Мафия СС

Глава V Освобожденная Польша и головорезы из «Мертвой головы»

В этой главе, посвященной 1945—1947 годам, я хочу познакомить читателя с «вервольфами» («оборотнями») СС, действовавшими в освобожденной Польше. Их поддерживали те, кто занимал высокое положение в вооруженных силах Соединенных Штатов.

…Эта история длилась несколько месяцев. Она заслуживает того, чтобы ею всерьез занялась официальная комиссия. Работы ей хватило бы по горло. Я же расскажу об удивительном журналистском приключении, не скрывая своих чувств к мозговому тресту, обслуживавшему бывшего торговца носками, который неожиданно стал преемником великого Франклина Д. Рузвельта.

Это было осенью 1946 года. Вместе с коллегами, французами и американцами, я проводил время в поездках между Баден-Баденом и Франкфуртом. По Германии, разделенной на оккупационные зоны, разносился запах пепла и тления, запах разоренных городов и человеческих боен — Дахау, Бухенвальда. Нам, уцелевшим свидетелям, казалось, что мы во вселенной кошмара. Офицеры Си-ай-си и французских служб безопасности присоединялись к нам после окончания рабочего дня. Все мы занимались одним делом, преследовали одну цель и нередко расспрашивали одних и тех же людей.

Гостиница «Сансет инн» на шоссе Франкфурт — Гейдельберг была одним из мест наших встреч. Я вспоминаю те туманные вечера, когда мы добирались почти вслепую до этого маленького теплого очага, где царило дружелюбие. Нам хотелось забыть уродливо торчавшие стены, каркасы уничтоженных заводов и машин. Мы ориентировались по ним, словно по дорожным знакам. За бутылкой виски мы мечтали о лучшем мире и справедливом будущем, свободном от демонов в касках. Самые разные посетители теснились у столов из светлого дерева: офицеры британских десантных войск, французские военнослужащие из Африки, американские солдаты с Гавайских островов.

Кем мы себя чувствовали: актерами, зрителями, победителями?

Мой друг офицер Брайан, следователь из Си-ай-си, неизменно говорил мне: «Мы — охотники за тенями…»

Однажды вечером, несмотря на то что мы обильно запивали сосиски белым мозельским вином, он оставался мрачным.

— Каждый день, — продолжал он, — к нам поступают неприятные новости. Нацисты, которых мы преследуем, находят друг друга, объединяются и ускользают из наших рук. Я, естественно, не говорю о важных персонах, исчезнувших прошлой зимой. Речь идет о более мелких сошках из НСДАП, среди которых полно эсэсовцев, о втором поколении «вервольфов», подготовленных лучше, чем первое. И здесь, как в природе: сначала ручейки, а затем потоки…

Я ответил с некоторой недоверчивостью:

— Твой поток грязной нацистской воды должен в конце концов куда-нибудь впадать. Таков закон природы.

Приподняв очки в золотой оправе, Брайан, в прошлом профессор физики в Вермонте, сказал не без назидательности:

— Ты забыл о каналах, прорытых людьми? Увы, эти каналы существуют. Они ведут наших оборотней на восток, к границам земель, где говорят по-польски, и еще дальше… Эта миграция поощряется некоторыми военными, носящими нашу форму. Это неслыханная афера, которая выходит за рамки моей компетенции; она касается исключительно высших чинов из отдела «G-2». Ею занимаются какие-то полковники, только что прибывшие в Германию. На их мундирах нет никаких наград. — Брайан овладел собой и закончил: — Я не хочу нарушать правил военной иерархии. Это непросто. Но почему бы тебе, удачливому журналисту, не побывать за пределами Берлина?..

Гнусный эпизод заставил меня забыть об этом разговоре. На следующий день, заблудившись в пригороде Дармштадта и спасаясь от проливного дождя, я заскочил в первую попавшуюся пивную, которая уцелела под бомбежками. Как и всюду, завсегдатаи и здесь с унылым видом тянули из кружек некрепкое пиво. За пять сигарет и плитку шоколада мне предложили в этой пивной жилье и стол.

Принесли единственное имевшееся блюдо: кусок телятины с брюквой и половиной картофелины. Первый же проглоченный кусок вызвал тошноту. Мясо, которого в то время вообще не было в немецких магазинах, имело неприятный сладковатый привкус. Коричневый мучной соус не устранял его.

Безумная догадка пришла в голову. Я завернул кусок мяса в два слоя газеты, отодвинул тарелку и натянул куртку. Сверток я передал на ближайший пост военной полиции. Через несколько часов анализ, сделанный военным врачом, подтвердил мое ужасное подозрение: то было… человеческое мясо.

Поломка джипа по дороге в Мюнхен помешала мне узнать результаты этого дела. Существовала ли около Дармштадта скотобойня, где убивали людей? Беспризорных детей или помешанных? Или, быть может, истоки ужасной торговли в морге гражданской больницы? В то время в Германии умирали так легко… Честно говоря, мое открытие не произвело большого шума. Каннибализм и раньше бывал среди поверженного войной населения.

«Вервольфы» — весной и летом прошлого года это слово волновало генеральные штабы союзников. Организация саботажников и диверсантов, созданная фюрером накануне гибели, должна была действовать в руинах больших городов, по окраинам лесов, вдоль крупных дорог. Время от времени находили трупы то американского солдата, то англичанина, то француза, убитых холодным оружием.

Одичавшие головорезы совершали различные диверсии и террористические акты. 25 апреля 1945 года во Фленсбурге гросс-адмирал Дёниц выступил с таким призывом: «Продолжим войну с Советами, будем сражаться на восточных границах». То была иллюзорная надежда на то, что гитлеровцы в конце концов смогут сформировать «капитуляционное правительство», которое будет признано Лондоном и Вашингтоном.

Действия фашистских диверсантов усилились летом 1946 года на границе по Одеру — Нейсе. Они пытались разжечь конфликт между различными нациями, натравить немцев на славян, перессорить самих славян, всячески провоцируя раздоры между ними. Новому «Вервольфу» нужны были главари. С этой целью, как я выяснил, был найден обергруппенфюрер СС Пруцман. Им нужна была моральная и материальная поддержка — и они ее обрели… в американской оккупационной зоне.

По отдельным деталям осенью 1945 года я восстановил досье «Белой армии освобождения», призванной создать видимость «революционной борьбы» между советскими и союзными оккупационными войсками. Померания, Силезия, Прибалтийские страны и вся Польша — такова была огромная территория, где «Белая армия» намеревалась развернуть свои операции. От Одера до Вислы и от Днепра до Немана возникали бандитские группки. Сами их названия были пропитаны духом реванша: «Дракон», «Вепрь», «Бизон». Мрачные символы германской мифологии.

Вливаясь в ряды «Белой армии», банды украинских националистов захватили некоторые укрепленные пункты в Карпатах. Настроенные злобно антисоветски и антипольски, они вошли в союз с войсками СС и вместе с ними распевали гимн НСДАП.

Эти диверсанты, заросшие рыжей щетиной, одетые в зеленоватую форму и в каски немецких пехотинцев, спали в вырытых немцами при отступлении траншеях, закутавшись в кожухи и полушубки из овчины, украденные у польских крестьян, или в грязные шинели вермахта. Они наводили страх на крестьян, зверски убивали уполномоченных нового варшавского правительства, пускали под откос советские эшелоны и грабили кооперативные склады. Рассредоточиваясь группами в 100—200 человек на обширных пространствах, они некоторое время оставались неуловимыми. Было совершенно очевидно, что «вервольфы» подчинялись четким директивам, имели постоянную связь с подвижными командными пунктами, а их действия координировались по радио.

В их распоряжении были передатчики новейшего образца, изготовленные в Детройте, США.

Сначала я не хотел принимать все это всерьез. Однако в Мюнхене полковник американского генерального штаба, крепко подвыпив, выболтал мне секрет.

— Журналист, который, подобно вам, идет в гору, — сказал он, — должен воздерживаться от некоторых сюжетов, затрагивающих высшие государственные интересы. Мы накануне войны между бывшими союзниками! Ваши собратья приняли навязанный им обет молчания. Мне ничего не стоит признаться вам, хотя я в любой момент могу это опровергнуть с помощью пресс-конференции, что именно мы содержим эту «Белую армию», которая дорого обходится наивным американским налогоплательщикам… Руководство ею осуществляется из буржуазного особняка в Пуллахе, в Баварии. Мы периодически снабжаем ее оружием — успокойтесь, германского производства, взятого в качестве трофеев, — а также луидорами, советскими рублями. Что касается радиопередатчиков, мы вынуждены использовать наши собственные, лучшие в мире.

— Как зовут вашего «человека на все руки» из Пуллаха?

— Он был лучшим специалистом в гитлеровской секретной службе по странам Востока: сам генерал Гелен. У нас была возможность установить с ним тесное сотрудничество, равно как с его помощниками, полковниками СС Бауном, Пруцманом и др. Они были «утверждены» личным советником президента Трумэна по стратегическим вопросам.

Мой собеседник, на груди которого красовалось несколько наград, сказал в заключение:

— Но знаете, вы никогда не встретите этих хищных серо-зеленых птиц в нашем лагере Оберурзель близ Франкфурта. У себя в «G-2» мы предпочитаем находиться среди настоящих боевых товарищей, особенно когда сидим за одним столом.

Позже, будучи в Соединенных Штатах, я узнал другие подробности относительно Гелена, который станет знаменитым «серым генералом», шефом шпионажа в Западной Германии, и его сообщников: полковника Оскара Рейле, бывшего руководителя абвера в Париже, оберштурмфюрера Франца Геринга, жестокого человека из РСХА. К ним можно добавить также генерала СС Франца Зикса, бывшего шефа VII отдела РСХА, содержавшегося в тюрьме союзников, где он отбывал свой срок наказания скорее теоретически[31].

Через три дня после встречи с американским полковником я оказался в Париже. Благодаря дружеским связям я без труда получил визу в Польшу с персональным приглашением генерала Гроша, в то время министра информации в варшавском правительстве. Было хмурое, тоскливое воскресенье, когда я снова сел в поезд, зарезервированный для союзных войск. В карманах моего френча à la Эйзенхауэр, на рукаве которого было вышито «Военный корреспондент США», находились различные поручения и аккредитационные письма от американского журнала «Кольерс» и швейцарского издательского объединения «Ренжье». Эти солидные органы прессы поручили мне провести «живое и документированное расследование» относительно новых границ Польши и борьбы против злоумышленников.

Моему репортажу действительно суждено было стать весьма «живым». События совершенно неожиданно превзошли мои ожидания.

Колеса поезда монотонно стучали в ночи. Наши вагоны, лязгая, остановились в Берлине — павшем, расчлененном, нищем. По обеим сторонам железной дороги на Варшаву громоздились немецкие танки, искореженные и почерневшие, которые оккупационные власти еще не успели свезти на свалку. По ухабистым дорогам медленно продвигались военные грузовики, груженные то продовольствием, то оборудованием, демонтированным на заводах «великой Германии».

На польской границе осмотр был коротким. Таможенники в поношенной форме плохо скрывали свое изумление. Открыв мой чемодан, они нашли там кофе в зернах, блоки сигарет и другие вещи, считавшиеся тогда роскошью. Варшавские дома, разрушенные войной, представляли собой зрелище ужасающее. Швейцар в отеле «Полония» открыл дверь своей единственной рукой, другая была ампутирована: он участвовал в героическом восстании варшавян.

Колонны машин, нагруженные материалами для восстановления города, с грохотом проезжали по старинной мостовой. Все нужно было строить заново. Слава богу, страшное прошлое постепенно отступало…

В министерстве информации я был принят генералом Виктором Грошем. Высокий и стройный, он дружелюбно смотрел на меня своими всегда печальными темными глазами. Этот выдающийся воин был героем польского Сопротивления и автором нескольких поэтических сборников. С первого нашего разговора ему пришелся по душе объективный тон, который я старался придать моим репортажам. Он говорил: «Мы рады, что у вас хватило энергии на это малоприятное путешествие. Посмотрите вокруг и опишите нашу нищету. Многие ваши коллеги составляют свои отчеты из Польши, не выходя из пресс-клубов Западной Германии и распространяя о нас всяческие небылицы».

Генерал Грош с болью переживал нарушившееся содружество по оружию между западными и восточными союзниками. Обеспокоенный политикой Гарри Трумэна и недовольный антипольским рвением американской военной бюрократии, он продолжал:

— Еще при жизни Рузвельта между русскими и американцами возникали трения. Однако их удавалось преодолевать. После смерти вашего великого президента они переросли в открытый конфликт… Вы просите меня о доступе в наши приграничные зоны. Это опасный район, предупреждаю вас. Нам самим с трудом удается его контролировать, там не прекращаются вылазки нацистских террористов и украинских националистов. Но раз вы так этого хотите, что ж, поезжайте туда… Вы обнаружите, что диверсантами из «Белой армии» управляют специальные американские службы, связанные с самыми черными силами — бывшими членами гестапо и абвера, реваншистами и бандитами всех мастей!

Перед расставанием генерал-поэт сердечно пожал мне руку.

Поезд пересекал бескрайние польские равнины. Вагон был наполовину пуст. Моими попутчиками оказались советский лейтенант, только что уволенный в запас, толстощекий коммерсант, украинец по национальности, и несколько растерянный польский служащий.

Советский офицер, родом с Кавказа, предложил попутчикам сигареты, рыбные консервы и помог молодому поляку уложить его багаж. Вынув из чехла гитару, лейтенант мелодично пел нам. По образованию он был инженер. Несколько раз был ранен. Общительный и разговорчивый, он охотно поведал об экономическом положении своей страны, с похвалой отозвался о Рузвельте и с детской непосредственностью засучивал штанину, показывая, куда попала немецкая пуля и откуда вышла.

К полуночи лейтенант задремал, а коммерсант затеял оживленный разговор с поляком. Вскоре он извлек из своего кармана засаленные карты и по ходу игры повторял, что вооруженные до зубов бандиты останавливают поезда и захватывают государственных служащих. Всякий раз молодой поляк нервно вздрагивал, натягивая на колени серое одеяло. В купе было душно.

Мы проезжали по лесистым пространствам восточной Польши. Толстощекий коммерсант безрезультатно пытался заговорить с молодой женщиной кокетливого вида в черном бархатном берете, затем с замкнутым и угрюмым ксендзом.

В купе вошли военные в квадратных фуражках, в кожаных куртках с нарукавными повязками. Они проверили документы и тщательно осмотрели наш багаж.

Поезд останавливался все чаще. На маленькой станции нас предупредил солдат, что мы должны запастись терпением: железнодорожный путь в тридцати километрах отсюда был взорван, и есть приказ ждать отряд правительственной милиции, которой поручено сопровождать поезд. Среди ночи при свете керосиновой лампы мы расположились на деревянных скамейках зала ожидания.

К трем часам утра послышался шум грузовика. Прибыла маленькая группа заспанных милиционеров с автоматами. Начальник вокзала с красным фонарем в руке предупредил нас, что мы отправимся, когда рассветет. В окрестностях орудуют банды Бандеры. В них входят власовцы, эсэсовцы, коллаборационисты, польские изменники из числа полицейских, украинские националисты.

Начальник вокзала окинул нашу группу критическим взглядом и запер расшатанную дверь. Милиционеры говорили о Нюрнбергском процессе и о бандах «белых», которые с каждым днем становятся все более опасными. Сержанту по имени Владек, командиру отряда, казалось, не было еще и двадцати. Обращаясь к крестьянам, усевшимся на свои пожитки, обмотанные веревками, он сказал с покровительственным видом:

— Главное, порядок, граждане, революционный порядок!

Под командованием этого молодого сержанта на рассвете поезд тронулся, не ожидая подкрепления, которое, как говорили, послано из Варшавы.

Пахло весной. За окнами медленно проплывали зеленые ели и белые березы — типично русский пейзаж. Купола маленькой православной церкви влажно сверкали в первых лучах солнца. Некоторые пассажиры крестились.

— Это монастырь Николая-чудотворца, — произнесла низким голосом старая крестьянка в полинявшем платке.

Паровоз дал свисток, звук которого долго разносился порывами ветра. Вдруг заскрежетали тормоза.

— Приготовиться, товарищи! — закричал сержант Владек.

Советский лейтенант и его собеседники схватили автоматы и револьверы.

Тормоза скрипнули еще раз и замолчали. Около деревянного моста через реку Свиязь поезд сошел с рельсов. Сильный толчок сбросил нас вниз по насыпи. Я ощутил острую боль в плече. Рядом со мной ничком лежал поляк: у него была разбита голова, струйки крови текли по его шее. Он был мертв. Выстрелы раздавались со всех сторон. Слышались славянские слова, польско-украинский жаргон и иногда грубая немецкая ругань. Несколько вооруженных людей в кожухах приблизились к ним, волоча за собой истекающего кровью Владека. Остальные милиционеры, обезоруженные, с руками, поднятыми за головы, стояли на берегу реки.

Нападавшими руководил человек с желто-голубой повязкой. На его куртке — огромная медаль, подобная тем, что раздают на ярмарках. Он остановился возле нас. Я посмотрел на его всклоченную бороду и огромный нос, который он безуспешно пытался очистить, зажимая поочередно каждую ноздрю и шумно сморкаясь. Он обтер грязные пальцы о полы своего кожуха. Его круглые глаза зорко следили за каждым моим движением. Когда он раскрывал рот, скрытый в густой бороде, виднелись необычно острые зубы. Что-то в этом человеке было от хищника, что-то от жабы, а все вместе вызывало отвращение. На шее у него был красный платок, за плечом — карабин. Обращаясь к нашей группе, он спросил:

— Жиды есть? Коммунисты есть?

Никто не ответил. Он грязно выругался.

— Эй ты! — приказал он молодому крестьянину, вооруженному автоматом. — Построй мне это дерьмо, чтобы я их осмотрел.

Он указал на поляну с елями по краям. Крестьянин подгонял нас ударами приклада.

— Снимай штаны, спускай кальсоны!

Два бандита направились к нам. Они говорили между собой по-немецки. «Фертиг?» — спросил один из них, «Вертик, вертик», — злобился крестьянин, коверкая чужие ему слова. В этот момент один из двух бандитов подошел ко мне. На нем была маленькая серая шапка, украинская смушка. Он увязал в длинной немецкой шинели и выглядел изнуренным. Бросив взгляд на надпись «Военный корреспондент США» на моей рубашке цвета хаки, он сказал:

— Эй ты, американец, с тобой разберемся позже. Остальные в ряд!

Он тщательно осматривал половые органы мужчин, задержавшись перед студентом из Львова.

— Еврей? — спросил он.

— Нет, — ответил молодой человек, — украинец.

— А это?

— Фимоз. Недоразвитие железы.

— Как зовут?

— Афанасий Бандера.

— Отличное имя! — восхитился бандит с нарукавной повязкой. — Наш батько тоже Бандера, Степан. Хочешь с нами? Резать коммунистов и продавшихся?

Студент отрицательно покачал головой.

— Я был у Мельника. Его убили. Настоящие украинские патриоты были с ним…

— Продавшийся Мельнику, — заорал главарь. — Будем судить его вместе с сержантом милиции и офицером-коммунистом.

Три палача, игравшие роль «судей», уселись на землю перед полукругом бандеровцев, которые присматривали за арестованными. Четвертый головорез произнес короткий приговор:

— Афанасий Бандера. Предатель своего народа. Продался евреям и коммунистам, заслуживает виселицы!

— На виселицу! — закричали не колеблясь «судьи».

— Сержант Кроцкий, продался коммунистам…

— Виселица, — повторили «судьи».

— Ладо Кикнадзе, советский офицер…

— Виселица! — завопили они хором.

Принесли несколько балок, устроили помост под толстой ветвью бука. Трое приговоренных были поставлены на него. Человек с глазами жабы ловко накинул им петли на шеи. Явно делал это не в первый раз. Сержант Владек плюнул ему в рожу. Палач отер физиономию, продолжая прилаживать петли.

Потеряв много крови, русский пошатывался, он был мертвенно бледен. Молодой украинец перекрестился. Я отвел глаза от этого жуткого зрелища и тут же получил удар прикладом в спину.

— Смотри, американец, во все глаза. Тебе будет о чем доложить в Мюнхене. Группа «Вепрь» не теряет времени даром. Пусть твои соотечественники знают, что они могут рассчитывать на «Белую армию»!

Молодой крестьянин толкнул балку, помост обрушился, и тела закачались в воздухе. Бандеровцы стали беспорядочно палить из автоматов. Все было кончено.

Банда больше не задерживалась у поезда. Опустошив наши бумажники и прихватив несколько чемоданов, бандиты удалились, забрав меня с собой. Дорога была в рытвинах. Возница с круглыми глазами правил осторожно. Время от времени он наклонял голову, здороваясь с встречными крестьянками. Телега остановилась у дома со свежевыкрашенными ставнями.

Во двор дома, в котором, по-видимому, помещался штаб, входили и выходили вооруженные люди. Пьяный лохматый подонок рассматривал меня с отупевшим видом.

— Смотри-ка, иностранец!

Он ввел меня в дом, усадил на скамейку и достал несколько бутылок пива. Долго вертел и изучал мой паспорт. За соседними столами бандиты пили и делили добычу. Сигареты, спиртное и зерно в мешках были разложены на лавках и на полу.

— Почему ты оказался здесь, американец? — Человек с лицом жабы смотрел мне прямо в глаза. — Ты приехал шпионить за нами или нам помочь?

Миловидная крестьянка уставилась на меня с любопытством, которое не пыталась скрыть, и передала блюдо гречневых блинов, с начинкой из толстых кусков свиного сала. Человек подвинул блюдо ко мне.

— Ешь, иностранец, — сказал он.

Потом он произнес короткую молитву, перекрестился и наполнил миску кашей.

— Ты не ешь мяса? — спросил я его.

— Нет, иностранец, — ответил он, — я вегетарианец. Я не ем тварей, которым господь бог дал горячую кровь, как тебе и мне. Это грешно.

Я посмотрел на его толстые, пухлые руки, так проворно накидывавшие веревку на шеи. Волосатые пальцы, которые снимали пеньковые веревки, теперь осеняли себя крестным знамением. Я снова почувствовал тошноту…

Человек в шинели защитного цвета подсел к нам. Он взъерошил волосы, вытер пот со лба и кокетливым жестом вынул старую полицейскую фуражку, полинявшую от непогоды. С наглым видом он надвинул ее на правый висок и уставился на меня. Звали его Кляйст, родом из Риги, балтийский немец. За разговором я обратил внимание на черепа с двумя скрещенными костями, вышитые на отворотах его треуголки и увенчанные орлом со свастикой в лапах. Он забросал меня вопросами на чистом немецком языке:

— Ты знаешь людей по имени Тобиаш или Гискес? Откуда ты знаешь немецкий? В какой части американской армии служишь? У тебя есть друзья в замке Крансберг, в отделе «G-2» американской армии в Мюнхене или в лагере Оберурзель? Для кого ты пишешь?

Мои документы и особенно удостоверение «Кольерс мэгэзин» удивили его и успокоили. Он смягчился, предложил мне сигареты «Кэмэл» и стал более разговорчивым.

— Ты здесь находишься среди истребителей большевиков. Сотня людей, ведущих безжалостную войну, — войну, которая будет продолжаться и перерастет в мировую. Расскажи своим оглушенным виски читателям, что́ из себя представляют «Тотенкопфкамараден» (люди из дивизии «Мертвая голова»).

Открыв кинжалом банку пива, полученного явно с американского склада, он поднялся и исчез в комнате за кухней. Оттуда доносился неясный шум и шорохи. В бывшей кладовой, где раньше, скорее всего, хранилось сало и варенье, судя по всему, работал коротковолновый передатчик.

Крестьянин, тот самый набожный вегетарианец, завозился на деревянной скамье. Вдребезги пьяный, он, икая, рычал себе в бороду, призывая всевышнего жестоко покарать «кремлевского антихриста». К счастью, я одинаково хорошо понимал и немецкий язык Кляйста, и славянскую речь его сообщников.

Вернувшийся прибалт, бросая презрительные взгляды на пьяного, сказал мне фальцетом:

— Посмотри на этого мерзавца, на эту свинью! Два года назад я приказал бы выпороть его публично, а теперь я должен собирать банду из невежественных крестьян. Поразительно, что Берлин дал нам указание зачислить их в нашу элиту, в СС!

С брезгливой миной Кляйст осушил банку пива.

В тот же вечер мне вернули мои документы. Меня отвезли с завязанными глазами на место крушения. Ночью прибыл специальный бронепоезд. Это был состав советского генерала Кротова, осуществлявший охрану железной дороги. Быстро починили путь, и вскоре я устроился в вагоне, следовавшем в Варшаву через Львов.

Во время короткого завтрака в отеле «Полония» с генералом Грошем и главным редактором газеты «Работник» я рассказал о случившемся.

— Вы легко отделались, мой друг, — сказал министр информации. — Знаете ли вы, что Кляйст — это не кто иной, как эсэсовец, бывший шеф гестапо в Даугавпилсе, который действовал под непосредственным руководством Мюллера из отдела IV-E РСХА. Он пытался выведать у вас новости о Тобиаше и Гискесе. Тот и другой подчиняются генералу Гелену и полковнику Бауну, которые осуществляют связь с командованием американской контрразведки в Крансберге и в Оберурзеле. Тобиаш — это оберштурмфюрер Франц Геринг, работающий на организацию Гелена. А Гискес — полковник абвера Герман Гискес, хорошо известный в Амстердаме и Варшаве как «ищейка Канариса». Признаться, ваши соотечественники выбрали весьма квалифицированных сотрудников. Когда вернетесь в Вашингтон, можете их поздравить… Я уже говорил вам, — продолжал министр, — об ухудшении отношений между союзниками. Вот вы и стали свидетелем того, что происходит за кулисами. Пока Пентагон оказывает финансовую и моральную помощь «белым» бандитам, действующим на нашей территории, отношения между Москвой, Варшавой и Вашингтоном будут и дальше ухудшаться.

По возвращении через Швейцарию в Париж, где были опубликованы мои последние статьи, я связался с журналами «Тайм» и «Лайф» с намерением напечатать там репортаж о моей «польской эпопее». Разве не было моим долгом проинформировать американский народ? Менее чем через год после возвращения американских солдат в США, сразу же после столь трудно доставшейся победы, Пентагон стал оказывать покровительство гитлеровскому генералу Гелену и его приспешникам, бывшим эсэсовцам, главной целью которых было превратить «холодную войну» в войну горячую!

Мой репортаж был возвращен мне редакциями обоих журналов с лаконичной надписью: «Не представляет интереса». Одновременно мне возвратили и статью «Розыск эсэсовцев в Тироле» с фотографиями, сделанными совместно с моим другом Гео Кельбером из «Франс-суар» в Арлберге. Мы сопровождали французских военных из службы безопасности на джипе во время преследования известного эсэсовца Бруннера, истреблявшего заложников и евреев. Он укрывался у крестьян на высоте 3000 метров в Форарльберге. Эта статья, которой никак не откажешь в злободневности, несколько месяцев провалялась в редакции, до того как была мне возвращена с невежливой запиской.

Через несколько лет я понял, почему журналы «Тайм» и «Лайф» отказались опубликовать мой репортаж. Аллен Даллес, будущий директор ЦРУ, только что основал комитет «Свободная Европа» и субсидировал его мощную радиостанцию, обосновавшуюся в центре Мюнхена. Миллионы долларов предоставили такие компании, как «Дженерал фуд», «Форд», «Полароид», «Америкэн салфэр», «Дженерал моторс», «Вестингауз», «Дженерал электрик», «Крайслер», «Белл телефон», «Стандард ойл», а также владельцы журналов «Тайм» и «Лайф». Остракизм, которому меня подвергли, нашел свое объяснение. «Нью-Йорк геральд трибюн» 3 января 1978 года за двойной подписью М. Крудсона и Дж. Тристера опубликовала большую статью об американских журналистах завербованных в 1945 году разведслужбами Соединенных Штатов и оплачиваемых ЦРУ. Множество «исторических трудов» и репортажей также финансировались через те же каналы, а их публикация сопровождалась шумной рекламой.