Близился праздник в честь Шивы. Боддона́тх Моджумда́р с тетрадью для записи пожертвований пошёл по домам.
— Нет, господин, — сказал ему Хорихор, — в этом году брать с нас целую рупию будет несправедливо. Я не в состоянии дать целую рупию.
— Будет труппа Нилама́ни Хаджри́, — возражал Боддонатх. — Её ещё никто не видел в нашей деревне.
Праздника осталось ждать недолго. По деревне ходили санья́си[51], участники праздника; они пели и плясали. Дурга и Опу, забыв о сне и еде, бродили за толпой саньяси из квартала в квартал. Одни угощали саньяси, одаривали старым платьем, деньгами, случалось, дарили даже кувшины. А другим нечего дать, кроме горсти риса. Поэтому в бедные дома саньяси не любили заходить. Так в течение десяти дней саньяси обошли всю деревню, потом наступил канун самого праздника.
Вечером в этот день под фиговым деревом саньяси должны были показать танец с палками.
— Танец с палками будет не под тем деревом, что в прошлом году, — прибежав домой, сообщила Дурга. — Саньяси выбрали большое дерево на берегу реки.
Дурга и Опу вместе с другими детьми квартала поспешили на берег реки. После того как танец с палками кончился, все отправились туда, где на следующий день должен был начаться праздник.
Вокруг этого места вырубили все деревья, скосили траву. Здесь Дурга и Опу встретили девочек из дома Бхубона Мукхерджи — Рану, Пунту и Туну. Дома их держали в строгости, девочкам не разрешали бегать куда захочется, как Дурге. Они еле-еле упросили старших разрешить им прийти сюда.
— Сегодня ночью саньяси пойдут на ночное бдение на кладбище, — сообщила Туну.
— Я знаю, — ответила Рану. — Если человек умрёт, его завяжут и понесут на кладбище под дерево чхати́м. Там его оживят. Потом они принесут голову мёртвого и будут читать всякие заклинания.
— Я знаю одно заклинание, — заявила Дурга. — Хотите, прочту?
Она прочла стишок, засмеялась и добавила:
— Какая красивая кукла Гоштабиха́ра будет участвовать в представлении! Я ходила смотреть её в дом Дашу́ Кума́ра. Ты видела, Рану?
— А насчёт головы мертвеца — это правда? — спросила Пунту.
— А то нет! Вот пойди туда поздно ночью, сама уви́дишь, — подтвердила Рану. — Мы возвращаемся домой. Пошли с нами: сегодня ночью быть на улице — не к добру. Вы идёте, Опу, Дурга?
— Почему не к добру? — допытывался Опу. — Что будет сегодня ночью?
— Об этом нельзя говорить! — таинственно сказала Рану. — Иди лучше домой.
Дурга ушла с ними, а Опу остался. Он не заметил, как спустились сумерки. Опу пришлось одному возвращаться домой, на дороге он не встретил ни души. Мальчик наслушался рассказов о кладбище и о головах мертвецов, и теперь его пробрал страх. У бамбуковой рощи на повороте он почувствовал какой-то странный острый запах. Опу ускорил шаг и повстречался с бабушкой своего приятеля Нере. Она шла на место празднества и несла приношение. Опу сначала не узнал её в темноте.
— Чем это пахнет, бабушка? — спросил он.
— Разве ты не знаешь? Сегодня все «они» вышли. Поэтому и запах.
— Кто «они», бабушка?
— Как это — кто? Воинство бога Шивы! Вечером нельзя называть «их» по имени.
Опу словно что-то кольнуло. Тёмная ночь, на небе чёрные тучи, рядом бамбуковая роща, непонятный запах и это воинство Шивы — духи и демоны, — сердце маленького мальчика затрепетало от страха в ожидании чего-то таинственного, неизвестного и ужасного.
— Как же я теперь пойду домой, бабушка? — испуганно спросил Опу.
— Зачем спать в такую ночь, как сегодня! — проворчала старуха. — Пойдём со мной! Я несу горшок с приношениями для праздника.