Марсиане

Чужие кассеты

Еще в прошлом году все было так хорошо, но вначале восьмого класса Вика проболела почти два месяца, и, вернувшись в школу, почувствовала, как сильно отстала от своих одноклассников, отстала не только по учебе, но — главное! — в чем–то другом, гораздо более важном, нежели учеба.

Вика почувствовала это, когда на первой переменке К к ней подошел Костя Угаров — неприятно толстый, с шарящими по сторонам глазами мальчишка — и сказал:

— Слушай! Ты на четвертом трамвае домой ездишь?

— На четвертом...

— А я тоже на четвертом... — Костя пошарил глазами по Вике.

— Ну так и что? — ежась, словно от холода, спросила она.

— Как это что? — Угаров взял ее за руку. — И ты на четверке домой ездишь, и я на четверке. Значит, нам дружить надо, раз мы рядом живем, — Он помолчал немного, а потом добавил задумчиво: — Хорошо, что ты как раз сейчас подвернулась. Я со своей герлой разругался, а тут как раз ты. Лучше я с тобой гулять буду. От Машки два квартала топать надо, а ты рядом живешь.

Вика слушала его и ничего не понимала. Что–то, наверное, случилось за эти месяцы в классе, все стало другим, другими стали отношения... Все так, но Вика не умела понять этого, не могла.

Покраснев, она мотнула головой.

— Н–нет!

— Нет?! Да ты что?! Ты сама подумай! Мы же почти рядом живем. Если у тебя предки дома, то можно ко мне слинять. Сечешь?

— Нет! — Вика вырвала свою руку и побежала прочь.

Она не видела, как недоуменно пожал пухлыми плечами Костя, не слышала, как: «Да оставь ты ее! Она же из больницы — вся в комплексах!» — сказал, подходя к Косте, его приятель Юра.

— А я что? — возмутился Костя. — Я не в комплексах, да? Что я, инопланетянин по–твоему?

— Перетопчешься... — спокойно сказал Юра. — Походишь пока и за два квартала к своей герле. Совсем уже жиром оброс — инопланетянин!

Ничего этого Вика не слышала, но ей было страшно и хотелось плакать. Вика боялась, что на следующей переменке Костя снова начнет приставать.

Однако опасения были напрасными. На следующей перемене Костя даже и не пытался подойти к Вике. И на большой перемене тоже. Он вообще, кажется, позабыл про Вику.

К концу уроков Вика совсем успокоилась, но как только успокоилась и перестала бояться, сразу почувствовала что–то немножко похожее на обиду. Уже в гардеробе Вика рассказала о случившемся Ирке — своей лучшей по прошлому классу подружке. Но Ирка только обидно засмеялась в ответ.

— Ну и дура! — сказала она. — А чего же ты хочешь, если сама и виновата? С твоей–то внешностью...

Она не договорила, отошла от Вики — какой–то мальчишка из другого класса отозвал ее.

Тогда Вика и почувствовала в первый раз это... Словно бы кончился воздух... Или нет... Словно бы все вокруг, и воздух тоже, покрылось прозрачной, скользкой, как полиэтилен, пленкой, гибкой и прочной. Вика хватала ртом воздух, но эластичная невидимая пленка не пропускала его...

Торопливо выскочила Вика на улицу, но и там не смогла вдохнуть в себя сыроватый, серый воздух. Кое–как доплелась до дома, и мать сразу потащила ее к врачу. Вика задыхалась.

— Это нервное... — послушав Вику, сказал врач. — Это реакция на стрессовую ситуацию.

Стресс, видимо, спал, снова Вика глубоко и свободно дышала, и мать успокоилась.

— Что с тобой случилось сегодня? — спросила она.

— Ничего... — ответила Вика и заплакала.

С этого дня у нее начали выпадать ресницы. Тоже от стресса, как объяснил врач.

Вика не обманывала мать. Она сама не понимала: что происходит. Никто не обижал ее, разве это обида, когда тебя не замечают? Просто невыносимо прочная пленка, повисшая вдруг, отделяла Вику от одноклассников, и невозможно было докричаться до них.

Через полтора месяца Вика догнала класс по всем предметам и пятерки снова заполнили ее дневник, но пленка отчуждения не рассасывалась, и, пересилив себя, Вика отправилась однажды вечером к своей бывшей подружке Ирке.

Иркиных родителей дома не было, а сама Ирка то ли ждала кого, то ли собиралась куда–то. Она встретила Вику уже одетая и накрашенная.

— Ну! Чего тебе надо? — не слишком–то приветливо спросила она. — Что опять стряслось?

Сбиваясь, Вика торопливо рассказала ей все. И про то, что у нее стрессы, и про отчуждение, которое душит ее в классе.

Нахмурившись, Ирка взглянула на часы.

— Потому что дура, вот и живешь так! — сказала она. — Только и знаешь уроки зубрить. А зачем? Я своим сказала уже: если хотят, чтобы я дальше училась, пускай в школу чего–нибудь несут. Думаешь, там знания наши нужны? Как же... В общем, я и пальцем не шевельну, пускай сами думают, куда меня устраивать... Поняла?

— Поняла... — сказала Вика, хотя ровным счетом ничего не поняла. — Ну а мне... Мне–то что делать?

— Тебе? — Ирка критически оглянула ее. — Слушай, а что это у тебя с ресницами? Выпадают, что ли?

— Выпадают... — Вика виновато опустила голову. — Психиатр говорит, что это от стрессов...

— Ни фига себе! — возмутилась Ирка. — Видишь, чем твои зубрежки кончились? Скоро у тебя и волосы полезут.

И она снова взглянула на часы.

— Слушай! Мне сейчас некогда с тобой разговаривать, но ты подумай обо всем сама. Без компании ты пропадешь совсем. Совсем застрессишься.

— Я знаю... Только где ее взять–то, компанию. У меня из всех подруг — ты одна, да и тебе тоже некогда.

— А ты... — Ирка чуть смутилась. — Ты тачку купи...

— Тачку?!

— Ну да... Мы так магнитофон называем.

— А зачем?!

— Зачем? Записи достанешь, вот и прибьется к тебе какая–нибудь компания. Сечешь? Да с хорошей аппаратурой, пусть у тебя хоть все ресницы повыпадут, все равно без компании не останешься...

Магнитофон Вике купили...

В субботу отец съездил в комиссионку в Апраксин и привез оттуда черный с иностранными надписями кассетник.

Оставшись наедине с магнитофоном, Вика осторожно потрогала прохладные черные клавиши. На клавишах оставались сероватые, быстро тающие дымки.

Вика нажала на клавишу, и из черной глубины динамика рванулась музыка, даже скорее не музыка, а нечто напористое, властное... И только мгновение, короткое мгновение раздумывала Вика, не зная, как ей сейчас быть, это властное и напористое захватило, смяло ее, и Вика — впервые за последние месяцы — блаженно прикрывала глаза, безраздельно отдаваясь во власть рвущейся из динамиков стихии.

Наступившая в паузе тишина оглушила ее. Вика мотнула головой, но уже кончилась пауза, какая–то скрежещущая, когтистая музыка снова обрушилась на Вику, и она не сразу расслышала телефонный звонок. Звонила Ирка.

— Тебе маг купили? — сразу спросила она, едва Вика взяла трубку.

— Ага! — ответила Вика и специально поднесла трубку к динамику, чтобы и Ирка могла услышать, как, скрежеща, распахиваются сейчас перед Викой тяжелые двери, в которые так долго не могла достучаться она!

— Ничего запись... — снисходительно похвалила Ирка. — Только очень старая. Сейчас интереснее есть. «Странные игры», «Кино», «Поп–механика»...

— А где?.. — Вика запнулась. — Где их достать можно?

— Достать... — иронически проговорила Ирка. — Нигде ты их не достанешь. Вот если хочешь послушать, то давай тащи свою тачку, мы сегодня собираемся у Игоря побалдеть, а у него машина как раз сломалась. Или хочешь, к тебе придем?

— А кто такой Игорь?

— Да ты не знаешь его. Он из соседней школы... Так приходить?

— Приходите...

Рванувшаяся из холодноватой глубины кассетника музыка теперь уже не смолкала в Викиной комнате. Она то ласково обволакивала Вику, то властно захватывала ее, бросала в своем потоке — так, должно быть, бросает от берега к берегу бурливая горная река неумелого пловца, — то вдруг подкидывала вверх, и Вике казалось, что она и не касается уже ногами земли, а летит, и высоко и просторно вокруг... Оттуда–то, из разверзшейся вышины, из нежнейшей голубой дымки и увидела однажды Вика лицо Игоря, паренька, с которым она подружилась за этот месяц. Сжалось, а потом радостно и быстро — тук–тук–тук! — застучало сердце, властным потоком музыки Вику словно бы бросило к Игорю, она протянула к нему руки, и так азартен был ее порыв, что Игорь вскочил и, дотронувшись до Викиных пальцев, взлетел сам, и они полетели вместе, подхваченные ветром музыки, летели, лишь изредка касаясь пальцами друг друга, летели, пока не докрутилась кассета.

— Ну ты, старуха, даешь! — проговорил Игорь, падая в кресло. И как–то особенно — глаза в глаза — взглянул на Вику. Так же смотрел на нее когда–то Костя, но тогда было страшно и гадко, а сейчас — радостно. И снова, еще быстрее, застучало сердце, и Вика, гибко перегнувшись, переставила в магнитофоне кассету, и снова рванулась из динамиков музыка, и, подхваченная ее вихрем, полетела Вика... Куда? Она сама не знала этого, но сладостен был полет, и хотелось, чтобы никогда не кончался он.

— А ты классно танцуешь! — похвалил Вику Игорь уже на улице, когда Вика вышла проводить друзей. — У меня в субботу день рождения. Вот такие записи будут! Придешь?

— Придет, конечно! — ответила за Вику Ирка и почему–то засмеялась. — Прибежит!

Конечно, Вика пошла в субботу...

Более того. Едва она, проводив друзей, вернулась в квартиру, как сразу же стала собираться на день рождения, хотя впереди была еще целая неделя...

Впрочем, разве неделя срок, если нужно уговорить маму купить сторублевые штроксы и голубую — под цвет глаз! — кофточку. И штроксы, и кофточку приносила в школу показать Маша Суворова из восьмого «В». Нет, для такого дела неделя не таком уж и большой срок... Совсем не срок.

И все–таки к субботе были куплены и сторублевые штроксы, и голубая — точно под цвет Викиных глаз — кофточка. Купила их у Маши Суворовой из восьмого «В» сама Вика, а деньги дал Викин отец, которому мать объяснила, что иначе у девочки снова начнутся стрессы.

— Если так дальше дело пойдет... — сказал отец, — то у меня у самого эти стрессы начнутся.

Но хотя и сказал так, деньги все–таки дал, и Вика сумела, Вика успела собраться на день рождения.

А в пятницу раздался телефонный звонок.

Звонил Игорь.

Игорь сказал, что обещанных записей группы «Теле–У» не будет, потому что эти пленки передали Ире, а с Ирой он вчера поссорился.

— Ты свои записи возьми... — попросил он. — Можешь взять и старенькое что–нибудь... Ну, «Город» там... Ладно...

— Ага! — сказала Вика. — Я обязательно возьму свои пленки. А хочешь... — она запнулась. — Хочешь, я у Ирки эти пленки с «Теле–У» попрошу? Как будто самой послушать...

— Ну, это вообще было бы классно, старуха... — подумав, сказал Игорь. — Только она тебе их все равно не даст. Она же знает, что ты ко мне с ними пойдешь, а я с ней, правда, капитально поссорился.

— Даст... — неуверенно сказала Вика.

— Ну, смотри сама... — помолчав, проговорил Игорь. — Только ты все равно свои записи захвати.

И он повесил трубку.

А Вика слушала гудки и думала, что все, ну абсолютно все складывается просто прекрасно. Конечно, неизвестно, удастся или нет уговорить Ирку, но главное не это. Главное, что Игорь капитально поссорился с ней и теперь Ирка не придет в субботу на день рождения к нему. Да, это главное. Вика думала так, хотя и сама ее смогла бы ответить, почему так радует ее ссора Игоря и Ирки.

Вика положила наполненную гудками трубку, потом натянула новые штроксы и голубую кофточку и отправилась к подружке.

Ирка была дома одна.

Равнодушно посмотрела на Вику и, не сказав ни слова, ушла в свою комнату.

— Тапочки надень! — крикнула она оттуда.

Вика разыскала в полутьме прихожей тапочки и, поправив перед зеркалом складки на кофточке, прошла в комнату.

Ирка, должно быть, капитальнейше переживала ссору с Игорем. Непричесанная, она лежала на тахте, вокруг которой были разбросаны журналы мод, и изо рта у нее, как у взрослой, торчала сигарета.

— Будешь курить? — Ирка подвинула к Вике пачку «Мальборо».

— Не! — испуганно тряхнула та головой.

— Ну, как знаешь... — равнодушно сказала Ирка. — А я вот курю...

Чиркнув спичку, она затянулась сигаретным дымом, но затянулась слишком глубоко и тут же закашлялась. На глазах выступили слезы.

Вике стало стыдно, что она так обрадовалась, когда Игорь рассказал ей о ссоре.

— Это ты из–за него? — сочувственно спросила она. — Из–за Игоря переживаешь?

— Из–за Игоря?! — вытаращилась Ирка и снова, теперь уже удачнее, затянулась сигаретным дымом. — Очень надо... — выпуская изо рта красивую струйку дыма, сказала она. — Буду я из–за всяких младшеклассников переживать!

И хотя Вике показалось обидным, что Ирка называет Игоря младшеклассником, но спорить не стала. Пускай Ирка воображает себя совсем взрослой, пускай курит свои сигареты и листает, как взрослая, журналы мод. Пускай. Главное — ее не будет на дне рождения у Игоря, а все остальное...

— Ирка! — сказала она. — Ты мне записей не дашь послушать? Говорят, у тебя пленки «Теле–У» есть?

— Это тебе Игорь сказал? — спросила Ирка. — Ты к нему, что ли, собираешься нести?

— Нет! — Вика густо покраснела. — Ко мне домой придут ребята послушать.

— Бери... — сказала Ирка. — Только ненадолго.

И она снова принялась листать журнал.

— Да я в воскресенье и верну! — обрадованно выпалила Вика. — А где у тебя пленки?

— На шкафу... — внимательно разглядывая какую–то выкройку, ответила Ирка. — Там две кассеты лежат...

И наступила суббота.

Наступила минута, когда Вика поднялась к заветной квартире и, набрав воздуха, нажала на кнопку звонка.

Дверь открыл сам Игорь.

Он стоял на пороге в светлом, делающем его еще выше и стройнее костюме, и Вика не сразу узнала его.

— Ну! Что ты встала? — спросил Игорь, чуть улыбнувшись. — Проходи. Уже почти все собрались...

Он помог Вике раздеть пальто и только тогда спросил про пленки.

— Я принесла... — похвастала Вика. — И у Ирки тоже две кассеты взяла.

— Молодчина! — похвалил ее Игорь и повел к гостям.

Действительно, гости уже собрались. Большая комната была заполнена незнакомыми Вике парнями и девчонками. К немалому своему удивлению. Вика увидела здесь и Костю Угарова. Он стоял у окна рядом с Машей Суворовой из восьмого «В».

И хотя Вика не дружила ни с Машей, ни с Костей, сейчас она обрадовалась им, растерявшись в незнакомой компании. — Игорь с пленками сразу отошел к магнитофону, где его окружили какие–то вертлявые девчонки.

— Ничего штоники сидят! — похвалила Маша Викины штроксы. — И кофточка тоже идет. Правда, Костя?

— Клево... — кивнул Угаров. — В самый раз. Как будто на нее и покупали.

Вика вначале чувствовала себя скованно, опасаясь, что Костя вспомнит тот давний разговор, но Угаров даже и не смотрел на нее.

— А эта герла откуда? — спросил он у Маши, кивая на высокую длинноногую девицу, что разговаривала сейчас с Игорем.

— Это не про тебя герла! — хозяйски посмотрела на Костю Маша. — Ее Игорь в какой–то спецшколе откопал. У нее предки знаешь какие? Она даже в Англии два года жила...

— Клево устроилась... — согласился Костя и принялся рассматривать других девиц.

— Что с тобой? — Маша внимательно смотрела на Вику.

— Ничего... — ответила Вика. — Жарко очень...

— Чего–то рано тебе жарко стало... Еще и не танцевала, а уже вся красная!

— Жарко... — повторила Вика.

Но вот начались танцы, и Маша, схватив Угарова за руку, потащила на середину комнаты, а Вика осталась одна. Ее пригласил танцевать какой–то незнакомый парень, но Вика покачала головой — Игорь все еще стоял возле магнитофона.

Игорь пригласил на танец высокую девушку из спецшколы.

Вика покраснела еще сильнее и принялась теребить шнурки своей голубой кофточки.

Этого занятия ей хватило до конца танца.

Когда музыка на мгновение стихла и все остановились, Вика окликнула Игоря.

— Скучаешь? — весело спросил он, не отходя от высокой девушки. — А ты попрыгай!

— Я не скучаю... — ответила Вика, но из динамиков снова рванулась музыка, сминая ее слова.

— Чего ты стоишь как неприкаянная? — поинтересовалась Маша Суворова. Она по–прежнему танцевала с Костей Угаровым.

— Так... — ответила Вика и услышала, как уже, отодвинувшись от нее, Костя сказал довольно громко, обращаясь к Маше: «Что ты пристаешь к ней? Ты же видишь, что она закомплексованная вся!»

Маша Суворова засмеялась в ответ, и Вика почувствовала, как все внутри ее сжалось. Как тогда, после болезни, когда она первый раз пришла в класс.

Опустив голову, Вика выбралась в коридор и, торопливо накинув на плечи пальто, выскочила на пропахшую кошками лестницу. Уже сбегая вниз, она слышала, как хлопнула наверху дверь и на лестничную площадку кто–то вышел.

— Что это она? — раздался голос Игоря.

— Да ну ее! — отвечал Игорю голос Маши Суворовой. — У нее от этих комплексов даже ресницы повыпадали!

Вжавшись в пахнущую кошками полутьму лестницы, Вика замерла, а Игорь наверху громко засмеялся. Снова раздались шаги, дверь еще раз хлопнула — на лестнице стало тихо. Вика выбежала в глухой колодец двора, где громко плакала чья–то кошка.

Вика не помнила, как выбралась из этого двора, не помнила, как бродила по пустому парку, где среди черных деревьев летали черные голуби. Остался в памяти только самозабвенный гипсовый бегун, расталкивающий грудью моросящий дождик. Так же, как этот бегун, Вика пыталась и не могла прорваться сквозь пелену отчуждения...

«Я не такая... — подумала она. — Не такая, как все... Совсем–совсем не такая...»

И заплакала...

Вика плакала и дома, когда, оттолкнув лежащий на диване магнитофон, уткнулась лицом в подушку.

Было уже темно, когда в комнату заглянула мать.

— Вика! — позвала она.

— Уйди! — отвечала Вика. — Я устала! Не трогайте меня!

— Доченька... — мать тяжело вздохнула. — Тебя к телефону зовут, доченька...

Звонила Ирка.

— Мне пленки нужны! — сказала она. — Ты не можешь их принести?

Вика чуть замешкалась с ответом.

— Понимаешь... — проговорила она. — Ну вот так, понимаешь, получилось... Ну, в общем, они сейчас не у меня...

— Ты их Игорю дала?

— Ну, почему Игорю?..

— Вы что, поссорились?

— Да нет! Ничего мы не ссорились!

— Поссорились... — уверенно, но нисколько не торжествуя, а скорее даже с грустью, проговорила Ирка. — Мне Машка сейчас звонила. Она рассказала, что вы поссорились и ты убежала со дня рождения...

— Пускай она больше врет, твоя Суворова! — яростно перебила ее Вика. Она сама удивилась своей ярости, но остановиться уже не могла. — И кассеты твои не у Игоря! Отдам я их тебе!

— Мне все равно у кого они... — скучно сказала Ирка. — Только мне самой эти кассеты отдавать надо. Поняла?

В трубке раздались гудки, но Вика все еще держала трубку в руках, как будто что–то еще можно было исправить. Вика сама не понимала, зачем она обманула Ирку, а главное, не знала, что теперь делать.

Нет, не кассеты беспокоили ее. Игорь, конечно же, завтра притащит кассеты, так что не в них дело. Просто ужасно, что ей снова придется разговаривать с Игорем, и это после того безжалостного смеха, который она услышала на лестнице, вжимаясь в пропахшую кошками полутьму.

Но Игорь не пришел в воскресенье, хотя Ирка снова звонила и требовала назад кассеты. А в понедельник Вика встретила Игоря на улице, но Игорь лишь кивнул издалека и сразу свернул в переулок.

Ирка, словно знала об этой странной встрече, позвонила, как только Вика вошла в квартиру.

— Забрала кассеты? — не здороваясь, спросила она.

— Забрала... — соврала Вика.

— Я приду сейчас.

— Зачем? — торопливо сказала Вика. — Я сама их принесу. Завтра...

— А они сейчас у тебя?

— У меня? — упрямо сказала Вика.

Она положила трубку и, не снимая пальто, опустилась на стул в прихожей. В прихожей было темно. От старой висящей на стене медвежьей шкуры пахло нафталином. Вика разглядывала выеденные молью проплешины на шкуре и ничего не могла придумать.

Снова зазвонил телефон.

— Привет! — раздался в трубке голос Кости Угарова. — Меня Ирка попросила твоему Игорю позвонить. Так я звякнул. Он пленки с «Теле–У» своей герле из спецшколы отдал. Сечешь?

— Ну и что? — сухо спросила Вика.

— Ничего... — смутился Костя. — Просто сейчас Ирка моего звонка ждет, так я решил тебя предупредить на всякий случай. Все–таки мы одноклассники с тобой и живем... — он хихикнул. — Рядом...

— Да мне–то что, кому Игорь свои записи отдает? — сказала Вика и даже сама удивилась, как спокойно, без всякого принуждения, говорит она неправду.

— Мне Ирка сказала, что эти записи твои, то есть ее... — несколько озадаченно проговорил Костя. — А я откуда знаю, чьи записи Игорь своей герле отдал. Я просто посоветовать хотел, что если искать будешь, то записи у одного парня можно купить. Он в парке, знаешь, там, где старые телефонные будки стоят, бывает. Червонец за запись берет, ну и еще, что сама кассета стоит, конечно.

— Спасибо! — сказала Вика, вложив в это слово всю иронию, на которую была способна. — У меня Иркины записи дома лежат. Так что сама могу переписать тебе, если хочешь. И даже забесплатно, вот!

— Да ладно уж, чего ты... — проговорил Костя и торопливо повесил трубку.

Вика купила две кассеты с записями «Теле–У» на пустырьке возле парка. Здесь, под черными деревьями, стояли облезлые телефонные будки с выбитыми стеклами. Откуда–то из–за них вынырнул паренек, про которого, наверное, и рассказывал Костя.

— Записями интересуешься? — оглядываясь по сторонам, спросил он.

— «Теле–У» есть?

— Найдется... — паренек снова оглянулся по сторонам. — Слушать будешь?

— Зачем?!

— Правильно! — сказал парень. — Незачем! У меня — фирма. Монета с собой?

— Ага...

— Тогда держи. Тридцать копеек гони.

— Сколько?!

— Тридцать рублей, дура! — рассердился парень и, выхватив у Вики деньги, торопливо скрылся за будками, словно его и не было.

Вика сразу направилась к Ирке.

Проходя мимо гипсового бегуна, который по–прежнему отрешенно бежал куда–то, Вика подумала, что вот отдаст она Ирке чужие кассеты, докажет, что никого не обманывала, что это не Игорь поссорился с ней, а ока сама с ним... И потом она будет дальше жить. Теперь уже одна, без Иркиных записей, без Игоря, без...

Ирка открыла дверь, но в квартиру Вику не впустила.

— У меня гости... — сказала она,

— Ты извини... — сказала Вика. — Я никак выбраться не могла. Вот... — она торопливо расстегнула портфель и вытащила кассеты. — Принесла...

— Что это за кассеты?! — удивленно спросила Ирка.

— Как что? Которые ты мне давала... Записи «Теле–У».

— Которые я тебе давала, мне Игорь сам принес!

— Как принес?!

— Так! — сказала Ирка и захлопнула дверь. Сжимая в руке ненужные теперь кассеты, на которые так трудно было выпросить у матери деньги, Вика поплелась домой.

— Ты эти кассеты и купила? — спросила мать. Она услышала щелчок замка и вышла в коридор встретить дочку.

— Эти...

— Господи... — мать повертела в руках кассеты. — И это тридцать рублей стоит? Дай хоть послушать твою тридцатирублевую музыку...

— Послушай... — Вике было теперь все равно. Хочет мать слушать записи «Теле–У», пусть слушает. Лично ей теперь никакие записи не нужны...

Вика стащила с себя пальто, потом прошла в комнату и кинула в угол портфель. Мать между тем уже вставила в магнитофон кассету. И вот щелкнуло в динамике, и разлился по комнате голос певицы:

— Что это? — мать удивленно обернулась к Вике. — Это теперь и называется «Теле–У»? За это ты и платила тридцать рублей?1

Вика уже сообразила, что тот парень, возникший из–за облезлых телефонных будок и так же бесследно пропавший за ними, обманул ее... Впрочем, какое это имело значение сейчас? Все равно ведь Игорь отнес Ирке кассеты. Небось он и сидел в квартире, раз Ирка не пустила ее. Впрочем, это тоже не имело теперь уже никакого значения... Просто обидно, обидно, что все теперь знают, что это он поссорился с Викой, все знают, что Вика самая последняя лгушка... Все знают об этом... Прозрачная слезинка скатилась по Викиной щеке.

— Нет! — возмущенно сказала мать. — Нет! Мы сейчас пойдем туда, где ты покупала эти пленки, и я покажу, как обманывать людей. Пошли!

— Не надо... — попросила Вика, удерживая ее на диване. — Не надо, мама... Посиди... Послушаем...

тоскуя, звучал в комнате голос певицы.