Майор, спеши меня любить

2. Не бросать — мое второе имя

Какая секта? Она из прошлого в наш мир явилась?

Хотя всяких общин полно, удивляться особо не приходится. Но и ей верить слету, тоже такое себе. По опыту знаю, иной раз задержанные такое сочиняют, можно романы писать. Платили бы будь здоров, если бы в газеты куда брали. Лепят настолько искренне, что наши неопытные новички могут поверить, рыть что-то сподобятся. Такие актеры попадаются и все как один невиновны, обстоятельства заставили, жизнь прогнула и все такое — классика.

Короче, надо разбираться.

Юзаю отросшую щетину, наблюдая как моя находка жалобно и горько пищит.

— М-да, — прикидываю, что же дальше. — Как зовут? Эй!

Прикладываю тыльную часть ладони ко лбу. Полыхает. Пышет, как печка. Жар реально нездоровый.

Присаживаюсь рядом, поднимаю за подбородок. Простой жест заставляет находку вывернуться наизнанку. Вздрагивает так сильно, что макушкой прикладывается. Простое прикосновение вызывает лютое отторжение. Трясется еще сильнее, головой мотает, пытается вырваться. Выдавливает с отвращением сквозь сжатые зубы.

— Не трогай. Не хочу-у … Не трогай.

Глаза вновь раскрываются. Обжигает испуганным синим огнем, в который еще и ненависти добрую щепоть добавлено. Микс жертвы, я так понимаю яркую смесь, что на меня прямым лучом направлена. И у меня опять столбняк. Она гипнотизирует, ничего ж кроме света василькового не вижу. Таращусь на нее в ответ. Секунд десять плаваю, больше не выдерживаю.

— Тихо. Не кричи.

В ее глазах мелькает проблеск, узнает меня. Кажется, даже с облегчением выдыхает. Впивается ногтями в руку. В мясо проникает, шкурка трескается. Но ладонь не убираю. Чувствую, что это для нее как спасение и связь с реальностью.

— Эй, нужен врач? Слышишь?

— Нет. Лучше умереть.

Хуясе. Становится все интереснее.

— Помоги мне, — шепчет она, — я отдам тебе … — сует кулачок за пазуху. О, вот этого не надо. Еще я секс-дары с подворотен не собирал. Но на самом деле беспризорница достает цепочку, на которой висит кулон. Прекрасно, она еще и предположительно воровка. — Забери себе, только не отдавай меня им.

Мягко отталкиваю. Боится она. Вон трясется как. Вопрос в том, где подвеску стащила. Или не стащила? Рассматриваю поближе. Ничего себе побрякушка. С удивлением верчу в руках, золото закручено в необыкновенные узоры, в середине мерцает камень. Такое в салоне не купишь, только на заказ делать. И не каждый ювелир сможет сотворит чудо, а тут прям фантастика.

Чуть оттягиваю огромный ворот свитера и заправляю туда цепочку. Разберемся откуда она позже.

— Да ничего не надо. Кто тебя забрать хочет?

— Отец Никодим и она.

Отрубается. Сползает по стене на землю. Поднимаю, хлопаю по щекам легонечко. Держу на весу. Легкая, как перо. Не кормили ее там, что ли? Чуть нажимаю на хламиду, ох-ё, в руку врезаются ребра.

Отец Никодим. Из секты той небось. Надо бы пошерстить, что за имя. Сибирь да? Ясно … А она, что еще за она?

Все не просто. Да, Юматов? Найденыш-то странный. Хватаю за руку и рассматриваю ногти. Аккуратные пластины, только короткие, без лака. Пальцы тонкие, аристократичные. Такими только на фортепьяно играть. Если бы огромные мозоли не мешали. Некоторые очень свежие.

Шейка тонкая, изящная. Не бродяжка это, а самая настоящая беглянка. По всем показателям проскальзывает.

Влип. С тяжелым вздохом сгребаю на руки и тащу в свою машину. Помрет же. А скорую я и домой вызову. Отменяется твой чилаут, Миша. В раздражении луплю по рулю, но с места трогаюсь без рывков.

Жалко тебе найденыша бросать? Теперь трахайся с ее температурой, а не с Жанкой. Эх, бляха-муха! Ладно, поехали.

— Алло, — с тоской слушаю басы в трубе, — Сень, слышь? Не приеду я.

— А что так?

— Запара на работе.

— Слышь, Юматов. Вечно у тебя не как у людей.

— Ну вот так.

Заволакиваю бродяжку в свою берлогу. Помыть бы все же …

С сомнением смотрю. Хотя нет. Она еле на ногах держится. Стягиваю с невесомого тела робу и ботинки. В ней килограмм сорок не больше. Ладно сорок два может с натяжкой.

Волоку на диван и сую градусник. Сажусь рядом. Дергается, затравленно отодвигается. Поднимаю руки вверх, показываю, что она в безопасности.

Какая ж она бледная. Как смерть. Харли Куин без макияжа, такая же дрищевая. Ладно, та хотя бы подкачанная, а эта мощи реально.

Тридцать восемь и семь. Несмертельно, но неприятно.

— Рот открой, — сую ей жаропонижающее, — давай не бойся, — немного нажимаю на сопротивляющиеся руки, — глотай.

— Я не буду … — снова впадает в состояние страха. — Глотать не буду!

— Тихо, — в шоке я. Что за реакция? — Тихо. Глянь на меня. Смотри, видишь в кружке, там немножко. Будет легче. Пей.

Она успокаивается и пьет. Намучившись, ухожу на кухню. С тоской исследую холодильник. Что там сильно поменялось с утра, Мих? Как был пустой, так и остался. Хрень по полкам валяется. Ряженка, колбаса заветренная и сыр. В морозилке кусок курицы. Я сегодня жрать дома не планировал. Ладно, доставку закажу. Клацаю по кнопкам, оформляю.

Прислушиваюсь к тишине.

Затихла. На минуту подхожу к двери. Свернулась клубком как котенок, отдыхает.

А я курю.

Возвращаюсь минут через двадцать. Сидит, васильками своими вокруг себя пространство раскрашивает. Увидев меня, вздрагивает.

Понимаю, два метра, тут мужики иной раз пугаются. Она смотрит на мои голые стопы. Угу, сорок шесть. Ну что выросло, то выросло, не спрячешь.

— Ну что будем рассказывать?

Хлопает сонно ресницами. До утра бы ее оставить в покое, только с моей занозой в жопе хер получится. Надо рыть. У меня в голове должна работать схема.

— Можно Вас попросить?

— Можно.

— Не найдется бутерброда? — краснеет она и закрывает лицо руками. — Я … Я не ела почти два дня. Мне очень стыдно, но … п-п-пожалуйста.