтверждения, что Борман действительно скрывается в Южной Америке. Лишь горстка людей, располагающих недостаточными средствами, предоставляемыми чаще всего частными организациями, продолжает разыскивать нациста № 2.

Думаю, что Борман не погиб на пепелищах поверженной фашистской столицы. Судьи Нюрнбергского процесса не без оснований предположили, что этот наследниц Гитлера сам организовал собственное исчезновение и свои «похороны».

Этот человек, по натуре холодный и расчетливый, своей дородностью напоминающий собаку боксера, во времена диктатуры был самым информированным. Он получал более полные и более систематические сведения, чем даже сам Гитлер, ибо все шло через его руки и он умело этим пользовался. Он все читал, делал необходимые пометки своей волосатой рукой, даже если они не соответствовали «гениальным предвидениям фюрера».

В рейхсканцелярии Бормана называли сфинксом. Геринг и сам Гиммлер опасались его, поскольку у него в отличие от них не было никаких слабостей… Не будучи ни морфинистом, как первый, ни двоеженцем, как второй, он занимался только своей работой. Неутомимо, день за днем он прибирал к рукам аппарат НСДАП. Он следовал за фюрером по пятам… Одетый в мундир и галифе, Борман присутствовал на всех заседаниях генерального штаба. Не было случая, чтобы он был застигнут врасплох. Среди нацистов не было человека, который мог бы ему противостоять. Никто не осмеливался открыть Гитлеру глаза на то, что его самый доверенный человек стал крупным банкиром нацистских бонз. Борман дошел в своем макиавеллизме до того, что использовал самого кровожадного Гиммлера. Рейхсфюрер СС действительно имел две семьи: одну — с законной женой, другую — со своей секретаршей. Обе женщины имели от него детей я постоянно требовали дорогих подарков. Испытывая «нужду», Гиммлер обращался за помощью к Борману, который одалживал ему значительные суммы, в частности 80 тысяч марок для строительства второго дома (Вальтер Шелленберг упоминал эту «деталь» в своих воспоминаниях). Разумеется, под проценты, равные пятнадцати…

В кулуарах Международного военного трибунала в Нюрнберге упоминалась дата — 12 мая 1945 года. В этот день в Берлине был разыгран мрачный фарс. Гроб из белого дерева был доставлен на ручной тележке на кладбище Вайсензе, расположенное в пригороде восточной части столицы. На церемонии присутствовали две старые женщины, вытиравшие глаза краешками передников. Никто уже не помнит, кем они были. Несколько лопат земли, и не осталось ничего, кроме неизвестной могилы. Когда офицеры контрразведки раскопали могилу и вскрыли гроб, они нашли там только обрывки мундира, набитого камнями и бутылками из-под лимонада…

В 1956 году, когда автор этих строк осматривал те места, он насчитал по крайней мере двенадцать могил с фамилией Борман, которая, кстати, не так уж часто встречается в Берлине.

С февраля 1946 года службы безопасности уже больше не попадались на удочки Бормана. Они занесли его имя в список главных военных преступников, однако умолчали о неудаче с раскрытием гигантской сети нацистских беглецов, организованной задолго до подписания безоговорочной капитуляции.

Среди всех свидетельских показаний относительно Бормана, которые я собрал начиная с 1945 года, одна фраза повторялась словно рефрен: «Борман умел выходить сухим из воды».

Еще в Берлине, будучи военным корреспондентом, я имел возможность наблюдать шаг за шагом за поисками американской комиссии по военным преступлениям. Мне было разрешено даже бывать на некоторых допросах. Это кое-что дало.

Однажды вечером я присутствовал при допросе спесивого эсэсовского офицера из службы «коричневого дома» в Мюнхене. Поздно ночью он «помягчел» и сообщил некоторые сведения относительно эвакуации архивов этого «дома». Когда капитан американской армии задал ему последний вопрос: «Действительно ли вы верите, что Мартин Борман погиб в последние часы Берлина?», он выпятил грудь и сухо ответил: «Нет!»

Несколько мгновений спустя, когда сержант-стенограф приводил в порядок свои записи, а капитан снимал с вешалки фуражку, он добавил:

— Вы слишком плохо знаете самого изворотливого из всех наших шефов, к тому же самого богатого, если верите, что он мог позволить поймать себя, как крысу, вашим службам… Только идиоты вроде меня ничего не предусмотрели…

Подготавливая в 1960 году книгу о поимке Эйхмана, я терпеливо поднимался по ступеням иерархической лестницы израильских «параллельных служб». Тогда я и вспомнил слова, брошенные на допросе разочарованным, но неизменно высокомерным офицером СС. Наконец я оказался в скромной квартире, расположенной в квартале неподалеку от Бастилии. Один из главных «охотников», которые схватили за шиворот организатора геноцида, жил в том же городе, что и я.

Человек, встретивший меня, расположился в темном углу, очевидно плохо перенося яркий свет настольной лампы. Он сидел в широком кресле, согнув ноги. Его массивная голова казалась высеченной из мрамора. Ему стоило, по-видимому, больших усилий заставить себя рассказывать о событиях мировой войны, равно как о его охоте за нацистами.

— Итак, Мартин Борман жив?

Это был мой первой вопрос, заданный в упор.

Неподвижный взгляд темных и печальных глаз. Затем он сказал:

— Вот уж кто живее всех! Я сам его преследовал во время различных экспедиций, которые мы организовывали до 1958 года. Теперь другие люди сменили нас…

Я обещал М. Ф., как я называл его позднее в моих статьях, сохранить в тайне его настоящее имя.

— Под каким же именем, — спросил я, — живет сейчас главный сообщник фюрера?

М. Ф. снял свои очки, тщательно протер их и снова водрузил на нос. Слегка улыбнулся:

— Гольдштейн! Множество бывших нацистских беглецов в Латинской Америке выдает себя за немецких евреев, отказывающихся вернуться на Рейн. Такая маскировка им весьма удобна, и, что весьма любопытно, к ней позволено прибегать лишь самым главным из них.

Я знал от друзей, что М. Ф. истратил все свое состояние и неоднократно рисковал жизнью, пытаясь напасть на след Бормана на затерянных территориях Нового Света. В 1953 году его выводы были таковы: Борман жил тогда в Бразилии, замаскировавшись под европейского еврея-коммерсанта. Очевидно, у него было достаточно средств… А вот М. Ф. пришлось несколько раз прерывать свой поиск из-за недостатка денег. Преступники зачастую лучше оснащены и обеспечены, нежели правосудие, которое им противостоит. Эта истина хорошо известна тем, кто следит за метаморфозами мафии СС!

Как бы прочитав мои мысли, М. Ф. прервал молчание:

— Действительно, Борман — большой ловкач. Он всегда был первой скрипкой в партийной канцелярии НСДАП. Сила Бормана состояла в том, что он никогда не покидал Адольфа Гитлера. Он был его верным псом, его тенью. Всегда находясь рядом с диктатором-мистиком, часто погруженным в депрессию, нерешительным и неустойчивым, особенно после Сталинграда, Борман воплощал саму непреклонность национал-социализма. Он стоял у истоков всех декретов и приказов, столь роковых для многих народов Европы, а в конечном счете для самой Германии. Шла ли речь о создании специальных военных частей, об уничтожении поляков и романских народов, о ликвидации евреев — повсюду под приказами, адресованными генералу Йодлю, губернатору Польши Франку и даже самому маршалу Герингу, неизменно стояла подпись рейхсляйтера Бормана. В 1945 году телеграмма, исключающая маршала из нацистской партии, была подсказана и подписана Борманом.

Мой хозяин был прав. Я и сам изучил множество досье и знал, что всемогущие Геринг и Гиммлер никогда не осмеливались нападать на него, и тем более в открытую. А их коварные доносы и наветы вызывали у фюрера приступы бешеного гнева. Получалось так потому, что Борман всегда одерживал верх над коалициями любых прихлебателей Гитлера. Сверяя жизнь по часам своего хозяина, он никогда не ложился спать раньше двух часов ночи. Борман знал, что после обеда фюрер загрузит его сотней поручений и директив, которые необходимо перепоручить огромному административному и военному аппарату, действующему «в мировых масштабах». Ни один человек, как бы высоко он ни стоял, ни один министр или посол не могли встретиться с Гитлером, минуя приемную редко улыбавшегося Бормана.

Из рассказов Шелленберга и Шпеера после поражения со всей очевидностью следует, что Борман «перекрывал все подходы к нацистскому трону». Перед его дверью в результате хорошо разыгранных задержек целыми часами топтались промышленники-миллиардеры или генералы, увешанные орденами, но не проявившие должного почтения к рейхсляйтеру. Известно, что Гитлер разгадал этот маневр и одобрял его с легкой улыбкой. Контролируя партийный аппарат, Борман постепенно разделался со всеми своими тайными противниками. Эту работу он прекратил только за 24 часа до смерти фюрера. В то время как Геринг, Риббентроп, Гиммлер, Геббельс, Розенберг, Кейтель, Фрик, Йодль, Франк, Штрейхер и Лей были повешены или покончили с собой, сам Борман «испарился».

В течение нескольких часов между самоубийством Гитлера и ночным побегом из бункера группу высокопоставленных нацистов во главе с Борманом рейхсляйтер сохранял удивительное спокойствие. «Он казался почти веселым», — говорил генерал СС Ганс Баур, личный пилот фюрера. Было ли это связано со злорадством или чувством удовлетворения тем, что он наконец-то становился человеком № 1 в нацистской иерархии, и еще тем, что ему уготовано выжить?

Пока мы оба размышляли о беглеце, М. Ф. сидел, полуприкрыв глаза. Потом он сказал:

— Борман стал почти таким же массивным и тучным, как его умерший враг Герман Геринг, который оспаривал у него благосклонность фюрера.

Устроившись в кресле, я делал заметки, забрасывая моего собеседника вопросами:

— Не расскажете ли вы мне, как преследовали нового главаря мирового нацизма?

— Мы вели поиск эсэсовцев на средства, которые поступали из частных источников.

— С какого времени?

— С 1948 года. Первая группа, отправившаяся в Бразилию и Аргентину, добилась немногого, она выявила лишь несколько имен второразрядных военных преступников.

— Мне сказали в Тель-Авиве, что вы сами возглавили этих добровольцев в 1951 году.

— Это правда. И в начале 1952 года, оказавшись на месте, я смог установить контакт с двумя бывшими эсэсовцами, которым я сделал заманчивые предложения. Следует заметить, что мои финансовые возможности были ограниченны, однако эти молодые немцы удовольствовались тысячей долларов каждый за то, чтобы навести меня на след Бормана.

— Как их звали?

— Даух и Крюгер. Первый был механиком в гараже, второй — мастером на шоколадной фабрике. Неплохие парни. СС подобрала их в отрочестве и настроила на свой лад, но после разгрома у них начали открываться глаза… Наши молодые провожатые, оплаченные нами и, по-видимому, лишенные каких-либо комплексов, привезли нас сначала в Порту-Алегри. Однако эта дорожка никуда не привела. Она была слишком устаревшей. Я учитывал, что наши два бывших эсэсовца активно вращались в кругах нацистских иммигрантов. Поскольку я им не дал никакого задатка, они с жадностью ожидали двух тысяч долларов. Они хотели открыть маленькую мастерскую по ремонту автомобилей во Флорианополисе. Я ограничился тем, что оплатил им жилье и скупо оплачивал пиво, которое они ставили своим информаторам…

— Много ли было в те времена молодых нацистов в Аргентине и Бразилии?

— По нашим подсчетам, «население со свастикой» составляло около 10 тысяч душ в этих двух странах. Я не говорю о вновь прибывших.

— Как они забрались так далеко?

— Из Италии в качестве «дипи», из Испании, где бывшие германские консулы и дипломаты снабжали их новыми паспортами, главным образом южноамериканскими. Для Бразилии и Аргентины иммиграция молодых холостых немцев, да к тому же хороших специалистов, с экономической точки зрения была выгодной.

— Могли бы вы назвать имя человека, ответственного за этот полуподпольный поток иммиграции?

— Разумеется! Это генерал авиации Ганс Рудель, принявший весьма активное участие в «трудоустройстве» не только военных преступников, но и мелкой сошки из числа эсэсовцев… Даух и Крюгер дали нам возможность напасть на след Бормана в штате Санта-Катарина, в Блуменау, местности с немецким названием и традиционно населенной немцами, австрийцами и выходцами из Судет. Мартин Борман жил на уединенном ранчо примерно в 35 километрах от этого городка. Отборная охрана, окружавшая рейхсляйтера и состоявшая из бывших унтер-офицеров СС, делала операцию технически крайне трудной.

— Хотели ли вы его взять живым или мертвым?

— Живым, насколько это возможно. Но мы не поколебались бы ликвидировать его, если бы сопротивление оказалось непреодолимым. Разве он не был приговорен к смерти в Нюрнберге? Мы бы только привели в исполнение всемирно одобренный приговор…

— Значит, это был штурм?

— Он был назначен на 10 ноября 1952 года. 30 октября мы встретились с нашими «гидами», с которыми старались видеться как можно реже, чтобы не вызвать к ним подозрения. Мы передали им задаток. 8 ноября они явились ко мне ужасно расстроенные и объявили, что Борман со своим отрядом спешно покинул свое убежище. На следующий день они вновь явились и, едва переведя дух, сообщили, что Борман находится в отеле «Нуово мундо» в Баие.

— Вы все еще доверяли Дауху и Крюгеру?

— Конечно. Эти ребята стали совершенно своими, хотя и допускали промахи, задавая слишком много вопросов. К тому же мы, естественно, не могли рассчитывать на содействие профессиональных разведчиков…

— Так что же дальше?

— Не останавливаясь перед затратами, я переправил шесть человек, в том числе наших бывших эсэсовцев, на самолете в Баию. От этого большого порта нас отделяло более 4 тысяч километров. На улицах Баии было оживленное движение, там выросли десятки новых зданий. В отеле мы узнали, что разминулись с Борманом всего на двадцать минут. Два бразильца-свидетеля опознали его по нашим фотографиям. Он сел в такси с двумя «мускулистыми секретарями». Машина затерялась на улицах, ведущих в предместье. Было ясно, что он не собирался ехать на вокзал или в аэропорт. Тогда мы пришли к выводу, что Дауха и Крюгера разоблачили, и какой-нибудь информатор, работавший в аэропорту, предупредил по телефону мнимого «бизнесмена», остановившегося в «Нуово мундо».

— Вы, конечно, избавились от их услуг?

— Не сразу. В конце концов, они были для нас своего рода собаками-поводырями. Их поиски приводили к новым переездам, весьма ощутимым для наших финансов. Из Баии мы отправились в Куритибу, штат Парана, куда вел след Бормана. Оттуда в Понта-Гросу, к счастью, расположенный неподалеку. Даух уверял нас, что на этот раз все приготовлено к тому, чтобы мы наконец схватили Бормана. И снова неудача: накануне нашего приезда Борман покинул штат Парана на местном двухмоторном самолете. Тот факт, что он выбрал достаточно мощный самолет, указывал на его намерение осуществить длительный перелет. Маршрут полета, представленный в аэропорт, из которого вылетел самолет, не был соблюден.

— Вы уверены, что речь не идет о каком-то другом беглеце? Ведь вы вернулись ни с чем?

— Да, это точно был Борман. Мы получили подтверждение от сотрудничавшего с нами бразильского чиновника, которому я обещал хранить молчание. Ни с чем, вы говорите? Не совсем так, поскольку мы нападали на след Бормана на самом севере Бразилии в Жуан-Песоа, городке, где он должен находиться, естественно, под другим именем.

Мой хозяин глубоко вздохнул:

— Местные власти охотно помогли нам провести полуофициальное расследование. В новом удостоверении личности Бормана под номером 19 указывается имя и профессия. Саул Гольдштейн, родом из Германии, коммивояжер. Служащие отеля и ресторана опознали его по нашей фотографии, сделанной восемь лет назад, уточнив, что теперь у него меньше волос, отвислые щеки и двойной подбородок. Он должен весить килограммов 105. Но я думаю, что в течение зимы 1953 года он придерживался строгой диеты. Хороших немецких врачей, бывших «диетологов» в лагерях смерти, немало на Латиноамериканском континенте. Возможно, он сделал также пластическую операцию: способ, с помощью которого мы похитили Адольфа Эйхмана, посеял панику среди всех нацистских беглецов в Аргентине и Бразилии…

М. Ф. далее рассказал о конце своей безрезультатной охоты на Бормана. С напарником он посетил множество затерянных уголков Бразилии, в частности Мату-Гросу, а затем отбыл в Европу. Я поинтересовался, порвал ли он с Крюгером и Даухом.

— Из-за недостатка средств мы были вынуждены отказаться от их услуг. Один из них нанес визит команде, которая сменила нас на следующий год, и потребовал денег. Он обещал сообщить сведения о других известных нацистах и произнес имя Эйхмана.

— И эти сведения были использованы?

— По-видимому. Но я не уполномочен рассказывать вам о расследовании столь же трудном, как и наше, проводившемся уже другими людьми.

Эта беседа происходила в 1960 году. Много лет спустя я вновь встретился с М. Ф.

— Вы думаете, что Борман мертв?

— Он смертен, как каждый из нас… Ему уже 70 лет, но у него отменное здоровье, не подорванное походной жизнью на Восточном фронте. Этот беглец наверняка живет как рантье на удаленной от цивилизации асьенде, вдыхая чистый воздух андских плоскогорий. Одна деталь убеждает меня в том, что он жив и весьма активен…

— Какая же?

— Периодические объявления о его смерти, о которых мы только что говорили. Мне они кажутся частью сценария, преследующего двойную цель: первая — предотвратить все попытки поисков, проводимых серьезными людьми, а не репортерами газет, жаждущих сенсаций; вторая — возродить в Европе в неустойчивом сознании молодежи, как немецкой, так и других стран, «золотую легенду» об СС и стимулировать пронацистскую пропаганду, не затратив на это ни гроша. Я думаю, что какой-нибудь бывший сотрудник Геббельса мог бы быть руководителем этой далеко задуманной операции.

— Находясь в Чили или в Боливии?

— Вовсе нет. «Обеленный» нацист, который комфортабельно живет в ФРГ и улавливает моменты затишья в нашей повседневной жизни или волнения в душах добрых немцев… Однако я не вправе разглашать некоторые сведения, случайно попавшие мне в руки…

Немало эсэсовцев, мрачные фигуры которых я обрисовал в этой книге, живет по ту сторону Атлантики, ничего не опасаясь, благодаря попустительству западных разведок и помощи, на которую не скупятся некоторые европейские банкиры… Стоит ли удивляться в таком случае, что это связано и с Мартином Борманом? Практически невозможно проверить подлинность рассказов о том, что второй человек в нацистской партии сразу после разгрома «третьего рейха» облачился в респектабельный наряд епископа немецкого происхождения магистра Августина фон дер Ланге-Ленбаха. Но мне они отнюдь не кажутся невероятными.

Однако эти рассказы не утоляют мой голод. То сообщают, что в мае 1948 года на борту корабля некий отец-иезуит, высадившийся в Аргентине под именем Хуана Гомеса и нашедший убежище на вилле под номером 120 на Кайе Санта в богатом пригороде Сан-Мартина, был не кем иным, как Борманом. То говорят, что какой-то старичок с пустым взглядом, который умер в феврале 1973 года в единственной отдельной палате госпиталя Туписа в Боливии, где по ночам, не смыкая глаз, дежурили четыре медсестры (одна из них, самая старшая, по имени Урсула), и которого звали Рикардо Бауэром, тоже был Мартином Борманом. Все это, так же как и псевдоним Хуан Гомес, как мне кажется, находится в области фантазии…

Искушенный в проблемах, связанных с распространением нацистской заразы, читатель может заметить, что я цитирую, и весьма подробно, некоторые важные пассажи из произведений Ладислава Фараго. Я не буду спорить с этим журналистом, который достаточно ловко избегает упоминания о роковой роли ЦРУ в расселении по разным странам большого числа военных преступников. Он долго ездил по Латинской Америке в надежде поднять крупную дичь.

Я думаю, что дело просто в недостатке у новых историков определенного опыта и интуиции. Со своей стороны я не виню их, ибо сам не раз давал волю своему воображению. Правда, потом обуздывал его в момент передачи рукописи издателю…

Следует также бросить упрек автору обширного и запутанного сочинения «Четвертый рейх»[49] в том, что он не отважился взяться за изучение «тайн» Ватикана. Другое произведение, написанное в Риме при содействии нескольких церковников, безусловно, могло бы поднять завесу над странной перепиской папы Пия XII с немецкими (и даже нацистскими) епископами в период 1942—1944 годов. В нем идет речь о простой пачке писем, предназначавшихся среди прочих магистру Бертраму, весьма прогитлеровски настроенному кардиналу в Бреслау, и магистру фон Фаульхаберу, епископу Мюнхена, которые, разумеется, очень быстро оказались в руках рейхсляйтера Мартина Бормана, самого скрытного и наиболее информированного человека в Европе, преданной фашизмом огню, мечу и крови[50].