Марахси

Глава 18. Белый медведь

В комнатушке Шамана было тесно даже для такого небольшого количества посетителей, какими были Бык и Саммю. Приходилось стоять за его спиной, щурясь от яркого света мониторов, которые располагались полукругом, давая обзор на сто восемьдесят градусов. Зал был представлен на каждом из них схематичным кругом, арена — вписанным квадратом. Тонкие линии, подчинявшиеся движению указателя в руке Шамана, скользили по схеме, разбивая ее на сектора и квадратики, возвращая нормальный масштаб и опять увеличивая карту до какого-нибудь одного места в размер экрана.

Бык смотрел на все это машинально, Саммю больше крутил головой по сторонам. Никогда раньше Шаман не приглашал их к себе, да и сами они не горели желанием спотыкаться среди непонятных устройств, часть из которых была наполовину разобрана. Свет в помещении давали по большей части тоже мониторы, но с потолка на витом проводе свисала тусклая лампочка.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Саммю. — Есть что-нибудь?

— Пока нет, — процедил Шаман.

— Может быть, он догадался, что мы за ним следим?

— Откуда?

Шаман уставился на Быка узким и острым взглядом, от него стало не по себе, но Бык неопределенно повел плечом.

— Мало ли какие у дрифтеров возможности.

— Они не боги, — Шаман снова отвернулся. — Все это дело техники, а мы по всему залу установили перехватчики. Начало передачи зафиксируем стопроцентно.

— А мы так и не знаем, о чем была первая? — Саммю взглянул на Быка в поисках поддержки. — Хотя бы приблизительно?

— Понятия не имеем, — сквозь зубы ответил Шаман. — Абракадабра какая-то.

— С чего он тогда взял, что полуграмотный кассин его поймет? Вы же сказали, что это от устройства к устройству? А наши чипы не несут в себе никаких встроенных сложных дешифраторов, они просты как яйцо.

Шаман отъехал на кресле от мониторов и потер глаза.

— Да, — сказал он. — Вот именно. Они просты. Поэтому наш чип я исключил. И стал наводить справки о полуграмотном кассине.

— Где наводить?

— Сначала здесь, в наших базах, которые остались со времен завода, когда мы фотографировали входящих на территорию завода для системы контроля. Исходил из того, что если он оказался в бараке кассинов, то наверняка был в числе рабочих, которых мы загнали туда после всей этой истории с восстанием. Потом мы уже не брали такой молодняк с улицы.

Лицо Саммю ясно выразило все, что он думает о такой логике, но перебивать не стал.

— Системе контроля его лицо не знакомо, — продолжал Шаман. — Он абсолютно точно не был рабочим на заводе и ни разу не проходил через проходную. Тогда вопрос — как он попал в барак?

— Тоже мне, вопрос, — засмеялся Саммю. — Любой мог прибиться во время работы к нашим овечкам и вместе с ними проскользнуть туда, где кормят.

— Чужака заметили бы.

— Я вас умоляю, они соседей-то не дифференцируют, а уж приблудного мальчишку и подавно. Одним больше, одним меньше.

— Они — да, но тогда их на работы водили андроиды, — напомнил Шаман. — Ромульяне поголовье считать умеют, да и лица запоминают. Окажись он лишним в числе возвращающихся в барак рабочих, андроид вышвырнул бы его и дело с концом. Значит, он должен был попасть туда иначе, чтобы не входить, а выходить из него.

Лицо Саммю стало заинтересованным.

— Допустим, — задумчиво сказал он. — Но в сто пятый нельзя пролезть снаружи, он у нас один из наиболее благополучных в смысле безопасности.

— Сто пятый — да. Но в других бараках, особенно дальних, в потолке встречаются эти дыры, которые местные считают ходами войлочного червя. Заделывали их только в стенах, а в потолке не стали просто потому, что снизу туда никто не достанет, а лишняя вентиляция не помешает. Но спрыгнуть вниз из дыры вполне возможно.

Бык вспомнил отверстие с гладкими черными краями, прикинул, пролез бы туда ребенок, и был вынужден признать, что вполне мог. Саммю задумчиво почесал переносицу:

— Ну, как вариант. Если снаружи тебя ничего не ждет, кроме смерти от голода, еще и не так рискнешь. Там высота метров восемь-девять, можно ноги переломать.

— Получается, это было до перетасовки, которую проводили Бык вместе с врачом. Потому что потом их заново рассортировали по камерам, и вот тогда он уже оказался запертым в сто пятой вместе с другими. Кстати, именно поэтому туда пошел Вигго — там детей больше всего, в других камерах один или два, а в сто пятой целых шестеро оказалось.

— Там санитарные условия получше, — пробормотал Бык.

— Очень интересно, — прокомментировал Саммю. — А вы не спрашивали у Вигго, как он выбирал себе помощника из этих шестерых?

— Спросил ради интереса. Он сказал, что включал им на телефоне кусочек трека прослушать, а потом велел повторить мотив. Простой, несколько нот, но из шестерых справился только один, остальные смотрели как бараны.

— Хороший слух?

— Видимо, да. Вигго притащил его наверх, а дальше мы знаем. Поэтому возвращаемся назад. Если он не рабочий завода, то может быть либо местным урожденцем, либо взят с Мумбаев при очередной вербовке. На местного он никак не похож, я его хорошо тогда рассмотрел перед первым боем, их тогда как раз отмыли. У коренных марахсийцев черная пыль в порах лица, у завербованных через год-другой она тоже уже не смывается. У него ничего такого не было. Исходя из слов про отца и мать, которых он похоронил, я решил, что они втроем прилетели сюда не больше, чем полгода назад, а осиротел он где-то месяца три-четыре как.

— Вы обратились к спискам вербовщикам, — предположил Саммю. — И никакой семьи из трех человек не нашли, верно?

— Да. Тем более христианской. Такое бы запомнили, на Мумбаях религия исключительная редкость. Но все, кого забирали оттуда в этот промежуток, были одиночки. Вербовщики обычно коротко записывают свой улов, примерный возраст, пол и место, откуда взяли. Потом грузят в трюм и сдают уже приемщикам на Марахси, а те распределяют по запросам. Если эмигрант никому не нужен, то его просто отпускают на все четыре стороны, и больше им никто не интересуется, сам выживает как умеет. За последние полгода привозили всего троих подростков в возрасте до четырнадцати лет, и всех отпустили на подножный корм ввиду отсутствия надобности.

— Забавно, — протянул Саммю. — Говорит он как коренной марахсиец, а сам, получается, без году неделя на планетоиде.

— Имитировать речь коренных жителей Марахси не так уж трудно, но в целом да, это говорит о некоторых лингвистических способностях.

— Даже если он мумбаец, — деланно равнодушно подвел итог Бык. — Что из того? Как это объясняет возможность расшифровывать сложные послания?

— Никак, — ответил Шаман. — Разве что у него есть какой-то другой чип, о котором мы не знаем. Плюс хороший слух, хорошие языковые навыки и способность лгать уверенно и артистично. Детей обычно поймать на вранье легко, но нас он сумел провести.

— Занятный мальчонка, — медленно сказал Саммю. — Мне все больше хочется с ним поболтать наедине в медблоке. Потому что у меня уже давно большие подозрения, что украденные препараты и убитый андроид тоже его рук дело.

— А это каким образом вытекает из сказанного? — Бык постарался, чтобы его голос звучал насмешливо.

— Помните, когда пропали препараты, техник сказал, что на чипировании у него были только дети? Потом этот дурак пошел провожать свою пассию, а мальчишка мог вернуться и взять то, что успел увидеть.

— Техник сказал, что закрыл замок.

— Сказал. Но если даже и в самом деле закрыл, открыть замок, имея новенький чип и подсмотрев, каким кодом его закрывают — раз плюнуть. У техника чипа нет, он делал это руками. Горо с замком тоже справился с первой попытки.

— Но гормональные препараты не аспирин, — напомнил Бык. — Не всякий врач возьмется вот так, на глаз, колоть себе химию неизвестной дозировки и концентрации, а тут ребенок без образования. Чушь какая-то.

— Гормоны не яд, — Саммю покачался на носках по своей привычке. — Экспериментальным путем можно на себе проверить каждый, и дальше использовать по результатам. Если учесть, что на тот момент он не выступал, то мог сделать это для кого-то из сокамерников, кто слишком боялся или страдал от боли. А насчет андроида я сразу предполагал, что преступник знаком со Старухой, ее приемчики. Мальчишка все это время жил с ней в одной камере, болтал с ней ночами, ходил смотреть бои по ее просьбе, которую вы, Бык, легкомысленно удовлетворили. Так что еще до первого боя мог узнать теоретически очень многое. А потом решил перейти к практике.

Бык потер шею, на которой выступили капли пота, едкие и жгучие, спохватился и вопросительно взглянул на Шамана.

— Вы в это верите? Чтобы ребенок так себя вел в незнакомом месте в окружении враждебно настроенных взрослых? Лазил по подземным ходам, ставил на себе медицинские эксперименты, бродил в абсолютной темноте по незнакомым коридорам, играл с роботом-убийцей?

Тот пожал плечами.

— Проще спросить у него самого, как все было. И осмотреть его хорошенько, возможно, у него есть еще один имплант.

При последних словах он взглянул на Саммю, и получил молчаливый кивок в качестве одобрения. Бык хотел сказать, что без разрешения Ромула сделать этого не даст, но Шаман вдруг придвинул кресло к столу и схватился за манипуляторы.

— Есть, — сказал он, глядя в экран. — Передача пошла.

На мониторе прыгала и дергалась кривая, которая тут же дробилась на фрагменты, растягивалась и превращалась в какие-то цифры. Красные точки, окружавшие зал по периметру, выпустили по лучу и заскользили ими по залу, охватывая различные сектора и пересекая арену. Иногда они пересекались между собой и снова расходились, шаря по залу, не останавливаясь. Через пару секунд на экране вспыхнула яркая точка, линии собрались к ней, как рыбы к приманке, но она погасла и возникла снова, но уже дальше и левее.

— Он перемещается, — сказал Шаман, скидывая со стола мешающее ему барахло в виде каких-то обрезков провода и микросхем. — Передает кусок, отключается и перемещается на новое место молча. Мерзавец.

— И нельзя понять его траекторию? — встревоженно спросил Бык.

Следы точки соединились ломаной линией, и Шаман покачал головой. Новое появление точки сделало из линии кривую петлю.

— Делайте одновременно с определением снимок зала, — предложил Саммю. — На потолке есть камеры. Посмотрим, кто из людей был там в этот момент, может быть, кто-то будет повторяться или приметы какие-то будут.

Шаман исподлобья взглянул на него, ничего не возразил, напротив, развернул какую-то программу, до то этого момента спавшую в трее, и начал щелкать указателем. Сделанный снимок появился на другом экране, туда Бык и развернулся — изображение арены и зала было ему понятно. На экран выпала еще одна фотография. Недостаток фронтальной камеры был очевиден — вид сверху мало что мог сказать о лице человека, разве что определить приблизительный цвет волос и одежды. Однако снимки продолжали появляться с периодичностью в десять-пятнадцать секунд, но из-за количества людей в зале выделить там кого-то одного и повторяющегося было невозможно. На всех изображениях кишело невнятное месиво — поднятые руки, запрокинутые перекошенные лица, открытые в возбуждении рты.

— Сукин сын, — прошипел Шаман. — Как только аппаратура калибруется на его сигнал, уже след простыл. У меня радаров нет, только эта рухлядь.

— Устанет бегать, остановится передохнуть, — сузил глаза Саммю. — Расталкивать такую толпу в самый пик шоу та еще работенка, где-то он сдохнет.

Бык внезапно осознал, что начало передачи означало, что мальчишка вышел на бой. Кто у него противник? Какие условия? Выйти и посмотреть было невозможно, пришлось остаться на месте. Шаман и Саммю нависли над столом, загораживая экран, снимки продолжали падать, и вдруг Шаман издал вопль радости.

— Всё! — гаркнул он. — Стоит на месте.

Красные линии пришли в движение, кинулись к одному месту, как акулы к раненому, сосредоточилось в точке на краю арены и замерли. Камера щелкнула, на экран выпал снимок куска арены и нескольких скамеек вдоль ограждения. Из-за нахождения объектива в центре зала снимок был сделан немного под углом. Скамейки были до отказа забиты людьми, но их вовсе не было бессчетно, это уже было кое-что.

— Еще! — попросил Саммю. — Ближе!

Камера продолжала выдавать снимки, приближаясь к человеческим спинам и головам.

Пятеро людей.

Три человека.

По представлениям Быка в фокусе должен был остаться один человек, но камера прошла в просвет между ними, сняла кусок ограждения и угол арены, где издевательской шуткой лежал белый плюшевый медведь.

Саммю и Шаман переглянулись и одновременно бросились к выходу. Бык последовал за ними, выскочил в комментаторскую и прижался к стеклу биноклем. Именно в этот момент игрушку поднял мальчишка, демонстрируя ее ревущему залу, словно свою добычу. Истинная добыча исходила искрами и судорогами за его спиной, выгнутая, словно в эпилептическом приступе. Красный квадрат был усеян белыми осколками пластмассы и тем, что лавиной летело из зала. Униформисты сгребали очередной слой с арены, но шквал подарков не останавливался, как и овация — редкий случай для Колизея.

Саммю и Шаман встали по бокам от врача, к которому после боя мальчишка должен был явиться на осмотр. Тот покосился на почетный караул с явным неодобрением, но ничего не сказал, разложил свой саквояж на столе, перебирая инструменты. Прошло несколько минут, прежде чем на лестнице раздались шаги униформиста, провожающего кассина с арены в комментаторскую. Рабочий сдал его, просто подтолкнув в спину, и Бык заметил, как при виде Старухиной жилетки врача перекосило.

— Раздевайся, — прошипел тот мальчику. — До пояса.

Жилетка вместе с медведем легли на скамью. Не дав себе труда изобрести какой-то предлог, Саммю вместе с Шаманом подхватили игрушку и мгновенно распотрошили. Мальчишка смотрел на это вскрытие с отсутствующим выражением лица, словно ему было не привыкать к странностям администрации. Кроме синтетических обрезков, в медведе ничего не нашлось. Даже глаза не были стекляшками, в которые можно было вложить электронику, их вышили прямо на медвежьей морде обычными нитками. Потом пришла очередь жилетки, но и там кроме пары шоколадок, коробки с леденцами в войлочной вате и какого-то пластмассового человечка ничего не было.

— Он нас нагнул, — тихо шепнул Саммю Шаману. — Ваши самодельные радары этому дрифтеру как семечки. Зато мы рассекретились. Теперь он знает, что мы о нем знаем, и вряд ли еще раз подставится.

— Придется пользоваться тем, что у нас осталось, — так же тихо ответил Шаман. — Может быть, он его видел.

Осмотр закончился, медвежьи обрезки мальчик сам собрал с пола и втиснул обратно в оболочку, потом застегнул молнию на спине игрушки. Из-за неумелой набивки жизнерадостный до этого медведь теперь криво ухмылялся и косил глазом куда-то в сторону двери.

По условному знаку Саммю врач порылся в саквояже и протянул Малому небольшой серый брусок в оболочке. Это лакомство знали многие кассины, пористый состав давал только видимый объем, при надкусывании мягкая структура плющилась во рту и превращалась в жалкое подобие себя прежней, усохшее в размерах, как войлок.

— Бери, — подбодрил мальчишку Саммю. — Ты сегодня заслужил. Такое шоу долго не забудут.

Брусок тоже отправился в карман после короткой благодарности. Выглядел мальчишка уставшим и выжатым, но медведя прижимал к себе крепко, как делают дети с любимыми игрушками перед сном. Кассины, ожидавшие своей очереди на выступление, радостно кудахтали в адрес уходящего победителя.

Саммю побарабанил пальцами по стене, бросил взгляд на врача, потом на Шамана, и только после этого на Быка.

— Как думаете, он сразу ее съест? Или прибережет для лучших времен?

— Вы себя помните в детстве? — ядовито спросил врач. — Сладкое долго не хранится. Скорее всего, съест если не по дороге, то потом, под одеялом.

— Предлагаю выждать парочку часов, чтобы подействовало наверняка. Двигаться все равно сможет, а вот что будет видеть — сказать не берусь, это индивидуально. Потом пошлем за ним ходунка, чтобы в камере думали, что его опять вызывают на арену, и пусть приводит его в медблок. Герр доктор, вы мне тоже будете нужны. Со всеми инструментами.

— Что вы собираетесь делать?

Саммю подошел к Быку и снял невидимую пылинку с его костюма.

— У вас глаза красные, — мягко сказал он. — Нужно больше спать, иначе вы так долго не протянете, впереди целая неделя боев. Возьмите снотворное, выпейте и не просыпайтесь сутки, а лучше двое. Мы договорились?

Бык хотел сказать «нет», но вместо этого позорно кивнул.