Наконец Хорихор возвратился с Опу домой.
В эти несколько дней Шорбоджоя очень истосковалась по сыну.
И Дурге тоже было грустно и тоскливо, ей даже играть не хотелось. Как раз накануне отъезда брата Дурга вконец поссорилась с Опу из-за высушенной тыквы; из неё они хотели сделать лодку. За время, что отсутствовал Опу, Дурга собрала много высушенных тыкв, но не стала мастерить из них лодку, а ждала Опу. «И зачем я из-за ерунды поругалась с ним и отодрала его за уши! — сокрушалась она. — Только бы он вернулся скорее! Я больше никогда не буду ссориться с Опу и отдам ему все тыквы».
И вот Опу дома! Добрых две недели он ходил по деревне и рассказывал всем о своём удивительном путешествии. Сколько чудесного он видел… Железную дорогу, по которой бегают поезда! Куклу, которая, если ей нажать на живот, начинает, как припадочная, дёргать ногами и руками и бить в бубен. А Омола…
И где только он не был! Сколько видел прудов, заросших лотосами! Мимо скольких деревень проходил, по скольким лугам и полям! Однажды, когда Опу захотел пить, они с отцом зашли в кузницу. Хозяева оказались очень приветливыми, они позвали мальчика в дом и угостили дудх-чинре́-баташа́[41]. Опу даже не знал, о чём рассказывать, так он был переполнен впечатлениями. Описание железной дороги потрясло Дургу.
— А эти железные рельсы, они очень длинные? — несколько раз переспрашивала она. — И провода висят? Ты сам видел поезд? Правда?
Нет, поезд Опу не видел. И в этом виноват отец. Если бы они подождали у железной дороги несколько часов, тогда Опу непременно бы увидел поезд. Но Опу так и не удалось уговорить отца…
Шорбоджоя вышла из дому во двор, наткнулась на какую-то длинную верёвку, раздался шум, и на землю упали два шеста. Всё это произошло мгновенно. Ни подумать, ни понять, что же произошло, времени не было.
Вскоре вернулся домой Опу. Едва войдя во двор, он замер, не веря своим глазам. Что это? Кто порвал его телеграф?
На земле он заметил следы ног. Это могла быть только мама, больше никто! Только мама, больше никто! Опу вошел в дом и увидел, что мать сосредоточенно чистит косточки плодов хлебного дерева. Мальчик остановился и посмотрел на мать таким взглядом, каким, как ему казалось, сын Арджу́ны[42] смотрел на войско врага.
— Ты что же, мама, разве не знаешь, что я еле дотащил из леса эти два шеста? — сказал он срывающимся от обиды голосом.
Шорбоджоя оглянулась и неуверенно переспросила:
— Какие шесты? Что случилось?
— Разве я не страдал? Разве я не изодрал руки и ноги о колючки?
— Что ты говоришь, как дурачок? Что случилось?
— «Что случилось»! Я с таким трудом натянул телеграфные провода, а ты их порвала!
— Вечно ты что-нибудь выдумаешь, сынок! Откуда мне знать, что́ ты там натянул поперёк дороги — телеграф или не телеграф! Я очень торопилась, вот и порвала. Что же мне теперь делать?
И она снова занялась своей работой.
Какая бессердечность! А Опу ещё думал, что мама любит его, но теперь он понял свою ошибку. Опу никогда не мог даже предположить, что у него такая жестокая и бессердечная мать! Вчера он потратил целый день, бродил по манговой роще Палита, по бамбуковой роще уважаемого учителя, с трудом сорвал свисавшие с высоких деревьев длинные лианы. Опу собрался играть в железную дорогу — всё уже было готово, и вдруг…
И Опу захотелось сказать матери что-нибудь резкое, грубое. Он постоял немного и, не придумав ничего другого, сказал громким, пронзительным голосом:
— Сегодня я не буду есть рис. Никогда больше не буду есть рис!
— Не хочешь — не ешь. Можешь уходить. Ты что думаешь, если ты поешь рис, ты осчастливишь меня? У меня нет ни минуты свободного времени, всё время занимаюсь стряпнёй. Посмотрю, кто тебя накормит, когда ты проголодаешься!
Через мгновение Опу в доме не было. Он испарился, словно камфара. Дурга, которая входила в это время в дом, еле успела посторониться в дверях, пропуская Опу. Брат словно вихрь пронёсся мимо неё.
— Опу! — удивлённо крикнула она ему вслед. — Куда ты так спешишь? Что случилось? Опу, послушай…
— Твой Опу стал каким-то чудны́м, — сказала мама. — Весь высох и почернел. Натянул что-то посреди дороги, а я проходила и порвала. Что же делать теперь? Я ведь не нарочно порвала. А мальчишка сердится: «Не буду есть рис!» Ну и пусть ходит голодный. Вы что думаете, если лишний раз поедите, то очень обрадуете меня?
Дурге пришлось стать посредницей между матерью и братом. После долгих поисков, часам к двум дня, она нашла Опу. С окаменевшим лицом он сидел на стволе упавшего мангового дерева в саду Рая.
Но, если бы вечером вы заглянули во двор и увидели Опу, вы бы ни за что не поверили, что это тот же самый мальчик, который, обидевшись на мать, ушёл из дому.
Вернувшись домой, Опу с удивлением увидел, что всё в порядке — во дворе из одного конца в другой опять были натянуты провода. Совсем как телеграфные провода вдоль железной дороги!
Опу тотчас же побежал к Шоту.
— Шоту, — сказал он, — во дворе нашего дома натянута проволока. Пойдём, мы будем играть в железную дорогу.
— А кто повесил проволоку?
— Наверное, мама! А шесты поставила диди!
— Ну и играй сам, а я не хочу.
Опу подумал, что звать больших ребят бесполезно. Кто его послушает? Всё же он ещё раз пошёл к Шоту. С безнадёжным видом, в смущении держась рукой за угол веранды, жалобным голосом он тянул:
— Шоту, пойдёшь ко мне? Будем играть втроём — ты, я и диди. — И он горячо добавил: — Я нарвал столько листьев для билетов. — И Опу широко развёл руками, показывая, как много листьев он нарвал. — Вот столько! Пойдём.
Но Шоту не хотел играть. А Опу всегда очень робел на людях. Не сказав больше ни слова, он ушёл домой. От обиды он чуть не плакал: столько уговаривал Шоту, а тот всё равно не пошёл играть с ним.
Утром следующего дня Опу и Дурга построили из камней большой магазин и пошли собирать для него «товары». Дурга хорошо знала, где в лесу можно найти разнообразные плоды и листья. Чего они только не набрали! Бете́ль[43] у них был из листьев дерева нона́, сладкий картофель — из бутонов цветов, а разные коренья и другие овощи — из всяких лесных растений. Принеся всё это, дети открыли в магазине торговлю.
— А из чего мы сделаем сахар, диди? — вспомнил Опу.
— У бамбуковых зарослей есть куча очень хорошего песка, мама берёт только этот песок, когда жарит рис. Сбегаем и принесём этого песку — он белый, хрустит, ну просто сахар!
В поисках «сахара» дети зашли в глубь леса. Прямо перед ними на самой верхней ветке высокого дерева, в густой зелени больших лиан, качались неизвестные ярко-красные большие круглые плоды. Опу и Дурга одновременно увидели их и очень обрадовались. Когда наконец ярко-красные плоды, разрывая сеть лиан, упали на землю, дети с радостью бросились подбирать их. Это были спелые плоды, три штуки! Опу и Дурга взяли их главным образом, чтобы украсить магазин. Три ярких плода положили так, чтобы они бросались в глаза покупателю сразу, как только он войдёт. Торговля шла бойкая. Дурга сначала купила бетель, а потом почти весь его вернула обратно — заявила, что товар плохой.
Но тут неожиданно появился Шоту.
— О, Шоту, — радостно бросился навстречу ему Опу, — посмотри, какой у нас магазин! Скажи, что это за плоды? Мы нашли их в лесу. Ты видишь какие! Мы даже не знаем, что это.
— Этот плод называется мака́л[44], — сказал Шоту. — У нас в саду много таких росло.
Опу очень обрадовался приходу Шоту. Шоту не часто заходил к нему, он был заводилой у старших ребят; может, поэтому с его приходом играть в магазин стало не так забавно.
— Брат, дай мне два ма́на[45] риса, — обратилась Дурга к Опу, — только помельче. Завтра у моей куклы последние смотрины перед свадьбой, будет много гостей.
— А меня на смотрины не пригласите? — спросил Шоту.
Дурга покачала головой:
— Нет, почему же? Ты будешь гостем от невесты. Приходи утром. Да, скажи Рану, чтобы оставила для меня немного сандала, завтра утром я зайду за ним…
Не успела Дурга договорить, как Шоту вдруг схватил что-то из товаров, выставленных для продажи в магазине, и бро́сился к калитке. Опу с криком — за ним.
— О диди, он украл! Он украл! — дрожащим от обиды голосом кричал Опу.
Прежде чем удивлённая Дурга успела понять, в чём дело, Опу и Шоту скрылись за воротами. Бросив взгляд на полки игрушечного магазина, Дурга увидела, что там не осталось ни одного из трёх ярко-красных плодов.
Одним прыжком девочка оказалась у ворот. Впереди по дороге бежал Шоту и, почти нагоняя его, Опу. Шоту был старше Опу года на три. К тому же Шоту не такой хрупкий и изнеженный. Наоборот, он сильный, мускулистый. Опу трудно угнаться за ним, но всё же он почти догнал Шоту. Острое чувство смертельной обиды прибавило мальчику силы.
Вдруг Дурга увидела, что Шоту замедлил бег и на мгновение обернулся. В ту же секунду Опу вдруг остановился и упал. А Шоту добежал до проезжей дороги и исчез из виду.
Дурга подбежала к брату. Наклонившись вперёд, Опу обеими руками тёр глаза.
— Что случилось, Опу? — воскликнула встревоженная девочка.
— Шоту бросил мне в глаза пыль, диди, — ответил Опу с обидой в голосе, продолжая тереть глаза обеими руками. — Я ничего не вижу…
Дурга отвела его руки.
— Стой, стой спокойно. Я посмотрю. Нельзя тереть глаза. Ну-ка!
— О диди, — жалобно проговорил Опу, пытаясь снова протереть глаза, — у меня что-то нехорошее с глазом, я ничего им не вижу. У меня остался один глаз, диди…
— Дай мне посмотреть… Да не три же ты глаза!
Послюнив конец своего сари, девочка стала вынимать у брата из глаза соринки. Вскоре Опу, щуря глаза, начал понемногу прозревать. Дурга, подняв веко, несколько раз подула на глаз и сказала:
— Ну вот, теперь ты можешь смотреть. Ладно, иди домой, а я пойду и расскажу всё его матери и бабушке. И ещё я скажу Рану. Какой противный мальчишка! Ты иди, я сейчас приду.
Дурга дошла до дома Рану, но идти дальше не осмелилась. Она боялась хозяйки. Постояв в нерешительности возле ворот, Дурга ни с чем вернулась домой.
Когда она входила во двор, она увидела, что Опу, спрятавшись за левой половинкой ворот, тихо плачет. Дурга знала — он не плакса. Опу никогда не плачет, что бы ни случилось. Он будет злиться, дуться, но не плакать. Девочка поняла: сегодня у него очень большое горе — пропали такие красивые плоды, и, главное, его обидело и поразило коварство и жестокость Шоту. Грустно Дурге видеть, как плачет Опу, горько стало у неё на душе.
Дурга подошла к брату, взяла его за руку.
— Не плачь, Опу. Идём, я подарю тебе все свои ракушки, — пыталась она утешить мальчика. — Идём. Зачем ты плачешь? От этого будет ещё больней глазам! Подожди-ка, дай я посмотрю, ты порвал дхо́ти[46].
Когда-то в деревне поклонялись богине Бишолокхи́. Она считалась богиней — покровительницей рода Моджумда́ров. Однажды в благодарность за успех в каком-то деле люди из этого рода принесли богине в жертву человека. Разгневанная богиня явилась кому-то из деревенских жителей во сне и сказала, что она покидает храм и навсегда уходит отсюда. Это очень старая история. Уже не осталось в живых тех людей, кто бывал на праздниках в честь Бишолокхи. Храм её давно разрушен и разграблен, пруд перед храмом превратился в глухое болото, а на берегах его вырос густой лес. В деревне не осталось никого, кто помнил бы род Моджумдаров.
Но вот что случилось совсем недавно. Шору́п Чоккробо́рти ходил в гости в соседнюю деревню. Возвращаясь вечером домой, он спустился на берег реки и встретил там прекрасную девушку. Место было пустынное, далёкое от жилья. Увидев так поздно на опушке леса молоденькую красивую девушку, Шоруп Чоккроборти очень удивился. Но не успел он и слова вымолвить, как послышался нежный голос девушки:
— Я богиня Бишолокхи. Слушай меня внимательно. В деревню через несколько дней придёт страшная болезнь — холера. Скажи, чтобы совершили приношение богине Ка́ли из ста восьми тыкв. Запомни: сто восемь.
Как только богиня произнесла эти слова, она исчезла, растворившись в холодном вечернем тумане на глазах у поражённого Шорупа Чоккроборти. И действительно, через несколько дней после этого происшествия деревню посетила страшная эпидемия.
Эту историю Опу слышал много раз. И сегодня мальчик вспомнил её. Вот бы увидеть богиню Бишолокхи хоть раз! Может быть, Опу пойдёт однажды в лес и встретит вдруг богиню. Богиня красивая, на ней сари с цветной каймой, на шее блестит ожерелье, а на руках браслеты лучше, чем у мамы и у Дурги.
«Ты кто?» — спросит прекрасная богиня.
«Я Опу».
«Ты очень хороший мальчик, Опу. Задумай любое желание, я исполню его».