Марахси

Глава 17. Шоу должно продолжаться

Поскольку Колизей работал круглосуточно, то и ловушки Шамана пришлось устанавливать при посетителях. Для этого выбрали время далеко за полночь, когда старожилы клюют носами, а вновь прибывшие ничего не замечают, кроме спецэффектов, стоивших Колизею приличных денег. Униформисты таскали по залу здоровенные ящики, у каждого из рабочих был в ухе крошечный динамик, и ставить правее или левее решал Шаман, находящийся на балконе. Ящики постепенно расходились по залу, не привлекая особенного внимания.

Смена Быка закончилась, новый администратор, крепкий и рослый бугай, занял его место на диване, и пришлось сделать вид, что захотелось с кем-то поболтать. Шаман удивился, когда Бык бесстрашно подошел к нему и взялся руками за перила в самом торце балкона. Несколько минут они просто стояли рядом, наблюдая за окончанием работы. Что было в ящиках, Бык не знал, но предполагал, что под видом динамиков начинка там самая продвинутая и мощная.

— Вы подозреваете весь зал сразу? — спросил он.

— Сначала нужно определить сектор, из которого исходит передача, — ответил Шаман. — Как только это узнаем, сосредоточимся всей аппаратурой на нем, это делается простой командой в настройках, таскать ничего не придется. Техника даст сетку с шагом в тридцать сантиметров. Это значит, что если объект стоит в обнимку с кем-то другим, мы все равно его выделим.

— С таким оборудованием должно повезти, — согласился Бык. — Главное, чтобы он не заметил вас раньше, чем вы его. В толпе очень просто улизнуть.

— Он будет занят, — усмехнулся тот. — Настолько, что не станет смотреть по сторонам. Да и никто в зале не станет.

— О чем вы говорите?

— Завтра в полночь открываем «Парад планет».

Бык почувствовал, что мельтешение зала под балконом начинает напоминать карусель, смазанную и размытую, людской шум перекрылся противным звоном в ушах. Он попятился и под пристальным взглядом Шамана виновато пояснил:

— Голова кружится, давление, наверное. Нужно похудеть, но черт его знает как, разве что сменить планету на какой-нибудь курорт. Вот разбогатеем, поеду на минеральные воды Карассы.

— Тотализатор опасная штука, не зря их запрещают, — согласился Шаман. — Адреналин только выглядит невинно, а это такой же наркотик, как героин. Без новой дозы уже вялость, апатия и депрессия, своих гормонов не хватает, а внешние действуют все меньше и короче, и ты уже не человек, а развалина, зависимая от тюбика с химией или человека, который стимулирует в тебе их выработку. Обычную наркоту можно хотя бы отобрать.

— Да, пожалуй.

Бык торопливо вышел с балкона, постоял среди орущей дикторской смены, развлекавшей публику анекдотами и прибаутками в пересменок между боями, и решил, что сегодня будет спать, крепко и старательно, даже если придется для этого выпить все оставшееся снотворное. О том, что его почти не осталось за последнюю неделю, он старался не думать. Вигго проводил его равнодушным взглядом, слегка спустив наушники, но Бык вдруг остановился, повернулся к нему.

— Когда вы успели разлюбить классику? — спросил он. — Раньше ваши треки мне нравились больше, классика все-таки приподнимает над обыденностью, а эта поп-культура, рок-н-рольчики и прочее, это же потакание низменным вкусам. Марахси что, распространяет свою черную пыль на любые мозги? Под веселую музыку умирать приятнее? Или вы думаете, что это все понарошку?

— Не понимаю, о чем вы, — Вигго потер глаза. — Что не так?

— Все в порядке.

Проходя мимо кабинета Саммю, он дал себе слово не поворачивать голову и не смотреть на мониторы. Почему он оказался стоящим за спиной Саммю, объяснить бы решительно не смог. Но тот нисколько не удивился, подвинулся в сторону и дал ему место у экрана.

Лазарет был нарезкой узких боксов-пеналов с длинным проходом в середине. Аппаратура в них была громоздкой, старой и дышала на ладан. Откуда она появилась на Марахси, Бык не помнил, кажется, ее тоже привезли на утилизацию, техники в ней долго ковырялись, прежде чем она заработала. А вот кровати, меняющие наклон и высоту, они покупали сами, когда Колизей только начинал, каждый успешный кассин был на вес золота — фаворитов было мало. Это сейчас их целая когорта. Когда все успело так измениться?

Старухина кровать была в фокусе камеры, снималась сверху, видимо, оборудование прикрепили к стене под потолком. Сама Старуха в больничной робе уже не напоминала монументальную фигуру с маской. Покрытые бинтами руки безвольно лежали поверх тощего одеяла, оставшиеся в тени глаза напоминали черные провалы. Она почти не двигалась, повязки оставляли возможности для маневра только шее и голове. Прикрепленный к ней монитор тихо попискивал, показывая цветные кривые и непонятные цифры. Сейчас Старуха не спала, смотрела в камеру, не зная о ее существовании, и без косметики выглядела призраком без единой кровинки в лице.

— Сколько ей лет на самом деле? — спросил Бык.

— Неизвестно, — помедлив, ответил Саммю. — В этом есть что-то философское. Когда не знаешь собственный возраст, то понятия не имеешь, старость у тебя или молодость, подходящ для тебя объект страсти или же ты совершаешь преступление по цивилизованным меркам.

Бык отошел в другой конец комнаты и достал сигареты. Пропади все пропадом. Прикуривая, он увидел, как лицо Саммю изменилось. Тот приподнялся в кресле и подался вперед, натягивая наушники. Из какого-то мазохизма Бык остался стоять там, где был, глядя в пол и ожесточенно затягиваясь. Трибуны привычно бесновались за стенами и под полом, никотин сжимал горло, оседая на языке грязью, а на легких — пеплом Марахси, черным и смертоносным.

«Парадом планет» называлась неделя боев фаворитов. Никаких новичков, только кассины-чемпионы и самые опасные ромульяне. Условия поединка тоже устанавливались самые жесткие. Ставки во время «парада» подпрыгивали до небес, многие даже спали в зале, чтобы не пропустить ничего и не потерять место. Выигрыши, если верить прогнозам букмекеров, сулили быть фантастическими.

Из-за растянутых там и тут спальников и тряпок зал начал походить на лагерь цыганских беженцев. Администрация со своей стороны делала все, чтобы пребывание зрителей было максимально комфортным и удобным — раздавала бесплатную воду, принимала ставки прямо в зале с передвижных терминалов. Семейные гости занимали сектор под балконом, у него был свой выход в Дартсаршери, без боязни, что тебя задавят или обчистят карманы. Остальной зал кипел и бурлил, иногда вспыхивали драки. Все конфликты улаживали униформисты, разводившие драчунов в стороны и от имени администрации выдававшие конфеты, в состав которых входил транквилизатор.

На арене до начала «парада» нанятые за несколько кредитов доморощенные фокусники и кривляки поддерживали в зале настроение праздника. Реклама фаворитов висела на каждом углу, желающие могли приобрести ее в бумажном виде. Даже не глядя в нее, Бык прекрасно знал, кто стоит в верхней строчке турнирной таблицы.

«Парад планет» всегда открывался в полночь, дикторские смены были в состоянии полной готовности. В прошлый раз один из комментаторов упал в обморок прямо на микрофоны, и сменный диктор подхватил реплику на полуслове, продолжая ее и одновременно сталкивая несчастного со стула вниз и занимая его место — шоу должно продолжаться.

— Вы меня избегаете? — прямо спросил Саммю, встретившись с Быком на лестнице, ведущей в кабинет Ромула. — Не могу понять причину, кажется, ничем не портил вам настроения.

— Просто устал, — кратко ответил Бык. — Сколько времени уже тут пашем без отпусков. Сначала завод, потом Колизей. Вы не чувствуете себя выжатым?

— Если бы я вдумывался в то, что чувствую, давно бы спятил, — честно ответил Саммю. — Вот выгорит у Ромула дело со школой, брошу эту работу к чертовой матери.

— Чем займетесь? — Бык очень понадеялся, что Саммю скажет что-нибудь о длительном отдыхе, но тот раздул ноздри и на секунду провалился куда-то в глубину своих фантазий, после чего тряхнул головой.

— Школе понадобится охрана, — сказал он. — Не просто тупые униформисты, а собственная армия.

— Надеетесь ее возглавить? Зачем нам армия?

— А вы никогда не думали, насколько мы тут беззащитны?

Пустоватые глаза Саммю отразили блики от спота на потолке и показались Быку мертвыми.

— Несколько андроидов не в счет, а кроме них кто у нас есть? — продолжал тот свою мысль. — Вы, да я, тупой диджей и пара трепачей с микрофонами. Один лучевой пистолет на всех да пара шокеров. Нас можно брать голыми руками.

Бык с тревогой посмотрел на его расширившиеся зрачки, снова уловил тот давний страх, который видел в них однажды в медблоке.

— У вас паранойя. Никому мы не сдались, чтобы высаживать сюда десант. Да и международный скандал будет. Нужно больше отдыхать, а не просиживать сутками напролет перед мониторами.

Глаза Саммю приобрели обычный вид, а лицо стало хитрым.

— Неужели сейчас не спросите, как там Старуха поживает?

— Почему не спрошу? Могу спросить.

— Лучше, — отмахнулся Саммю. — Вторую операцию сделали, собрали на живую нитку, но она определенно идет на поправку, бабы живучие. Герр доктор клянется, что в последний день «Парада» мы сможем выпустить ее на арену.

— Зачем? — не понял Бык. — Опять ваши дикие фантазии? Она же почти инвалид! Чудом ее выходили, так отдайте покупателю — и дело с концом.

— Цена, которую можно взять с покупателя, ничто по сравнению с тем, что будет твориться, когда мы объявим ее бой. Знаете, как они сейчас говорят, когда кто-то фантастически везуч и удачлив за гранью реальности? «Ты что, из сто пятой?»

— Что, действительно?

— Да. Старуха из сто пятой, Малой из сто пятой, Высокий тоже, Борода, да больше половины турнирной таблицы «парада» — это сто пятая. Фабрика звезд, мать их. Откуда только вызрели…

Последнее Саммю уже пробормотал, неловко покачнувшись, и Бык вдруг понял, что он смертельно пьян. Не хотелось думать, что в пустой кабинет Ромула тот шастает за бесплатными коньяком и виски, но ничего другого в голову не приходило. Он посторонился, чтобы дать ему пройти, попутно раздумывая о том, кто был покупателем Старухи. Он не слышал его имени, только недавно узнал о том, что тот существует. Турнирная таблица была наклеена через каждые два шага по всему коридору.

В кабинете Ромула Бык проверил сообщения в ящике, пароль и логин от которого знали только они с Ромулом. Письмо было одно — Ромул удачно сел в Виктор-Сити и занял номер в гостинице. Встречу назначили на завтра, в девять вечера. Других новостей не было.

На обратном пути Бык остановился под спотом тусклого освещения и поднял голову к афише. Глянцевая бумага, черная с красным, печаталась здесь, в Дартсаршери, на древнем как мир станке. В левом верхнем углу из-за таблицы выглядывала маска ромульянина, в правом нижнем углу скалился Горо, изображенный очень похожим. Почему именно он, вопросов не вызывало — сорок два боя, самый старый и самый сильный кассин Колизея. Бык поискал его место в таблице и удивился — далеко не первая треть и даже не вторая, ближе к концу, а потом догадался. Имена шли сверху вниз по убыванию суммы принятых за последнюю неделю ставок. Это было удобно для посетителей, не знаешь на кого ставить — ставь на того, на кого и большинство, не прогадаешь. Горо редко выходил на арену, полученные травмы позволяли ему собраться на один-два боя в месяц, слишком мало, чтобы подогревать народную любовь к себе, когда на слуху постоянно имена новых фаворитов.

Бык поднял руку, содрал одну из таблиц со стены, смял в кулаке и, не найдя куда выбросить, сунул себе в карман. Ее место осталось зиять на стене, выбитым зубом в ряду других, здоровых, крепких и бесчувственных.

Пройти сквозь букмекерскую во время приема ставок на «парад планет» было задачей трудной. Бесконечные толпы народа давились в окошки и совали туда кредиты, о происхождении которых на Марахси никого не спрашивали. Разношерстные туристы со всем своим барахлом в руках делали зал подобием вокзала. Прибывающие и убывающие смешивались лицами в цветном калейдоскопе, где никому не было дела до того, кто снует за их спинами в направлении дверей на лестницу, уследить бы за кошельком и очередью, попутно сверяясь с цифрами на табло.

Уровнем ниже находилась квадратная площадка с тяжелой крышкой люка, которая была сейчас открыта. Несколько униформистов, стоя у провала в нижний коридор, сверялись со списком, отправляя ходунка за кассинами, назначенными на открытие «парада». Такой же список был у Быка, поэтому он постоял немного рядом и посмотрел, как служители вытягивают из темноты прибежавшего за ходунком молодого парня в войлочной робе. Парень был бледен и страшно нервничал.

— Следующий пошел, — крикнул ходунку униформист. — Пятьсот четвертая, Волк.

Ходунок с лязгом укатился в указанном направлении.

— Страшно? — спросил Бык у кассина, имя которого так и не вспомнил, а смотреть не стал.

— Дюже боязно, — с готовностью ответил тот, двигая лопатками по шершавой стене, у которой его поставили, чтобы вывести потом наверх со всеми вместе. — Кажись, как не вертайся, все едино схороняют.

— Может не тебя, а противника схороняют.

— Вот кабы циферь не забыть, кака положена для чиба.

— Не забудешь, — успокоил его Бык. — Ты же не первый раз на арене.

— Шестый, — расплылся в улыбке кассин. — А все едино как впервой.

Когда количество кассинов у стены выросло до пяти, Бык достал сигареты, зажигалку, потом посмотрел на униформистов и махнул рукой.

— И так дышать нечем, — объяснил он. — Внизу покурю.

Рабочие проводили его фигуру, взявшуюся за поручни железной лестницы, равнодушными взглядами, и вернулись к спискам.

Спускаться вниз было легко, а вот подниматься трудно — вместо ступеней были приваренные к боковинам прутья, лестница была длинной и практически отвесной. Поэтому ходунка не поднимали совсем, а только глушили и оставляли до следующих вызовов. Все это Бык подумал мельком, останавливаясь так, чтобы униформисты его видели. В этом положении он выкурил первую сигарету. Потом вторую. Ходунок еще пару раз пробежал мимо него, причем один раз пришел порожняком, потеряв где-то кассина, и отправился за ним снова. Бык после этого отступил немного дальше, на самый угол первого поворота. Там было слепое пятно, которое не видел Саммю на своих камерах, там пошли в ход третья и четвертая сигареты. Ходунок неутомимо продолжал водить к лестнице смертников.

Ждать после девятого кассина пришлось недолго, лязг ходунка он услышал еще за несколько метров, а когда тот вынырнул из темноты, Бык мгновенным ударом кулака остановил его. Простейший механизм замер как вкопанный, потихоньку щелкая внутри корпуса какими-то пружинами, заточенными на дальнейший бег. Мальчишка догнал робота, вовремя затормозил и остановился как вкопанный, глядя на Быка. Поверх кассинской робы на его плечах болталась жилетка Старухи, глянцевая, похожая на кожаную, со множеством карманов, куда она обычно отправляла подарки с хозяйского стола. Эту жилетку знали все, носить ее так открыто было почти вызовом или каким-то символическим аутодафе, но Бык не стал говорить об этом. Презирая себя за слабость, сказал быстрой скороговоркой другое:

— Что бы тебе ни предлагали перед боем — не ешь. И не пей. Скажи, что тошнит от волнения и бери с собой, только не отказывайся. Понял меня?

Чувствуя себя жалким, он посмотрел мальчишке в глаза, где опять увидел не то, что ожидал. Не растерянность, не благодарность, не испуг, а что-то другое. Значит и в тот раз не показалось.

— Я понял, Бык. Ничего не есть и не пить.

— Хорошо.

Бык толчком запустил ходунка снова и кивком головы велел мальчику следовать за ним. Ему не хотелось, чтобы он заметил, как у него дрожат руки. А они дрожали, словно он тяжесть какую-то нес и вот, сбросил. Легче стало, но спокойнее — нет.