Майор, спеши меня любить

36. Свора

— Отлично, — подмигивает Громобой. — Сам пришел. А я уж думал ехать придется.

Завороженно смотрю на злую улыбку Миши. Никогда его таким не видела. Я такого не знаю. Он преображается на глазах, мускулы резко ткань натягивают. Юматов спокоен и выдержан, но я ярко ощущаю бушующий внутренний вулкан. Всего лишь один неосторожный толчок и лава выплеснется, сжигая все вокруг.

— Миш, ты не представляешь кто он, — предостерегаю. — Чудовище.

— Такой сильный? — тщательно проверяет оружие. — Или как?

— Он один не ходит. Там наверняка орда.

Начинаю заикаться от волнения, вспоминая его свиту. Не за себя сейчас опасаюсь, за Мишу. Они что хочешь могут сделать. Растерзать, собаками затравить. Никодим у сектантов царь и бог. Да он и есть живой бог для них.

Нас четверо. Всего четверо. Я тоже не отдамся просто так. Не зря же Федя оружие дал. Сколько будет патронов, все до единого использую. Лишь бы не промахнуться.

Снаружи снова приказывают сдаться без боя. Закусив губу, слушаю, как подробно рассказывают, что нам тут каюк. С тоской смотрю на Юматова. Роднее него у меня никого. Отец отрекся давно. Не к месту в голове кадры с мамой проносятся. Я задурила тогда и все. Отец стал считать меня виновной в смерти матери. Появившейся вовремя Ядвиге осталось лишь разогнать пламя и случилось то, что случилось.

— Орда? Н-ну … — дурашливо тянет с долбанутой задоринкой.

Ведь вижу, как злость в себе разгоняет. Примиряюще беру за руку. А Миша снова подмигивает. Не понимаю. Как реагировать-то? Отмирает Федя.

— Янка, слухай сюдой, — хлопаю глазами. — Все пошли — и я пошел, все нашли — и я нашел. А сегодня поутру все помр …

— Молчи, Федя, — бросаюсь тигрицей, звонко прикладываю ладонь к губам и крепко сжимаю. — Никто не помрет!

Он что-то говорит, ошарашено моргая, а потом начинает смеяться. Нет, они правда неадекваты. Там опасность, а Юматовы ржут. Куда годится? Убираю руку.

— Миха, — двигает губами, — поздравляю. Вот это у меня невестка. Чуть рот не порвала. Хошь совет? — прищуривается. — Яйца береги, а то хоп! Ла-лай-ла!

— Вы в уме? — обескураженно шепчу. — Там вообще-то враги у нас.

Федя щелкает пальцами.

— Точно! Мих, ангажирую на выход.

И все приходит в движение. Мгновенно преображается обстановка. Федя уже успел передать координаты. По разговору понимаю, что надо продержаться пока нас не найдут. Вроде быстро должны, но кто знает, что может случиться в дороге.

— Елочка удачно упала, — бормочет Громобой, открывая дверь.

У меня сердце напополам трескается. Хочется вслед за ним змеей вытечь. Затыкаю рот, чтобы не гундеть и не терзать нытьем. Ему тоже непросто, я еще вдобавок заною, выдержит ли? Так что покорно молчу, внутри себя атомные взрывы переживаю.

— Ян, — не отрываясь от обзора шепчет Федя. — Если нам шизда, то стреляй. Не бойся. Я твое дело надежному человеку передал. Если что, сегодняшняя жопа за самооборону прокатит. Стреляй хорошо, поняла? Не ссы главное. Помни локоть прямой и целься. Курок плавно. Поняла?

— Ф-федя, — лязгаю зубами. — Он трус, только за рабами своими сильный. Садист подземный, — ругаюсь. Сам из себя мало что представляет. Единственная сила — язык. Но если что случиться, — обещаю, не представляя как сделаю. Зажмуриваюсь и глотаю слезы. — Отрежу. Сама своими руками отрежу. Я выстрелю … — как заговоренная не могу остановиться. — Я выстрелю …

— Тихо, глянь на меня, — впиваюсь в него взглядом. — Ооо, так не пойдет.

Резкая боль обжигает щеку. Лицо мгновенно в краску бросает. Как чумная хватаюсь за скулу, пялюсь на Федю.

— Так лучше? — цедит, продолжая смотреть за тем, как Миша ползет. — Это вынужденная мера. Если почувствуешь, будто в зомбиленд валишься, делай себе больно. Любая боль, слышишь? Любая!

Киваю. Думать особо некогда, но я должна признать, что будто с того света вернулась и заново все увидела. Приникаю к окну. Миша целится сквозь лапы, мне ни черта не видно, что там, сколько их. Федор бросает тихо, чтобы сидела и тоже выскальзывает, только ползет он в другую сторону. А мне что делать?

Тянусь за курткой, вытаскиваю пистолет, сую себе за пояс. Рация шипит и скрипит, вызывая Федора. Перемахиваю через сиденья, тычу в кнопки, попадаю куда-то.

— Прием. 351 на связи. Монах, прием.

— Это Яна.

Рация замирает. Кто-то кашляет и потом снова повторяет. Я тоже снова говорю, что это я и ни Федя, ни Миша подойти не может.

— Яна, где Юматовы.

— В елке залегли. Мы в осаде. Их много. Очень много. Мы в лесу.

— Рацию не глуши.

— Что?

— Рацию, твою мать, не глуши. То есть извини. Они живы?

— Да.

— Помощь в пути.

Аккуратно кладу прибор на панель. Высовываю нос, проверяя целы ли братья. Миша головы не поворачивает. Сосредоточен. Он сам как мощное оружие, даже в опасной обстановке любуюсь им. Ничего с собой не поделать. Изо всех сил блокирую желание подбежать и затаиться рядом, буду мешать же. Молюсь крепко, люто молюсь чтобы повезло ему. Я люблю его больше жизни, так люблю, что страшно становится.

Молитвы не помогают. Видно, в этих краях правит другой бог и пока он сильнее моего. В нашу сторону раздаются хлопки. Сначала думаю, что это плетки, но по крыше что-то сильно хлопает, аж шатает. С запозданием понимаю, это пули.

Начинается ужас. Лупит со всех сторон. Долбит до грохота в ушах, до онемения в нервах. Пищу от ужаса, немножко даже кричу. И тут же ругаюсь на себя. Неимоверным усилием сгребаюсь. Да что я как … А ну-ка! Затыкаю рот и со злости смахиваю слезы.

Проверяю на месте ли оружие. Толкаю дверь, а ее заклинило. Лезу на первое сиденье. С ужасом понимаю, что ни Феди, ни Миши нет! Хватаю рацию и начинаю в нее кричать, что братья исчезли. Там молчок. Или от дикого шума ничего не слышно. Не умолкает ни на минуту.

Впервые в жизни ругаюсь отборным матом. Толкаю водительскую и сразу ныряю в снег. Ползу, пытаясь что-то увидеть. И лучше бы мне ослепнуть. Миша отстреливается, стоя на одном колене. Вторая нога в крови. Под ним лужа. Душу в себе крик.

Федя лежа палит. Оскалившись, стреляет без передыха. И он тоже ранен.

Этих тварей в тулупах море! Их человек двадцать. Собаки с пеной у ртов рвут поводки. Захлебываются в своей злобе. Я знаю этих тварей, они специально выращены и обучены рвать людей. Для них особых тренеров вызывали, которые собак на бои настраивают. Если они сорвутся, нам всем жить на пару вдохов осталось.

— Стооой!

Громкий крик перекрывает поляну. И меня вновь парализует. Оружие замолкает. Никодим подходит к мужикам. Переговорив, по всей видимости, приказывает убрать собак. Те беспрекословно заводят их в фургон.

— Поговорим? — останавливается в шагах пятнадцати от Миши.

— Что надо? — рубит Громобой, вставая на ноги.

Ему больно, он ранен, но поднимается во весть могучий рост. Никодим перед ним шпендель в шляпе мохнатой. Грудь Миши мехами кузнечными расходится, руки как кувалды. Я слишком хорошо знаю Никодима. Превосходство Юматова его раздражает очень сильно. Отсюда вижу, как кожа на щеке дергается.

— Отдай мне беглянку.

— Зачем? — нехорошо улыбается Громобой.

— Мне ее на воспитание хорошие люди отдали. Мать волнуется. Отец в коме. А она все сбегает и сбегает. Дурная кровь. В миру ей делать нечего.

Достаю пистолет. Вытягиваю руку, как учил Федя. Целюсь.

— Правда? А мне она понравилась.

— Отдай. Неужто из-за девки хочешь здесь, — обводит кнутом вокруг, — навсегда остаться в моих лесах.

— Прям твоих? — недобро жмурится Миша.

Никодим кивает.

— Здесь все мое. Власть. Природа. Люди. Твоего здесь ничего нет.

— Ну тогда пойди, — сплевывает сукровицу. — Забери.

Взвожу курок. В голове как по маслу всплывают указания Юматова.

— Не желаешь добром, значит.

— На хуй. Пошел.

Четкие слова Громобоя взрывают лес. По толпе катится рокот. Возмущаются твари. Бога живого обидели. Только бог ли это? Тупые вы бараньи головы, набитые соломой. Это же сам дьявол стоит.

— Слышь, Никодим, — надрывно смеется в стороне Федя. Ошалело смотрю, как он, перекатываясь, выдирает из снега какую-то трубу. Вскидывает на плечо. — Хочешь полетать?

— Братия-я-я!

— Я тебе сука щас дам «братию»! — орет Миша, вскидывая пистолет. — Ты Янку пальцем больше не тронешь даже в своих ебаных извращенных мечтах.

Гул и грохот сотрясают воздух. Позади мужиков, что сидят за деревьями, появляется Абрек. Он похож на демона возмездия. Откуда взял снегоход не понимаю, еще больше не понимаю, как он стреляет в двух рук. Чем он руль держит. Начинается какой-то ад.

Все кричат, все тонет в пальбе и шуме. Слежу за тремя парнями. Миша перезаряжает, снова и снова лупит, не переставая. Федя взрывает, до меня доходит что у него гранатомет. Так, кажется, эта штука называется. Абрек, спрыгивая со снегохода, с маху налетает на огромного бородача и вступает с ним в схватку. Остервенело сбивая с ног, садится сверху, методично превращая его лицо в кровавую маску.

Вдруг Миша спотыкается и приседает. Как во сне вижу, что Федя кричит, обращаясь к брату. Наплевав на все, выныриваю из укрытия и бегу к нему. Плевать на все. Несколько метров растягиваются в вечность. Прибавляю шаг. Падаю около и тормошу Громобоя. Трясу, схватив за толстый свитер.

— Мишенька, что с тобой?

Он молчит. Поднимаю ладони, а на них кровь. И все. Меня выключает.

— Миш. Миш. Миша.

Монотонно повторяю. Не знаю и знать не хочу отчего, но ресницы Громобоя дергаются. Он смотрит мутным взглядом, а потом разлепляет горячие сухие губы.

— Ревешь, что ли? А ну прекрати.

Судорожно киваю.

— Все нормально. Я просто. Мне что-то в глаз попало.

— Ян! — тревожно ревет и в тот же миг ощущаю на загривке хват. Никодим!

— Попалась? Что же ты бегаешь? — еще раз встряхивает, выворачиваюсь. — Прощайся с женихом-то. Домой пора. А он тут уснет. Навсегда.

Миша поднимается. Кровь хлыщет на снег, но он твердо стоит. Пистолет в метре от него. Ищу его взгляд, прошу не делать глупостей, потому что оружие Никодима направлено прямо ему в голову.

— Я пойду, — овечьим голосом блею.

— Готова пройти обряд очищения от скверны?

— Готова.

— Я добрый сегодня, — издевательски смеется. — Прощайся. А потом в скиты. Тебя уже ждут там.

«Стой» одними губами шепчу Юматову. В глазах Миши бешеная злоба. Если сорвется, голыми руками погань задавит, но пистолет, направленный в голову, меня пугает до одури. Ради жизни своего Громобоя делаю невозможное. Сую руку за пояс и выдергиваю свой.

— Чтоб ты сдох, адский демон, — выворачиваюсь из руки Никодима, подгадав момент.

Одновременно с этим Миша проезжает на коленях по снегу, хватает ТТ, и мы одновременно направляем стволы на Никодима.

— И кто кого?

Никодим целится в Мишу, а мы вдвоем в него. Пока думаю, что сказать, раздается хлопок. Поверженный демонический бог кулем валится на землю.

— Я с блядьми не торгуюсь, — выплевывает Громобой. — Я их убиваю.

И падает на снег без сознания.

Из всех щелей наезжают машины. Цветные мигалки окрашивают снег, выбегают люди в форме, а я опускаюсь около Громобоя и начинаю безудержно рыдать, пока меня не оттаскивают.

— Янка, — хрипит Федя, прижимая к заледенелому свитеру. — Он выживет. Мы с ним еще не из такой жопы вылазили. О, Абрек, а тебя че тоже подрали? Ну собаки в тулупах! Падлы, а не люди.