Мат красному королю

Ход одиннадцатый

Стояла ужасная духота. Окна были открыты настежь, но впускали внутрь лишь такой же горячий воздух. Он двигался только тогда, когда перемещались люди. Воздух стал осязаемым, вещественным; он словно царапал, обдирал лица и походил на музыку, которую Мелоди включила, — сладкоголосую и несколько душную. Но никто не возражал; гости говорили и слушали.

Доминик Фюрте стоял, слегка расставив ноги, наклонив вперед львиную голову, и слушал девушку с обнаженными белоснежными плечами. Здесь, среди женщин, цветов и музыки, он казался не к месту, словно охотник, пойманный в капкан голубями. Доминик улыбался девушке; она говорила очень быстро и поглядывала на других, слегка кивая головой. Она чувствовала себя тут как рыба в воде и давала оценку собравшейся компании — для Доминика, для его пользы и блага, словесно раздевая женщин, чтобы разоблачить их возраст, и мужчин, чтобы раскрыть их финансовое положение. Тому, кто знал Доминика, было понятно, что он тем временем думал только о морских глубинах.

Мелоди не сводила с него глаз. Она была в узком длинном белом платье и легких туфлях. Доминик, стоявший неподалеку, тоже то и дело поглядывал на нее своими прозрачными, светящимися изнутри глазами. Ни он, ни Мелоди не улыбались друг другу. В этот момент, примерно через полчаса после начала вечера, между ними не решился бы встать ни один человек. Каждому посвященному было ясно, что попади он сейчас в эту зону, его немедленно испепелит ток высокого напряжения.

Де Витт много пил, сидя на подоконнике и переговариваясь с кем-то на освещенной лунным светом веранде. Он мог бы сидеть так часами, добавляя и добавляя вина в бокал, но не хмелея, а только все больше и больше деревенея. Он мог видеть вас, отвечать вам, опрокидывать бокал под ваш тост, смеяться рассказанной вами истории, обещать позвонить завтра, но на гладком загорелом лице, словно вырезанном из дерева, все сильнее проступал безжизненный автоматизм. Завтра он окажется единственным гостем, о котором вы не сможете вспомнить.

Бишоп занял место у стереопроигрывателя, сам вызвавшись следить за музыкой. Когда пластинка заканчивалась, никто не замечал. Когда он ставил ее еще раз, тоже никто не замечал. Но именно поэтому Бишоп и выбрал место у музыкального центра. Он пил «пиммз»[13] и, держа в руке стакан, слушал торговца маслопроводными линиями, который рассказывал ему о своем товаре и жаловался на то, как трудно прожить, занимаясь таким ремеслом. За его локоть держалась жена. Девица, болтающая с Домиником, тут же отметила, что кольцо на ее руке всего лишь серебряное.

У застекленных створчатых дверей стоял герцог де Виланж. Он был маленьким, темноволосым, жизнерадостным человеком с орлиным носом и яркими глазами. Совершенно трезвый, он много смеялся и давно смотрел на хозяйку, стоящую в другом конце комнаты. Он уже пригласил ее провести несколько дней в одном из его небольших замков, когда будет свободное время, но она отказалась. Сегодня вечером он намеревался попросить ее об этом еще раз. Для Мелоди не составило труда уговорить его прийти на вечер; она просто подошла к нему сама, вместо того чтобы послать приглашение.

Еще с десяток людей собралось тут, частью в комнате, частью на маленькой веранде. Отсюда видны были ряды стандартных коттеджей, сбегавших вниз по холму вдоль дороги, которая вела в город. Он сиял на краю темного бархатного моря словно шкатулка с рассыпавшимися драгоценностями.

На веранде собралось несколько женщин; розоватый свет из комнаты мягко оттенял их кожу, придавая ей наиболее приятный тон; они прекрасно понимали это и сознательно использовали такой эффект. Все они в то же время следили за хозяйкой вечера и за своими мужчинами.

Когда появился Эверет Струве, то единственным, кто обратил внимание на него, был Бишоп, поскольку он его ждал. Он уже дважды видел Струве сегодня: сначала на телеграфе, потом в казино. Ему, видимо, потребовалось некоторое время, чтобы найти отель и имя Мелоди в регистрационном журнале.

Он пришел один, в смокинге. Сразу увидел Мелоди, не успев даже закрыть за собой дверь, но не ринулся к ней с порога. Бишоп подумал, что Струве, видимо, не уверен, кто дает этот вечер. Поэтому, задержавшись у двери, он быстро оглядел комнату. Увидев Бишопа, он перестал крутить головой. Бишоп не торопясь протиснулся меж людей, добрался до двери и сказал:

— Привет, Струве.

Струве с застывшим, каменным лицом минуту смотрел на него, потом проговорил:

— Мелоди знакомила нас, но я забыл ваше имя.

Бишоп улыбнулся.

— Ничего страшного, — ответил он.

Струве прекрасно знал его имя. Если только Мелоди не рассказала кому-нибудь еще, куда она уезжает, то мисс Горриндж была единственным человеком, который мог сообщить Струве информацию об этом. А чтобы получить ее, нужно было позвонить по телефону, который записан на имя Бишопа.

— Вы немного опоздали, — любезно продолжал Бишоп. — Что вас задержало? Надеюсь, ничего не случилось?

Взгляд американца сделался тяжелым.

— Меня ничто не задерживало. Меня не приглашали. Я ворвался сюда самовольно. Чей это вечер… ее?

С некоторой растерянностью Бишоп огляделся вокруг, переводя взгляд с одной фигуры на другую.

— Здесь так много женщин. Кого вы имеете в виду? — спросил он Струве.

— Пусть это вас не беспокоит.

— Хорошо. Я тут вроде распорядителя. Что будете пить?

— Предпочел бы шотландское виски.

— Прекрасно. Идемте, я расскажу вам о присутствующих, кто есть кто.

Они пробрались сквозь толпу к стене. Бишоп следил за тем, как Мелоди увидит Струве. Тот стоял спокойно, а встретив ее взгляд, побледнел. Бишоп подумал, что это проявление гнева. Мелоди прикрыла глаза, потом ослепительно улыбнулась:

— Эверет!

— Привет, — ответил он. — Я хочу с тобой поговорить.

Бишоп налил виски и протянул стакан Струве.

— Я тоже хочу с тобой поговорить, дорогой, — сказала Мелоди. — Что ты делаешь в Монте-Карло? Я не знала, что ты сюда собираешься.

— Приехал повидать тебя.

— Как мило. Если бы я знала, что ты будешь таким милым, я бы тебя пригласила с собой. Как бы то ни было, добро пожаловать.

Бишоп улыбнулся де Витту, который глядел на него и тихо перебирал руками, словно рассматривал что-то под микроскопом.

— Спасибо, — проговорил Струве. — Я хотел бы поговорить с тобой где-нибудь наедине.

— Я придумаю что-нибудь завтра. Ты со всеми познакомился? Хьюго Бишопа ты знаешь…

— Меня не интересуют другие. Я хочу поговорить с тобой. И прямо сейчас. — Он не дотронулся до виски. Из стереодинамиков вырывалась бурная, быстрая музыка. Голоса звучали громче, отрывистей, бессвязней. По направлению к Мелоди, Струве и Бишопу медленно двинулся от окна Виланж. Доминик Фюрте глядел на Мелоди не отрываясь. С кротостью, удивившей Бишопа, она сказала:

— Пожалуйста, Эверет, не будь таким настойчивым. Я не могу поговорить с тобой сейчас…

— Ты можешь вернуться обратно.

Мелоди внезапно обратила молящий взгляд к Бишопу, потом опустила глаза вниз, в стакан.

— Не теперь, Эверет. Не сегодня.

— Теперь, — упрямо произнес Струве. — И лучше по своей воле.

Рядом с Мелоди встал Фюрте. Виланж, пройдя полпути через толпу, остановился на минуту, разговаривая и смеясь с кем-то. Бишоп спокойно обратился к Струве:

— Пойдемте, я вас познакомлю с остальными.

Продолжая смотреть на Мелоди, Струве ответил:

— Будьте так любезны, подите прочь, Бишоп.

Мелоди подняла глаза на огромного, великолепного Фюрте и нервно улыбнулась.

— Эверет, — сказала она, — познакомься, это Доминик Фюрте. Доминик, это Эверет Струве.

Мужчины оглядели друг друга. Струве кивнул, Фюрте улыбнулся. Бишоп слегка тронул Струве за рукав и проворковал:

— Берите виски с собой.

— Спасибо, Хьюго, — нежно проговорила Мелоди.

Некоторое время Бишоп не мог сообразить, почему она ведет себя так необычно, совсем не в своей манере. Ситуация становилась все более сложной. Если попытаться вывести Струве из комнаты силой, американец несомненно окажет яростное сопротивление. Ростом он не уступает Фюрте, у него упрямый, непреклонный подбородок. В такой маленькой комнате половина народа будет покалечена, если начнется драка. Бишоп мог бы обратиться к Фюрте за помощью, зажать Струве с двух сторон, лишив его свободы действий, и быстро провести его через толпу к двери прежде, чем кто-то заметит назревающий скандал. Некоторые, может, и обратят внимание, но большинство ничего не поймет. С другой стороны, это будет несправедливо по отношению к Струве — выступать вдвоем против одного.

— Пойдемте, Струве, надо представить вас гостям, — сказал Бишоп с приятной улыбкой. — Пойдемте, я настаиваю.

Струве, наконец, оторвал взгляд от Мелоди и повернулся. Слова вылетали из него словно камни:

— Настаивать никому не рекомендую, если речь идет обо мне. Я хочу, чтобы вы ушли.

Мелоди что-то тихо сказала Доминику, но Струве сосредоточил теперь свое внимание на Бишопе. Тот схватил его за руку так, что со стороны это показалось бы дружеским жестом любому, кто за ними наблюдал. Явно следил за ними только де Витт, но могли быть и другие.

— Нет, уйти я не могу. Раз вы ни с кем не хотите знакомиться, значит вам не нравится этот вечер, и тогда мне придется проводить вас из комнаты. Иначе вы и другим испортите удовольствие.

Лицо непрошеного гостя снова побледнело, и теперь Бишоп не сомневался, что от гнева.

— Я никому не хочу портить удовольствие, Бишоп. Я здесь для того, чтобы увидеть Мелоди.

— Хорошо. Давайте тогда выйдем на минутку подышать свежим воздухом. Потом, если захотите, можете вернуться.

Сказано это было легко и небрежно, почти что дружеским тоном, но конфликт стал совершенно очевидным. Бишоп по-прежнему крепко держал Струве и вдруг почувствовал, что другая рука того дернулась так, что содрогнулось все тело. В толчее у Струве не было никакой возможности нанести удар, и Бишоп сначала не мог понять, что произошло, пока не взглянул на Фюрте. Тот смотрел на американца тяжелым взглядом. Струве отвел свободную руку назад, чтобы вновь замахнуться, но Фюрте опять остановил его. Теперь они с Бишопом держали Струве с двух сторон.

— Доминик… — ласково начала Мелоди и замолкла, когда, резко рванувшись, Струве высвободил руки. Стакан его грохнулся об пол. Бишоп быстро поставил свой стакан, готовясь отразить удар, но Фюрте снова перехватил руку Струве.

Момент, когда можно было уладить дело тихо, прошел, и Бишоп пожалел об этом. Фюрте послал короткий, не очень точный удар, метя в подбородок Струве — лучшее, что он мог сделать в условиях ограниченного пространства, но кулак лишь скользнул по скуле, заставив голову слегка откинуться назад. Какая-то женщина вскрикнула, и разговоры стихли. В трехсекундной удивленной тишине слышно было, как щелкнули костяшки пальцев. И тут же поднялся тревожный шум. Люди стали тесниться, отступая назад. Двое или трое выронили из рук стаканы.

Бишоп почувствовал, что есть еще немного времени, чтобы вывести Струве и продолжить вечер. Если позволить ему действительно разъяриться, вечер пропадет, и пострадают многие гости. Поэтому Бишоп исхитрился и резко ударил ребром ладони по внутренней стороне руки Струве, чуть ниже плеча. Он точно попал в нужное место, рука Струве безжизненно повисла, как парализованная. Бишоп услышал его тихий всхрап, когда Фюрте заломил другую руку за спину и согнул под нужным углом.

Люди жались к стенам. Еще недавно, когда пришел Струве, комната казалась переполненной, теперь же в середине образовалось довольно большое свободное пространство. Струве что-то говорил, но Фюрте сильнее заломил ему руку, и он замолк. Они дошли до дверей; кто-то уже широко распахнул их. Фюрте и Струве вышли из комнаты, и Бишоп плотно закрыл за ними дверь. К его удивлению, американец расслабился сразу же, как только они довели его до площадки между этажами.

— Уберите руки, я не стану драться.

Струве потирал внутреннюю сторону левой руки там, куда пришелся парализовавший ее удар. Они стояли втроем в небольшой нише с окном. Здесь находились кофейный столик и три-четыре стула. Бишоп подумал, что Струве, возможно, намеревается отвлечь их разговорами, пока нервы и мышцы его руки не придут в порядок, а потом обрушить на них этот столик.

— Зачем вы оба вмешиваетесь не в свое дело? — Голос Струве был твердым, лишенным эмоций.

Фюрте кивнул Бишопу. Он большую часть жизни провел под водой и слова были не по его части. Бишоп объяснил Струве:

— Похоже, вы хотели поднять шум. А людей, которые устраивают скандалы во время званого вечера, выводят. Это старое правило.

— Я пришел поговорить с Мелоди. А о чем — не ваше дело.

Бишоп пожал плечами.

— Но ей не хотелось. Это было очевидно. Она попросила помощи. Что бы вы сделали на нашем месте?

Лицо Струве лоснилось от пота. Глаза его стали очень тихими и спокойными. Он спросил тусклым, монотонным голосом:

— А каково ваше место?

— Я сопровождаю ее в этой поездке.

Струве перевел взгляд на Фюрте.

— А вы?

— Я не вижу, что здесь, собственно, обсуждать, — сказал Доминик. — Даму эта ситуация беспокоила, и мы не хотели драки. Меня удивляет, как вы не понимаете.

— Значит, вас удивляет? Я летел на самолете, чтобы увидеть свою возлюбленную, а меня вышвыривают из ее комнаты два посторонних…

— Вы обручены с ней? — спросил Фюрте.

— Конечно.

— Она мне об этом не говорила. Ей явно… — Он подбирал верное слово, — …не доставляют удовольствия такие отношения, раз она просит вас не досаждать ей. Поэтому я думаю, что вы лжете.

Фюрте бесхитростно смотрел на соперника. Чувствовалось, как напрягся тяжелый подбородок Струве.

— В любом случае, — продолжал Доминик, — она оказала мне честь, приняв предложение развлекать ее во время пребывания в этом городе. — Он поглядел на Бишопа.

— Все верно, — сказал тот.

Струве вдруг ударил Фюрте прямо в челюсть. Доминик качнулся назад, ноги его согнулись, наткнувшись на край стола. Бишоп уже примеривался, куда ударить, когда Фюрте крикнул:

— Нет!

Он обрел равновесие и теперь шел прямо на Струве. Бишоп немного переместился влево и нажал на кнопку звонка в стене ниши. Пока Струве в отеле, неприятностей не избежать, а это создаст лишние трудности.

Струве поднял колено, но Фюрте захватил его в замок. Стол перевернулся и покатился вниз по ступеням. Бишоп поймал его и поставил подальше от двух сцепившихся мужчин. Они вдруг переместились к окну. Подоконник был низким, и Струве уперся в него задом. Фюрте опрокинул соперника, Струве ударился затылком о стекло — и осколки со звоном посыпались вниз. Фюрте тоже оказался в проеме окна. Ноги его мелькнули в воздухе. Одной он ударил Струве, но тот уже и так потерял равновесие.

В коридоре первого этажа стали открываться двери номеров; Бишоп увидел Мелоди, выходящую из комнаты, где собрались ее гости. Двое служащих отеля торопливо поднимались по лестнице; оба рослые, крепкие. Видно, кто-то вызвал их по телефону после того, как Струве вывели из комнаты.

Фюрте и Струве исчезли в проеме разбитого окна. До земли было невысоко, и Бишоп, оставив их в покое, подошел к Мелоди.

— Давай вернемся и продолжим вечер, — сказал он.

Она стояла, глядя поверх его плеча на разбитое окно, и по выражению ее лица он вдруг понял, почему она вела себя сегодня так необычно. Мелоди была довольна. Двое мужчин вывалились в окно, сражаясь из-за нее. И это доставило ей несказанное удовольствие. Бишоп вспомнил о том случае, когда ее выгнали из ночного клуба в Лондоне, об убийстве в кафе «Черная орхидея». Сейчас происходило то же самое.

— Ты легко могла бы справиться со Струве без чьей-либо помощи, — пробормотал он, — сказав ему там всего несколько слов. Разве не так?

Мелоди улыбнулась. Глаза ее сияли.

— Конечно.

— Однако интереснее, когда из-за тебя дерутся?

— Мужчины должны сражаться за своих женщин, Хьюго. В наше время чаще всего женщин просто покупают. — Ей пришлось повысить голос из-за возбужденного рокота собравшихся в нише людей. — Кроме того, Эверету не следовало приезжать сюда за мной. Пусть это будет для него уроком.

Бишоп следил за лицом Мелоди. Оно ожило, зарумянилось, глаза на миг потеряли свою холодность. Он знал, что в эти минуты она чувствовала себя счастливой. Ради нее мужчины рисковали собой. Наверное, такой счастливой Мелоди редко бывала, всего несколько раз в жизни — во время скандала в ночном клубе, во время драки в «Черной орхидее», может, еще несколько раз, о которых он не знал. А в ту ночь, когда разбился Брейн?

Струве и Фюрте только что вывалились в окно. Еще один несчастный случай? Кто-то из них мог свернуть себе шею, сломать позвоночник, разбить голову, ударившись о землю…

Бишоп стоял рядом с Мелоди в стороне от толпы. Гостей развлекло это происшествие, словно устроенное для них экспромтом. Многие вышли со стаканами, кто-то предлагал пари, ставя два к одному против американца.

— Помнишь ночной клуб, где убили директора? — спросил Бишоп Мелоди.

Она пристально посмотрела на него, потом отвела глаза и ничего не ответила.

— Думаю, помнишь, — продолжал Бишоп. — И помнишь, что случилось с Дэвидом Брейном. Если сегодня один из ребят сломал себе шею, вывалившись в окно, это будет третья смерть в твоей жизни. Может, их было много больше, и ты потеряла им счет до того, как тебе исполнилось двадцать один?

Мелоди смотрела на разбитое окно. Казалось, оно завораживало ее. Бишопу она не отвечала, а через минуту вдруг резко повернулась и ушла в свой номер. Он последовал за ней. Пластинка давно закончилась. Мелоди вытащила другую, поставила ее и включила проигрыватель. Вновь заиграла музыка. Мелоди повернулась к Бишопу и, стоя напротив него, сказала:

— Во время перерывов будут танцы.

Он двинулся с ней под музыку. Ноги их тихо и медленно ступали по толстому ковру. Повернувшись, оба увидели де Витта, прислонившегося к дверному косяку со стаканом в руке. Он тихо улыбался. Сквозь музыку донесся его голос:

— Ты не меняешься, дорогая. Тебе это никогда не надоест. Все кончается, а Мелоди продолжает жить.

Она улыбнулась ему в ответ; они с Бишопом танцевали вблизи от него.

— Жофре, ты счастливо отделался, но об этом никто никогда не узнает. Пойди, приведи всех обратно. Еще рано, и мой вечер только начинается.