Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Глава XII.

Шуваловъ испросилъ наконецъ для Ломоносова денежное пособіе , и привиллегію на заведеніе мозаической фабрики. Можно представить себѣ восторгъ и радость нашего художника ! Онъ тотчасъ забылъ свои неудовольствія, свои жалобы на знатныхъ , и написалъ благодарительное письмо къ своему покровителю. Шуваловъ , въ отвѣтѣ на это замѣтилъ ему, между прочимъ , что многіе опасаются , не изнѣжился-бы и не оставилъ-бы наукъ любимецъ его, такъ щедро награждаемый Высочайшею милостію. Ломоносовъ благодарилъ его за участіе въ своемъ жребіи, но между прочимъ писалъ:

« Высочайшая щедрота несравненныя Монархини нашея , которую я вашимъ отеческимъ предстательствомъ имѣю, можетъ-ли меня отвести отъ любленія и отъ усердія къ нaукамъ , когда меня крайняя бѣдность , которую я для наукъ терпѣлъ добровольно, от-

вратить не умѣла ? » Описавши нѣкоторыя случаи жизни своей , онъ прибавилъ :

Я всепокорнѣйше прошу Ваше Превосходительство въ томъ быть обнадежену , что я всѣ свои силы употреблю , чтобы тѣ , которые мнѣ отъ усердія велятъ быть предосторожну, были обо мнѣ безпечальны; а тѣ, которые изъ недоброхотной зависти толкуютъ, посрамлены-бы въ своемъ неправомъ мнѣніи были, и знать-бы научились, что они своимъ аршиномъ чужихъ силъ мѣрять не должны.... Ежели кто еще въ такомъ мнѣніи, что ученый человѣкъ долженъ быть бѣденъ, тому я предлагаю въ примѣръ съ его стороны Діогена, который жилъ съ собаками въ бочкѣ, и своимъ землякамъ оставилъ нѣсколько остроумныхъ шутокъ для умноженія ихъ гордости, а съ другой стороны Невтона, богатаго Лорда ; Боила , который всю свою славу въ наукахъ получилъ употребленіемъ великой суммы ; Вольфа , который лекціями и подарками нажилъ больше пяти сотъ тысячь и сверхъ того Баронство ; Слоана въ Англіи , который послѣ себя такую библіотеку оставилъ , что никто приватно не былъ въ состояніи купить, и для того Парламентъ далъ за нее двадцать тысячь фунтовъ штерлинговъ. »

Поэтъ писалъ отъ души. Въ самомъ дѣлѣ , никогда еще дѣятельность его не достигала

такой степени и не доказывалась такими важными трудами и занятіями. Онъ съ жаромъ предавался труднѣйшимъ изслѣдованіямъ химическимъ и физическимъ. Въ Физикѣ занимали его особенно теорія теплоты и теорія электричества, въ чемъ искреннимъ и лучшимъ участникомъ его былъ Профессоръ Рихманъ. Химія не ограничивалась у Ломоносова профессорскою каѳедрою ; онъ производилъ множество опытовъ для самой науки, и , не щадя никакихъ просьбъ и ходатайствъ, добился наконецъ, что ему поручили совершенно перестроить, распространить и увеличить лабораторію. Это занимало его чрезвычайно. Астрономія также увлекла его къ себѣ. Поповъ, бывшій въ это время уже Профессоромъ Астрономіи, и Профессоръ Красильниковъ, ученикъ Делиля и Фархфарсона , служили ему руководителями въ наукѣ неба. Кажется , и этихъ занятій достаточно-бъ было для самой упорной дѣятельности; но для Ломоносова Естествознаніе вообще было отдыхомъ , какъ самъ онъ называлъ это. Гораздо больше труда стоили ему Русская Исторія, Русская Грамматика и Краснорѣчіе , потому что онъ сочинялъ книги вдругъ но всѣмъ этимъ предметамъ. Послѣ этого безъ самохвальства могъ онъ писать и писалъ къ Шувалову :

« Ежели кто по своей профессіи и должно-

сти читаетъ лекціи, дѣлаетъ опыты новые , говоритъ публично рѣчи и диссертаціи, и внѣ оной сочиняетъ разные стихи и проекты къ торжественнымъ изъявленіямъ радости , составляетъ правила къ Краснорѣчію на своемъ языкѣ и Исторію своего отечества, и долженъ еще на срокъ поставить, отъ того я ничего больше требовать не имѣю и готовъ-бы съ охотою имѣть терпѣніе, когда-бы только что путное родилось. »

Но его не утомляли всѣ эти многочисленные труды. Получивши средства, онъ уже настоящимъ образомъ занялся мозаикою, и вскорѣ опыты и успѣхи его въ ней увеличились до того, что онъ рѣшился сдѣлать мозаическій портретъ любимаго своего героя, Петра Великаго. Самъ , своими руками, приготовилъ онъ, въ плавильной печи , необходимые цвѣтные камни ; самъ изобрѣлъ мастику, на которую накладываются они, и съ Донгауерова портрета началъ изображать лицо безсмертнаго преобразителя Россіи. Извѣстенъ этотъ мозаическій портретъ, еще недавно украшавшій галлерею одного любителя. Не какъ произведеніе Искуства, но какъ первый опытъ въ Искуствѣ , сдѣланный безъ всякаго руководства , кромѣ собственнаго генія художника, онъ достоинъ удивленія, не меньше паникадила, выточеннаго руками великаго Петра.

Но въ то-же время какъ Ломоносовъ занимался своимъ прекраснымъ трудомъ въ мозаикѣ , другія дѣла его шли не меньше дѣятельно. Въ Академіи обыкновенно готовились за нѣсколько мѣсяцевъ къ годичному торжеству, которое яри Императрицѣ Елисаветѣ отправлялось большею частію въ день ея восшествія на престолъ , 26 Ноября. Такъ было и въ 1753-мъ году. Ломоносову назначили произнести рѣчь изъ Физики, и онъ избралъ для нея предметомъ воздушныя явленія, при чемъ Рихманъ долженъ былъ производить, во время самаго акта , опыты въ подтвержденіе теоріи , излагаемой Ломоносовымъ. Предметъ рѣчи и подробности теоріи занимали такимъ образомъ обоихъ друзей. Рихманъ чаще обыкновеннаго прихаживалъ. къ Ломоносову, и въ одно изъ этихъ посѣщеній принесъ новость.

— Знаешь-ли , что наша теорія уже нашла себѣ изъяснителя ?

« Какого? Гдѣ ? » спросилъ торопливо Ломоносовъ.

— О , конечно не въ Петербургѣ ! .Однакожь угадай : гдѣ ?

« Въ Германіи.

— Нѣтъ , въ Америкѣ, въ Филадельфіи.

« Въ самомъ дѣлѣ? Но ты шутишь, Рихманъ!

— Нѣтъ, любезный другъ! Вотъ Англійская книга, гдѣ изложена теорія, похожая на нашу.

Рихманъ положилъ на столъ извѣстныя: New exp. and obs. on electricity in seveval letters , etc.

— Сочинитель этой книги, какой-то Франклинъ, Американскій типографщикъ , изумилъ меня своею проницательностью. Онъ , такъ-же какъ мы, давно занимался электричествомъ и теоріею сѣвернаго сіянія, но только теперь напечаталъ свои изслѣдованія-

« А когда вышла въ свѣтъ его книга? » спросилъ Ломоносовъ , какъ человѣкъ , уже теряющій свое открытіе.

— Года два назадъ.... Вотъ: London, 1751.

« Но , неужели въ самомъ дѣлѣ теорія его

сходна съ нашею ?

— Кажется. Впрочемъ , я только пробѣжалъ книгу , и спѣшилъ сказать тебѣ о ней. Разсмотримъ тщательнѣе !

« Но ты знаешь , что я не читаю по-Англійски. Какъ досадно, и какъ это дурно , что нынче пишутъ ученыя книги не все по-Латински !

— Я пособлю тебѣ.

Друзья сѣли къ столику, и надобно было видѣть , какъ Ломоносовъ пожиралъ глазами и умомъ книгу Франклина ! Незнакомый языкъ упрямился, не поддавался ему , шипѣлъ какими-то новыми , неясными звуками ; но понятныя для Ломоносова слова Французскія и Нѣ-

мецкія, которыхъ на половину въ Англійскомъ, давала ему намеки объ остальномъ, а поясненія Рихмана совершенно дополняли смыслъ. Превосходна , торжественна была встрѣча этихъ двухъ геніальныхъ умовъ : Франклина и Ломоносова ! Они точно писали объ одномъ предметѣ , производили почти одинакіе опыты и сошлись во многихъ открытіяхъ. Но человѣкъ, отнявшій у неба молнію, какъ назвалъ Франклина д’Аламберъ, долго и много занимался электричествомъ и метеорологіею ; открытія его безсмертны и составляютъ одну изъ его славъ. Напротивъ, нашъ соотечественникъ , мимоходомъ , урывками , посреди недосуговъ и множества другихъ занятій, схватилъ нѣсколько идей , сходныхъ съ Франклиновыми, хотя не имѣлъ объ этихъ ни малѣйшаго понятія. Довольно, при многихъ другихъ славахъ! Ломоносовъ послѣ старался доказать, что онъ ни сколько не зналъ Франклиновой теоріи , и въ своей теоріи о причинѣ электрической силы въ воздухѣ ничего не дол

женъ ему. Еще простодушнѣе оправданіе , что не у Франклина заимствовалъ онъ свою теорію сѣвернаго сіянія. Послѣ разныхъ доказательствъ этого, онъ прибавляетъ : « Сверхъ сего , ода моя о сѣверномъ сіяніи , которая сочинена 1743 года , а въ 1747 году въ Риторикѣ напечатана , содержитъ мое давнѣйшее мнѣніе ,

что сѣверное сіяніе движеніемъ эѳира произведено быть можетъ. » Для насъ гораздо убѣдительнѣе этой ссылки на стихотвореніе доводъ нравственный: Ломоносовъ не былъ созданъ пользоваться чужими трудами ; у него все свое, все сообразно его вѣку и его генію. Сердце трепещетъ отъ радости, когда видишь , что въ одно время , одинакія мысли занимали двухъ изъ замѣчательнѣйшихъ людей XVIII вѣка у Франклина и Ломоносова , не выдавшихъ другъ о другѣ!... Они были раздѣлены океанами , жили въ разныхъ частяхъ свѣта и въ разныхъ мірахъ общества, но Ломоносовъ такъ-же извлекалъ искру изъ облака въ Петербургѣ у какъ Франклинъ въ Филадельфіи.

« Ну , братъ ! » сказалъ Ломоносовъ , пересмотрѣвши большую часть книги Франклина. «Этотъ типографщикъ такъ уменъ, что я смиряюсь передъ нимъ! Только своего не отдамъ ему. Ты знаешь , имѣлъ-ли я понятіе о его теоріи , когда составлялъ свою ?

— Это долженъ ты говорить не для меня

а для свѣта, и можетъ быть для другихъ своихъ товарищей. Скажи лучше : не радуешься, ты, встрѣтивши такого человѣка какъ Франклинъ ?

« Но растолкуй мнѣ : кто онъ ? откуда ?

— Что намъ за дѣло до этого ?... Онъ ка-

кой-то Американецъ, типографщикъ; но , видно, голова, какихъ немного. Вотъ главное!

Ломоносовъ задумался и потомъ сказалъ :

— Если-бы всегда была такова участь не

обыкновеннаго подвига, что его понимали-бы не только близкіе свидѣтели, но и жители другаго полушарія !

« Она такова и есть, любезный другъ ! По

вѣрь, что ни одинъ полезный, великій трудъ не погибаетъ !

— Нѣтъ , это мечта ! Всего чаще , великій трудъ , большой подвигъ , окружены такими обстоятельствами и отношеніями , что ихъ даже трудно постигнуть и обнять съ самою доброю волею! Не слава, а сознаніе , признательность дороги для того, кто посвятилъ жизнь свою пользѣ.... и всего чаще онъ лишенъ Этой награды !

— Что-жь дѣлать! Иногда несправедливы люди , иногда и обстоятельства !...

«А иногда и мы сами виноваты!...» прибавилъ Ломоносовъ взявъ Рихмана за руку. « Наша нетерпѣливость , вѣтреность, тысячи увлеченій мѣшаютъ нашимъ успѣхамъ, большіе нежели все остальное !...

Рихманъ видѣлъ, что этотъ разговоръ можетъ привести Ломоносова въ грустное расположеніе. Онъ спѣшилъ прервать его вопросомъ :

— А что : устроилъ-ли ты въ домѣ Шувалова тѣ игрушки , о которыхъ писалъ онъ ?

Ломоносовъ улыбнулся.

«Благодѣтель мой Иванъ Ивановичъ порядочный вѣтреникъ ! Пишетъ , чтобы я устроилъ въ домѣ его разные оптическіе фокусы и электрическія игрушки , а тамъ еще нѣтъ ни по ловъ , ни потолковъ, ни лѣстницъ , и я чуть

не сломилъ себѣ шею осматривая его домъ ! Таковъ этотъ рѣдкій человѣкъ бываетъ иногда и въ важныхъ дѣлахъ.

— Ну, а машины , о которыхъ писалъ онъ ?

« Я радъ-бы исполнить все , да не кѣмъ ! Ты

знаешь, что я не могу и для себя сдѣлать электрической машины, такъ что вмѣсто нея долженъ употреблять облака, къ которымъ съ кровли шестъ выставилъ. Потому-то я и отвѣчалъ Ивану Ивановичу , что если ему надобны какіе инструменты, такъ пусть дастъ мнѣ позволеніе представить въ Академическую Канцелярію его именемъ. Тогда я могу приказывать мастерамъ. А то , даже въ его дворѣ я не могъ достать себѣ столяра , для отдѣлки электрической машины. Такъ бѣдны мы средствами для всѣхъ своихъ ученыхъ предпріятій ! . . .

— Ничего, любезный другъ ! Мы побѣдимъ и

преодолѣемъ все. Надобно только мужество и терпѣніе !

«Да, и особенно необходима надежда па самихъ себя. . ..

Друзья разстались.

Черезъ нѣсколько дней (26 Іюля 1753 года), они опять сошлись въ Конференціи Академіи, и разговоръ зашелъ о будущемъ торжественномъ актѣ.

— Я не боюсь теперь Франклина , разсмотрѣвши его теорію ! — сказалъ Ломоносовъ. — Наши и его опыты слишкомъ различны.

« И еще очень несовершенны ! » сказалъ всегда откровенный Рихманъ.

— Да , но они важны для науки при всемъ несовершенствѣ своемъ»

« Безъ сомнѣнія : иначе на что было-бы и заниматься ими. О , я надѣюсь , что на актѣ мы изумимъ нашу публику.

— Не мы , а ты, потому что мое Дѣло будетъ ораторствовать.

« Жаль, что въ Академической залѣ не льзя поставить громоваго снаряда, и привлечь молнію прямо изъ облаковъ.

— Довольно будетъ и твоей электрической машины. Впрочемъ , эта имѣетъ ту выгоду , что ею можно всегда показать электрическую силу , а для громоваго снаряда надобно особенное расположеніе воздуха , тучи, громъ.

« Слѣдовательно намъ должно желать грозы въ день акта ! » сказалъ смѣясь Рихманъ.

— Грозы 26-го Ноября!

« Да , правда; еще долго ждать до этого.

— Ровно четыре мѣсяца. А между тѣмъ мы успѣемъ подтвердить нашу догадку , что иногда и безъ грозы въ воздухѣ бываетъ электрическое расположеніе.

«Я въ этомъ и не сомнѣваюсь. А вотъ твои разноцвѣтныя искры мнѣ что-то невѣроятны !

— Ты все еще споришь противъ нихъ! — возразилъ Ломоносовъ. — Хорошо , я постараюсь доказать это тебѣ при первой громовой тучѣ.

Рихманъ засмѣялся. Засѣданіе въ Конференціи кончилось рано , и Профессоры начали расходиться. Прощаясь съ Ломоносовымъ , Рихманъ былъ въ самомъ веселомъ расположеніи, и сказалъ смѣясь :

— И такъ до первой грозы ?

«Да! Я или приду къ тебѣ, или позову къ себѣ невѣрующаго !

— Ну, жаль, что сегодня такой ясный, удивительный день!

Въ самомъ дѣлѣ, день былъ прелестный. Когда друзья пошли каждый къ себѣ домой, небо казалось опрокинутою яхонтовою чашей; солнце лило свое золото съ самою лѣтнею роскошью , и Петербургскіе жители какъ будто дивились такому свѣтлому , роскошному дню.

Ломоносовъ былъ уже дома, когда къ нему вошла Христина и мимоходомъ сказала ;

— Какая туча подымается отъ сѣвера !

« Въ самомъ дѣлѣ ? » спросилъ радостно Ломоносовъ.

— Да, ужасная туча. Тебѣ радость!

« И конечно ! »

Онъ поспѣшилъ на крыльцо. Въ самомъ дѣлѣ, отъ сѣвера неслась черная , громовая туча. Скоро послышались и раскаты грома , но дождя не было. Ломоносовъ приблизился къ своему громовому снаряду , то есть къ желѣзному шесту, выставленному на крышѣ , отъ котораго былъ проведенъ желѣзный прутъ. Признаковъ электричества не было. Между тѣмъ громъ усиливался, и вскорѣ изъ проволоки начали выскакивать искры. Въ это время къ Ломоносову пришла жена , звать его обѣдать.

— Погоди, мой другъ !—отвѣчалъ онъ.—Видишь какое любопытное явленіе !... Видишь ! Развѣ эти искры не разныхъ цвѣтовъ ?

« Да , разноцвѣтныя ! Такъ что-же ?

— Рихманъ еще сегодня спорилъ со мной , что это невозможно.

Къ нимъ подошли другіе домашніе , и всѣ стали безпрестанно дотрогиваться до проволоки. Искры выскакивали сильнѣе и сильнѣе : это забавляло ихъ. Наконецъ , внезапно раздался такой ударъ грома, что всѣ

бросились бѣжать; Христина уговаривала своего мужа также отойдти , потому что ей было страшно. Однако онъ остался еще на нѣсколько минутъ , покуда электрическая сила не истощилась совершенно. Тогда только пошелъ онъ за столъ , гдѣ уже ожидали его щи.

Не много минутъ сидѣли они за столомъ , когда дверь быстро растворилась , и въ столовую вбѣжалъ слуга Рихмана. Лицо его было блѣдно, по щекамъ катились слезы; онъ. не могѣ выговорить ни одного слова.

— Что это ? Не прибилъ-ли тебя кто нибудь ? — спросилъ Ломоносовъ.

Слуга собралъ послѣднія силы, и высказалъ роковую вѣсть ; Рихманъ убитъ громомъ.

Ломоносовъ выскочилъ изъ-за стола и полетѣлъ къ своему погибшему другу.

Что чувствовалъ онъ , когда скакалъ къ его дому, и когда увидѣлъ трупъ незабвеннаго Рихмана?... Мы отказываемся изобразить эту горестную и торжественную сцену ! Наши слова были-бы слишкомъ слабы и невыразительны передъ тѣмъ описаніемъ, какое сдѣлалъ самъ Ломоносовъ, въ тотъ-же день вечеромъ , еще подъ властью своихъ взволнованныхъ чувствъ , еще подъ всею тяжестью своей прискорбной утраты ! Вотъ письмо его къ Шувалову : выраженіе прекрасной , высокой души !

« Что я нынѣ къ Вашему Превосходитель

ству пишу, за чудо почитайте , для того ,

что мертвые не пишутъ. Я не. знаю еще, или но послѣдней мѣрѣ сомнѣваюсь, живъ-ли я или мертвъ. Я вижу, что господина Профессора Рихмана громомъ убило , въ тѣхъ-же точно обстоятельствахъ , въ которыхъ я былъ въ то-же самое время. Сего Іюля въ 26 число, въ первомъ часу по .полудни, поднялась громовая туча отъ норда. Громъ былъ нарочито силенъ, дождя ни капли. Выставленную громовую машину посмотрѣвъ, не видѣлъ я ни малаго признаку электрической силы. Однако,

пока кушанье на столъ ставили, дождался я нарочитыхъ электрическихъ изъ проволоки искоръ, и къ тому пришла моя жена и другія, и какъ я , такъ и онѣ безпрестанно до проволоки и до привѣшеннаго прута дотыкались , за тѣмъ , что я хотѣлъ имѣть свидѣтелей разныхъ цвѣтовъ огня , противъ которыхъ покойный Профессоръ Рихманъ со мною споривалъ. Внезапно громъ чрезвычайно грянулъ въ самое то время, какъ я руку держалъ у желѣза и искры трещали. Всѣ отъ меня прочь побѣжали , и жена просила , чтобы я прочь шелъ. Любопытство удержало меня еще двѣ или три минуты, пока сказали, что шти простынутъ ; а при томъ и электрическая сила почти перестала. Только я за сто-

ломъ посидѣлъ нѣсколько минутъ , внезапно дверь отворилъ человѣкъ покойнаго Рихпіана; весь въ слезахъ и въ страхѣ запыхавшись. Я думалъ, что его кто нибудь на дорогѣ билъ, когда онъ ко мнѣ былъ посланъ; онъ чуть выговорилъ : Профессора громомъ зашибло. Въ самой возможной страсти, какъ силъ было много , пріѣхавъ увидѣлъ, что онъ лежитъ бездыханенъ. Бѣдная вдова и ея мать таковы-же какъ онъ блѣдны. Мнѣ и минувшая въ близости моя смерть , и его блѣдное тѣло , и бывшее съ нимъ наше согласіе и дружба, и плачъ его жены , дѣтей и дому столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшагося народа не могъ ни на что дать слова или отвѣта, смотря на того лицо, съ которымъ я за часъ сидѣлъ въ Конференціи , и разсуждалъ о нашемъ будущемъ публичномъ актѣ. Первый ударъ отъ привѣшенной линеи съ ниткою пришелъ ему въ голову, гдѣ красновишневое пятно видно, на лбу; а вышла изъ него громовая электрическая сила изъ ногъ въ доски. Нога и пальцы сини и башмакъ разодранъ, а не прожженъ. Мы старались движеніе крови въ немъ возобновить , за тѣмъ , что онъ еще былъ теплъ ; однако голова его повреждена , и больше нѣтъ надежды. И такъ, онъ плачевнымъ опытомъ увѣрилъ, что электрическую громовую силу отвратить можно,

однако на шестъ съ желѣзомъ, который долженъ стоять на пустомъ мѣстѣ, въ которое-бы громъ билъ сколько хочетъ. Между тѣмъ умеръ Г. Рихманъ прекрасною смертію, исполняя по своей профессіи должность. Память его никогда не умолкнетъ ; но бѣдная его вдова , теща , сынъ пяти лѣтъ , который добрую показывалъ надежду, и двѣ дочери, одна двухъ лѣтъ, другая около полугода, какъ объ немъ такъ и о своемъ крайнемъ несчастій плачутъ. Того ради, Ваше Превосходительство, какъ истинный наукъ любишелъ и покровитель , будьте имъ милостивый помощникъ, чтобы бѣдная вдова лучшаго Профессора до смерти своей пропитаніе имѣла , и сына своего , маленькаго Рихмана, могла воспитать , чтобы онъ такой-же былъ наукъ любитель , какъ его отецъ. Ему жалованья было 860 рублей. Милостивый государь! исходатайствуй бѣдной вдовѣ его или дѣтямъ до смерти. За такое благодѣяніе Господь Богъ васъ наградитъ, и я буду больше почитать нежели за свое. Между тѣмъ, чтобы сей случай не былъ протолкованъ противу приращенія наукъ , всепокорнѣйше прошу миловать науки , и

Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшаго слугу въ слезахъ

Михайла Ломоносова.

Неужели этотъ краснорѣчивый голосъ сердца остался безъ отвѣта? Зная умъ и благородство И. И. Шувалова, мы твердо вѣримъ, что несчастная вдова и дѣти Рихмана были призрѣны и успокоены.... Впрочемъ, чтобы ли было, а Рихманъ сошелъ со сцены міра! Онъ исчезъ, вмѣстѣ съ громомъ поразившимъ его. Какъ мужественный воинъ, убитый въ пылу сраженія, онъ умеръ завидною, прекрасною смертію , по выраженію Ломоносова ! Память его безсмертна для всѣхъ любящихъ науки и просвѣщеніе.