Майор, спеши меня любить

9. Сверкают синие бомбы

Рехнулась? Куда ходила сама, а если бы что случилось. Жопу бы ремнем надрать. Идиотка малолетняя.

— Я хотела, как лучше.

Теряется и смертельно бледнеет. Недовольно веду плечом.

Хотела она …

— Ян, так дела не делаются. Садись, — отодвигаю стул. — Поговорим.

Опускаюсь на стул первым, складываю кулаки на столе и жду. Поведение Яны заставляет меня с новой силой удостовериться, что при малейшем нажатии, она будто с трамплина в бездну готовится прыгать. Чувствую страх кожей, дышу им в моменте. Пахнет жестью насквозь.

Молчим около минуты. Заговорить первой для нее будет смерти подобно. Не посмеет. Натягивает рукава, прячет руки. Ноги сжимает и низко опускает голову. Все типично …

Наблюдаю за сломленной девочкой, а у самого раздирает живот. От жалости? Вряд ли. Не знаю отчего, с природой происходящего не определился.

Стаскиваю свитер. Мне тоже нужен кислород. Вот же …

Как так-то? Цепляет же. Надо же. Фу-х! Пробирает тоже. От беспомощности ее, от того, что вынуждена лишившись опоры, зажиматься и балансировать. Зависеть должна. Сворачиваю все ненужное в тугой ком, как можно глубже заталкиваю.

— Ян, — хлопаю по столу, толкаю на заниженном, — садись удобнее.

Она отмирает. Нерешительно качается. И тут осеняет. Она, блядь, ждет команды! Одновременно с мыслью насквозь пронзает током. Так это было, да? Значит, Федя идет правильным путем и тот материал, что получил сегодня, вполне себя оправдывает. Даже на началке проясняется, а если копнуть глубже?

— Не надо меня бояться, — добавляю еще тише.

Кивает. Не поднимая головы протискивается за стол. Руки складывает на коленях.

— Подними голову. Посмотри на меня.

Медлит.

Меня не перестает ни на секунду разрывать. Почему так хочется ее защитить, м? Отдаю отчет, что полностью взял на себя ответственность за Яну. Так и есть. Отпускать не хочу.

Вот же, сука, жизнь.

Пробило броню. Насквозь. И сейчас добивает синими лучами. Так смотрит, что сворачивается еще сильнее за ребрами. Достала до самой крайней точки. Убиться о стену можно от тоски прекрасных глаз. Девочка невыносимо красива.

Смаргиваю.

Достаю из кармана фото и пододвигаю.

— Внимательно посмотри.

Тонкие пальчики касаются бумаги. А потом Яна бросает изображение, как ядовитую змею. Закрывает лицо руками, вздрагивает худенькими плечиками. Первая реакция, встать и обнять, но она секундная.

Нельзя!

Нельзя допустить, чтобы она рухнула в жалость к самой себе прямо до самого дна. В ней есть искра сопротивления, крупица здоровой злости, что надо поддержать и разжечь. Ведь выбралась она как-то из адища.

— Примерно в таком же месте была. Но это — не то.

— Задача в другом, — спокойно говорю. — Ян, мне нужно знать правду. Всю. Если ты что-то скроешь, легче не будет.

— Михаил, — поднимает огненно-синий взгляд, — спрячьте меня. Мне больше не к кому обратиться.

— Ты кто такая на самом деле? Что ты от меня скрываешь?

Вздыхает. Теребит рукава, словно сил набирается. Часто-часто дышит, а я как последний урод пялюсь на вздымающуюся грудь. Дергаю горлом и с силой отвожу взгляд. Не пугай же, придурь. Яна еле дышит от страха.

— Одинцова Яна Александровна. Год рождения 2004. Город Н … ск. Отец. Одинцов Александр Михайлович. Лежит в коме. Уже давно. Врачи прогноза не дают. Жизнь поддерживается аппаратами. Мама умерла. Мачеха Крюкова Ядвига Самуиловна. Отношения не сложились. Я в шестнадцатилетнем возрасте была отправлена в религиозную школу за плохое поведение.

— Подробнее.

— Ядвиге не нравилось, что я бунтовала.

— Как?

— Ярко красилась и начала курить.

— Дальше.

— Она выражала беспокойство и заботилась о моей благочестивости. Говорила папе всякое … Что с пути собьюсь и все такое.

Ох, ты. Картина маслом. Везде один и тот же сценарий. Интересно, она ее за подснежниками во благо праздника посылала в лес?

— Что отец?

— Ему было всегда некогда. Он работал. Полностью переложил воспитание на мачеху. Папа после смерти матери закрылся полностью. Мы почти перестали общаться.

Ну, база, чё. Неудивительно.

— Откуда религиозная школа?

— Я не знаю, но кажется, что один из родственников Ядвиги там главный.

— А потом?

Она начинает трястись. Такое бывает, когда уводишь собеседника с удобной тропы. То есть он может говорить ровно и спокойно до комфортного момента, потом начинается игра мимики, жесты, меняется тональность и так далее. Яну колотит не переставая. Как бы жаль не было, но я должен знать.

— Кто такой Никодим?

— Пожалуйста, я не готова, — машет головой. — Я прошу вас. Пожалуйста!

Ладно. Хватит. Прекращаю не потому, что …

Бляха, что сочинять. Мне жалко. Всё?

Пусть я в моменте самый хуевый следак, все равно прекращаю.

Встаю, резко отодвигая стул. От злости клокочет.

На первый взгляд: неугодную девчонку сплавили в школу, а потом в секту, там никто не найдет. Все слишком просто. А где кажется слишком просто, там пиздецки глубокое дерьмо.

Одинцов … копать не перекопать. Не столько много у него денег, чтобы заинтересоваться им раньше, но вырисовывается подноготная так себе. Пованивает.

— Ян, нужно информации больше.

Колотится. На расстоянии улавливаю волны, как пригоршни воды, которые плещут в лицо после жесточайшего похмелья. Мощные, отрезвляющие, но ни хера не помогающие.

Жду пока сойдет первый припадок. Лучше не мешать. Тонкая женская натура, тем более почти сломленная может выдать непредсказуемое.

Считываю эмоции, как языком слизываю. Давай, Яна, говори.

И хрен она прокалывается. Фанатично сверкая синими бомбами, требует.

Не просит. Требует.

— Так что? Поможете.