Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Глава XVII

Еще далекій отъ лѣтъ дряхлой старости , крѣпкій здоровьемъ , при всѣхъ способностяхъ ума, Ломоносовъ былъ невозвратно пораженъ Своею страстью. Что было причиной этого ? Утомленіе жизни ? Потеря милыхъ сердцу людей? Неудовлетворенная дѣятельность духа?... Не изслѣдывая, скажемъ только, что онъ уже не былъ прежній, мужественный, бодрый, могучій Ломоносовъ, герой каждой мысли, которая втѣснялась въ его душу. Онъ проводилъ свои дни уныло , печально , или предавался грубому упоенію.

Но проницательный взоръ бодрствовалъ надъ нимъ. Императрица Екатерина знала цѣну своему поэту, и потому заботилась о немъ. Съ огорченіемъ услышала она о нравственномъ его состояніи, и рѣшилась ободрить, возвысить сильную его душу. Средство, которое избрала она для этого, достойно ея ума и просвѣщеннаго взгляда.

Однажды , въ прекрасный лѣтній день , она призвала къ себѣ И. И. Шувалова и сказала ему :

« Знаешь-ли куда мы поѣдемъ съ тобой ? Къ твоему пріятелю Ломоносову. Я хочу сколько нибудь поддержать его, и надѣюсь, что мое посѣщеніе послужитъ для этого лекарствомъ.

Просвѣщенный вельможа съ радостью повиновался ея приказанію, и вскорѣ къ смиренному жилищу Ломоносова подъѣхалъ придворный экипажъ. Императрица послала сказать, могутъ-ли любопытные посѣтители видѣть Г-на Профессора Химіи и Физики.

Ломоносовъ ни сколько не предугадывалъ кто будутъ эти посѣтители , велѣлъ просить ихъ къ себѣ, и между тѣмъ надѣлъ парадный кафтанъ.

« Папенька ! Императрица здѣсь ! » вскричала дочь Ломоносова, которая увидѣла ее въ окно, выходящую изъ кареты, и безъ памяти бросилась къ отцу своему.

— Какъ?... что ты вздоришь? — въ тревогѣ отвѣчалъ Ломоносовъ и едва успѣлъ броситься къ дверямъ , едва успѣлъ отворить ихъ, какъ передъ нимъ явилась Императрица ; за нею шелъ Иванъ Ивановичъ Шуваловъ.

Ломоносовъ упалъ передъ нею на колѣни и преклонилъ голову.

Императрица улыбаясь протянула къ нему руку и сказала очаровательнымъ голосомъ :

— Здравствуйте , Г. Ломоносовъ ! Я пріѣхала къ вамъ какъ ученица къ учителю, и увѣрена , что вы не станете скрывать отъ меня, вашихъ занятій. Покажите мнѣ свою лабораторію, свою фабрику; но прежде всего познакомьте меня съ своимъ семействомъ.

Это неожиданное посѣщеніе, эти милостивыя слова, все это смѣшало добраго поэта до такой степени, что онъ еще не могъ ничего выговорить ; наконецъ слезы сверкнули на глазахъ его и онъ произнесъ :

«О Государыня!... Для чего не могу я раскрыть передъ вами своего благоговѣющаго сердца !...

— Я вижу его, Г. Ломоносовъ!... Но приведите мнѣ прежде всего ваше семейство.

Черезъ минуту смиренная Христина и молодая дочь Ломоносова были передъ Императрицею. Она тотчасъ узнала по выговору , что Христина Нѣмка, и заговорила съ нею по-Нѣмецки , спросила о мѣстѣ ея рожденія , хотѣла знать, помнитъ-ли она свою родину, счастлива-ли она, и сказала наконецъ , что какъ жена человѣка, который служитъ украшеніемъ Россіи , она конечно любитъ свое новое отечество. Христина отвѣчала на все это съ доб-

ротой и умиленіемъ, а такія чувства облагороживаютъ самыя простыя слова. Императрица, по видимому , была довольна , и обратившись къ Ломоносову сказала :

-Ну, Г. Ломоносовъ! Теперь покажите мнѣ ваши ученыя занятія.

« Умоляю Ваше Величество быть снисходительными къ моимъ слабымъ, ничтожнымъ трудамъ !

— Оставьте судить мнѣ, важны они или нѣтъ ! Прежде всего желала-бы я видѣть ваши мозаическія работы.

Ломоносовъ просилъ Императрицу перейдти въ другую комнату , которая служила ему и ученымъ кабинетомъ и мастерскою. Тамъ онъ представилъ ей множество образцовъ мозаическихъ составовъ и разныхъ принадлежностей къ нимъ , такъ-же какъ начатыя и оконченныя работы ; но этого казалось не довольно Императрицѣ. Она хотѣла видѣть самую плавильную печь его, и съ безпримѣрнымъ снисхожденіемъ осмотрѣла ее. При ней должны были произвести даже нѣкоторыя работы. Императрица любовалась всѣмъ , распрашивала съ умомъ и знаніемъ, такъ что это даже изумляло Ломоносова. Потомъ она обратилась къ его Физическому и Химическому кабинету. Тутъ опять показала она свои знанія, но съ такимъ искуствомъ , что Ломоносовъ долженъ былъ

объяснять многое и производить опыты, не для удовлетворенія одного любопытства, но для подтвержденія многихъ истинъ Науки. Любимая теорія его о теплотѣ и электрическихъ явленіяхъ служила поводомъ къ занимательному и продолжительному разговору , такъ что Ломоносовъ забывалъ присутствіе великой Императрицы : онъ видѣлъ только геніяльную женщину , и былъ отъ того еще краснорѣчивѣе, говорилъ еще увлекательнѣе. Такъ прошли два часа , достопамятные въ жизни Ломоносова. Императрица изъявила ему полное свое удовольствіе. Восхищенный Ломоносовъ не имѣлъ словъ благодарить ее, и испросилъ позволеніе поднести сочиненные имъ въ это-же время стихи. Императрица милостиво приняла ихъ и велѣла самому Автору прочитать вслухъ. Онъ читалъ :

Геройство съ кротостью, съ премудростью щед роты,

Соединенныя Монаршески доброты,

Въ благоговѣніи, въ восторгѣ зритъ сей домъ, Рожденнымъ отъ наукъ усердствуя плодомъ. Блаженства новаго и дней златыхъ причина, Великому Петру во слѣдъ Екатерина Величествомъ своимъ снисходитъ до наукъ И славы праведной усугубляетъ звукъ.

Коль счастливъ, что могу быть въ вѣчности

свидѣтель,

Богиня, коль твоя велика добродѣтель !

— Благодарю , благодарю за все , Г. Ломоносовъ ! — сказала Екатерина. — Вы видите какъ я уважаю васъ?—сказала она.

«Государыня! чѣмъ могу я доказать вамъ свою безпредѣльную преданность и невыразимую благодарность ?

— Я скажу вамъ это ! — отвѣчала Екатерина съ большею важностью. — Храните сами себя! Теперь вы конечно увѣрены, что отъ меня можете ожидать всего; но я хочу, чтобы вы сами хранили себя ! Это мое желаніе, Г. Ломоносовъ , и я увѣрена , что вы исполните его. Не правда-ли ?

« Ваши слова для меня священны , Всемилостивѣйтая Государыня!» отвѣчалъ Ломоносовъ, который понялъ всю значительность словъ Екатерины. .

Между тѣмъ она уже шла къ дверямъ и все семейство, провожало ее. Она еще оборотилась къ Ломоносову и прибавила :

— Я всегда уважала васъ , Г, Ломоносовъ, но послѣ сегоднишняго посѣщенія уважаю еще больше. Будьте увѣрены въ моей милости , и помните , что вы имѣете во мнѣ внимательную покровительницу.

Императрица вошла въ карету, еще разъ милостиво кивнула головой Ломоносову , и блестящее явленіе исчезло.

Въ самомъ дѣлѣ, не вдругъ опомнился Ломоносовъ послѣ этого посѣщенія. Онъ не вѣрилъ чувствамъ своимъ , не вѣрилъ , чтобы смиренное его жилище было озарено присутствіемъ Императрицы. Въ восторгѣ, въ умиленіи сердца упалъ онъ передъ образомъ и молилъ Бога за великую Государыню !.. Это облегчило его. Онъ сталъ вспоминать со своей женой и дочерью о малѣйшихъ подробностяхъ счастливаго для него событія , которое надолго осталось народнымъ преданіемъ во всей Россіи: Екатерина удостоила посѣщеніемъ Ломоносова ! . . .

Какъ-бы желая засвидѣтельствовать свою безпримѣрную снисходительность къ Ломоносову, Императрица велѣла напечатать описаніе своего посѣщенія , и любопытные могутъ видѣть это въ С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ 1764 года , Іюня 15-го.

Судьба какъ будто хотѣла порадовать Ломоносова въ это время его жизни. Вскорѣ онъ увидѣлъ другаго посѣтителя, не знаменитаго, но памятнаго его, сердцу.

Онъ занимался въ своей мастерской , когда ему сказали , что какой-то старикъ пришелъ и хочетъ съ нимъ видѣться.

Не безъ досады оставилъ онъ рабочую комнату, и кого-же увидѣлъ въ своей маленькой пріемной?... Годы измѣнили это лицо , убѣлили эту голову, но Ломоносовъ тотчасъ узналъ

товарища своей юности, соученика и друга Виноградова.

— Ломоносовъ ! — « Виноградовъ ! » закричали друзья и крѣпко обняли другъ друга.

« Ты-ли это , Виноградовъ ? Гдѣ ты былъ ? откуда ? » спросилъ наконецъ Ломоносовъ.

— Тебя-ли опять вижу я ? — говорилъ въ свою очередь Виноградовъ. — Я все еще воображалъ тебя молодцомъ, а ты уже старикъ !

« А ты! ... Гдѣ ты скитался ?

Когда чувства ихъ нѣсколько поуспокоились, Виноградовъ разсказалъ старому другу приключенія двадцати пяти лѣтъ своей жизни, въ которыхъ впрочемъ не много было занимательнаго.

Онъ возвратился прежде Ломоносова въ Петербургъ , и его , какъ хорошо знающаго Горное Дѣло , отправили на Уральскій хребетъ. Тамъ прожилъ онъ много лѣтъ , ѣздилъ потомъ въ Сибирь, устроивать нѣкоторые заводы , возвратился опять на Уралъ, отыскивалъ , плавилъ, очищалъ руды, и такъ провелъ жизнь почти до старости, въ заботахъ, въ трудахъ , слыша иногда громкія вѣсти о своемъ другѣ, но не имѣя случая побывать въ Петербургѣ и увидѣться съ нимъ.

—. Теперь я пріѣхалъ сюда по дѣламъ службы— прибавилъ онъ — и спѣшилъ прежде все

го взглянуть на своего. Михайлу ! ... Извини , что я такъ называю тебя !... Право , еще не отвыкъ отъ этого.

« Видно, не отвыкъ еще и церемониться по старой привычкѣ !

Нѣтъ , братецъ ! Я гляжу на тебя съ почтеніемъ , хоть чувство дружбы и не остыло во мнѣ. Ты исполнилъ великую надежду свою...

« Полно , Виноградовъ! Тебѣ-ли говорить со мной этимъ языкомъ ?

— Нѣтъ , дай мнѣ сказать все : ты великій человѣкъ, а я !.. .

«Великій человѣкъ!, .. Ты мало дорожить этимъ словомъ, Виноградовъ , хоть я и увѣренъ , что слова твои отъ сердца.... Старый товарищъ ! я не исполнилъ своихъ надеждъ !

— Какъ?... Да что-же тебѣ надобно? Твое имя гремитъ по всей Россіи , ты въ чинахъ , осыпанъ милостями. Сама Государыня удостоиваетъ тебя вниманія !...

« Все это правда ; но я еще далеко не исполнилъ своихъ надеждъ , еще не довершилъ ничего у хоть многое началъ. А между тѣмъ , видишь, наступаетъ старость ! Я усталъ , утомленъ, измученъ.

Виноградовъ не понималъ его и. въ старости такъ-же какъ въ юности. Глядя съ удивленіемъ на своего друга онъ промолвивъ:

— Видно, человѣкъ не бываетъ доволенъ ни чѣмъ ! Я за счастіе почелъ-бы сдѣлать то, что ты, и быть на твоемъ мѣстѣ.

« Всякому свой жребій. Я не неблагодаренъ къ судьбѣ ; чувствую вполнѣ свое возвышеніе , не къ чину Статскаго Совѣтника, а къ нѣкоторому умственному совершенству. Но , к далекъ отъ цѣли , Виноградовъ !

— Да отъ какой-же цѣли? Я , право , не по

нимаю!... Впрочемъ , ты всегда говорилъ такъ! Это всегдашняя твоя пѣсня !

« Эта пѣсня сложена душой человѣческой ! Совершенства нѣтъ на землѣ, и стремленіе наше всегда остается не конченнымъ.

— Гнѣвишь Бога , Михаило ! Вспомни что былъ ты, и что есь ! Но ежели грустишь ты о своей судьбѣ, то что-же думать мнѣ, когда я вспомню, чаю вотъ ужь мнѣ слишкомъ за пятьдесятъ лѣтъ, и я не только не сдѣлалъ ничего для будущаго , но и прошедшее мое цѣпь дрянныхъ , ничтожныхъ трудовъ ! Я сталъ хуже нежели былъ прежде : я потерялъ теперь силы для труда, а обязанъ по прежнему рыться въ землѣ, и дѣлать завтра пю-же что вчера , вчера то-же что завтра. Выводомъ жизни моей будетъ , что я работалъ для насущнаго хлѣба, и ты правду говаривалъ мнѣ въ молодости, что это тяжело , очень тяжело!... А ты,

высокій , прославленный Ломоносовъ, жалуешься на неуспѣхи !

« Виноградовъ ! Судьба не дала тебѣ того безпокойнаго духа, котораго я не умѣю назвать , но который управлялъ мной во всю жизнь. На тебя не была возложена обязанность, грызущая сердце , лишающая покоя , какъ скоро она не исполнена. Ты можешь жалѣть, кто не удалось тебѣ совершить ничего великаго, но ты спокоенъ въ самомъ сожалѣніи: на тебѣ не было и обязанности сдѣлать кто ни будь. Но я.... я упрекаю себя, чувствую себя виновнымъ въ неуспѣхѣ! Мнѣ были даны большія средства , непреодолимое стремленіе и я склоняюсь передъ неудачами!... Ты не знаешь этого ужаснаго чувства, какое терзаетъ меня, когда я вздумаю, что Богъ тщетно наградилъ меня великими силами!... Да, я говорю съ тобой откровенно : великими. И что-же сдѣлалъ я?... Не могу указать ни на что. Россія точно удивляется мнѣ, прославляетъ меня, и я, какъ лицемѣръ, принимаю эти похвалы, кланяюсь за нихъ , благодарю , для того чтобы не увидѣли пустоты моей славы !

— Полно, братецъ! да одни твои стихотворенія дадутъ тебѣ безконечную славу.

«А я меньше всего надѣюсь на нихъ! Это были попытки; а онѣ никогда не бываютъ совершенны. Но то же и во всѣхъ моихъ начинані-

яхъ. Можетъ быть, еще пятьдесятъ, даже сто лѣтъ и по смерти Ломоносова будутъ хвалить его, но наконецъ забудутъ, какъ безсильнаго борца, который палъ не кончивши боя ! Ни что не будетъ напоминать обо мнѣ !

— А самый подвигъ твоей жизни?

« Да , вотъ одно , чѣмъ будетъ жить Ломоносовъ!... Странная судьба!... Я самъ вспоминаю съ участіемъ о своихъ дѣтскихъ усиліяхъ на родинѣ , о своихъ юношескихъ трудахъ въ школѣ , и своей борьбѣ съ жизнью въ зрѣлыя лѣта ! Я показалъ по крайней мѣрѣ , что можетъ сдѣлать человѣкъ съ сильною волею. Побѣждая трудности , я много утратилъ времени , и можетъ быть это-то помѣшало моимъ успѣхамъ !... Но за то, примѣръ мой вдохновитъ многихъ.

— Скажи Ломоносовъ : былъ-ли ты счастливъ ? счастливъ-ли теперь ?

« Твой вопросъ показываетъ какую-то неопытность сердца. Что ты называешь счастіемъ ? Для меня, счастіе полнота жизни, удовлетвореніе всѣхъ требованій , нравственныхъ и вещественныхъ. А возможно-ли это?... Голодный называетъ счастьемъ и то , когда ему подадутъ кусокъ хлѣба. Я, правда , уже давно не знаю что такое бѣдность , голодъ. Ты видишь: меня окружаетъ довольство. Но счастье-ли это?... И какъ шатко все , что выражаютъ

этимъ словомъ!... Сколько потерь испытываемъ мы въ жизни!... Нѣтъ, я зналъ минуты, а не полноту счастья!... Когда сынъ рыбака былъ помѣщенъ въ Заиконоспасскую Академію , онъ почиталъ себя на верху благополучія. Но вскорѣ онъ увидѣлъ грубость товарищей , невѣжество учителей, мѣлкость ихъ просвѣщенія. Монастырь казался ему тюрьмой, и онъ спѣшилъ въ настоящій міръ ученыхъ, въ Академію, въ Университетъ. Тамъ опять увидѣлъ онъ корыстныя побужденія, забвеніе своего высока- го сана, часто низость и униженіе. Самъ сдѣлавшись ученымъ, онъ плѣнился сильными земли, и въ ихъ обществѣ думалъ найдти совершенство. Новый обманъ ! Тутъ столько-же мѣлкаго , относительнаго , какъ и вездѣ. Наконецъ онъ приблизился ко Двору ; но и это не радуетъ его ! Тутъ есть свои разочарованія. Мы такъ далеки отъ высокихъ лицъ, обитающихъ тамъ, что можемъ только удивляться имъ !... Въ самомъ себѣ, другъ мой , надобно искать счастья. Но я не нахожу его и въ себѣ , потому что вижу слабость свою. Жизнь, которую видѣлъ и испыталъ я отъ Хижины поселянина до Царскаго дворца , жизнь тяготитъ меня, и я чувствую, что не долго могу переносить это бремя !

Виноградовъ не соглашался съ нимъ, потому что не понималъ его.

Но Ломоносовъ говорилъ искренно своему старому товарищу и другу. Онъ точно тяготился жизнью и чувствовалъ неполноту своихъ подвиговъ. Сверхъ того, разочарованіе его было совершенно. Чего не испыталъ этотъ человѣкъ, и въ чемъ не нашелъ онъ мгновеннаго, хоть иногда и блестящаго метеора! Любовь , дружба, слава , трудъ , все это было знакомо ему, и все являлось уже безъ розоваго покрова.

Онъ былъ однакожь вѣренъ слову, которое далъ Императрицѣ, и послѣ ея убѣжденій оставилъ свою пагубную страсть. Но эта страсть до такой степени обладала имъ, что не удовлетворяя ея, онъ сдѣлался грустенъ, молчаливъ, неприступенъ , и какъ будто ждалъ случая совершенно погубить себя. Случай представился скоро.

Для единственной дочери его нашелся женихъ, прекрасный молодой человѣкъ, Константиновъ , бывшій придворнымъ библіотекаремъ. По Русскому обычаю, на радостномъ пиршествѣ. надобно было выпить. Ломоносовъ удер_: живался, даже отказывался, когда его убѣждали выпить одну рюмку , но наконецъ не устоялъ прошивъ искушенія. За рюмкой шла другая , и несчастная страсть его загорѣлась съ новою силой : онъ уже не могъ противиться ей , и въ началѣ 1765 года былъ въ полномъ разгулѣ.

Почти каждый день оканчивался у него весельемъ , прискорбнымъ для свидѣтелей.

Между тѣмъ Императрица не переставала наблюдать за нимъ. Узнавши о новомъ приступѣ несчастной страсти, она рѣшилась пробудить его отъ усыпленія, и приказала ему написать стихотвореніе на какой-то торжественный случай , съ тѣмъ , чтобы онъ явился съ нимъ лично къ ней, въ назначенный день.

Ломоносовъ получилъ приказъ ; но до срока оставалось еще нѣсколько дней , и онъ отложилъ свою работу. « Еще будетъ время, напишу! » сказалъ онъ, и проводилъ дни по прежнему. Наступилъ назначенный срокъ: Ломоносовъ не написалъ оды , и не могъ явиться къ Императрицѣ. Это огорчило ее , и она приказала ему явиться къ себѣ на другой-же день.

Поэтъ ужаснулся, когда его пробудили этимъ приказаніемъ. Мгновенно освободился онъ отъ чаду своего бурнаго веселья , и не спалъ всю ночь. Мысль , что онъ не исполнилъ воли своей высокой благодѣтельницы, поразила его не страхомъ , а угрызеніемъ совѣсти, стыдомъ. Онъ чувствовалъ презрѣніе къ самому себѣ.

Съ неизъяснимымъ чувствомъ вошелъ онъ во дворецъ. О немъ тотчасъ доложили , потому что объ этомъ было приказано напередъ. Им-

ператрица велѣла позвать его въ свой кабинетъ , гдѣ была она одна.

Лицо его выражало все, что чувствовала душа, такъ что при первомъ взглядѣ Екатерина увидѣла это, и когда онъ упалъ передъ нею на колѣни, преклонивъ голову , она сказала :

— Г. Ломоносовъ ! Я вижу , что вы сами вполнѣ чувствуете свой проступокъ. Хорошо! Я не стану упрекать васъ ; только требую непремѣннаго слова, что вы отказываетесь отъ своей страсти навсегда !

«Всемилостивѣйшая Государыня! Даю вамъ клятву, въ присутствіи Всемогущаго Бога!

— Я довольна этоимъ , потому что увѣрена въ васъ. Встаньте !... И вамъ-ли, Г. Ломоносовъ , доводить себя до напоминаній !... На васъ обращены взоры цѣлаго отечества ! Вы краса Русской учености, образецъ Русскаго ума. Вы будете послушны моему убѣжденію. Въ атомъ даю за васъ слово отечеству. Не введите-же меня въ нарѣканіе !

« Я не умѣю выразить своихъ чувствъ , Всемилостивѣйшая Государыня!... Позвольте мнѣ, виновному , оправдать милосердіе ваше будущими моими поступками.

— Я желаю этого, прошу васъ объ этомъ ! Знаете-ли , что я дорожу вами не меньше нежели какою нибудь областью моихъ владѣній ?

Будьте увѣрены , что я забочусь о васъ , и оправдайте мое вниманіе.

« Ваши неизрѣченныя милости , Государыня , не могутъ быть оправданы, если-бы даже я пролилъ за васъ всю кровь свою, до послѣдней капли. Но я сдѣлаю, что только возможно для человѣка !

— Для Ломоносова ! — прибавила Императрица. — Въ этихъ словахъ я узнаю прежняго Ломоносова. Нѣтъ, вы не обманете меня! Снова ручаюсь за васъ.

Аудіэнція кончилась ; но она сдѣлала на Ломоносова глубокое впечатлѣніе. Онъ рѣшился свято исполнить свое слово, хоть и не предчувствовалъ , что это будетъ стоить ему жизни.

Въ самомъ дѣлѣ, на другой-же день овладѣлъ имъ сильный недугъ, неизбѣжное слѣдствіе слишкомъ быстраго перелома. Черезъ нѣсколько дней болѣзнь усилилась и начала возбуждать опасенія. Объ этомъ донесли Императрицѣ.

Узнавши причину его болѣзни , она приказала сказать , что разрѣшаетъ его отъ даннаго слова, и что онъ долженъ слушаться только совѣтовъ медика.

Вблизи постели Ломоносова сидѣлъ пріятель его Штелинъ , когда пришли отъ Императрицы. Услышавши волю Ея, Ломоносовъ сказалъ:

« Изъявите всю мою признательность Всемилостивѣйшей Государынѣ, но доложите вмѣстѣ съ тѣмъ, что я не воспользуюсь ея позволеніемъ. Я не достоинъ жизни, если эта жизнь должна поддерживаться снисхожденіемъ къ моимъ слабостямъ. Да теперь уже и поздно : смерть въ груди моей !

— Но Императрица желаетъ , чтобы употреблены были всѣ средства для пособія вамъ — Сказалъ посланный.

« Благодарность мою за Ея попеченія унесу я къ престолу Всевышняго ! Но я не житель міра сего !. . . Скоро все для меня кончится.

Опечаленный придворный ушелъ, а Ломоносовъ , видя что въ глазахъ старика Штелина блистаютъ слезы, сказалъ улыбаясь :

« О чемъ грустишь . ты , пріятель ? Неужели о моей смерти ?

Штелинъ отвѣчалъ, собравшись съ духомъ:

— Я еще надѣюсь на Бога , что вы останетесь жить , Г. Ломоносовъ.

« Нѣтъ , я вижу , что мнѣ скоро умереть. На жизнь смотрю равнодушно, и сожалѣю только о томъ , что не успѣлъ довершить , что началъ для пользы отечества , для славы наукъ и для чести Академіи. Къ сожалѣнію вижу теперь, что благія намѣренія мои исчезнутъ вмѣстѣ со мною.

У Ломоносова было не много друзей при жизни , но явилось много почитателей , когда оканчивалась эта многотрудная , блестящая , славная жизнь!... Зрѣлище было поучительно и прекрасно. Богатые экипажи останавливались передъ жилищемъ Ломоносова, и великолѣпные господа выходили изъ нихъ изъявить свое участіе славному соотечественнику, сами не подозрѣвая, что отдаютъ этимъ дань умирающему генію, котораго не умѣли они чтить при жизни его.

Императрицѣ доставлялись ежедневныя извѣстія о состояніи Ломоносова , котораго , можетъ бытъ , лучше всѣхъ понимала она.

Другъ Виноградовъ уже не отходилъ отъ постели больнаго , и вмѣстѣ съ женою и дочерью его заботился о немъ какъ нѣжный братъ. Но ни попеченія дружбы и любви , ни желанія почитателей, ни что не могло перемѣнить рѣшенія судьбы. Ломоносовъ скончался, на третій день Пасхи, 4 Апрѣля 1765 года.

Смерть всякаго человѣка представляетъ зрѣлище таинственное , часто величественное и грустное. Но смерть человѣка геніальнаго — зрѣлище высокое и превосходное, больше нежели мистерія Среднихъ вѣковъ, больше нежели Шекспирова драма ! Какія чувства должны были толпиться въ душѣ тѣхъ, кто стоялъ надъ бездыханнымъ тѣломъ Цезаря, Петра Великаго, Наполеона ? Въ своемъ родѣ , Ломо

носовъ былъ геній первостепенный, и даже близкій направленіемъ своимъ къ тремъ , названнымъ нами великимъ людямъ. Въ немъ также господствовали необычайная сила воли, непобѣдимое упорство въ достиженіи къ предназначенной цѣли , и поэтическій взглядъ на свое поприще , гдѣ оставилъ онъ цѣлый рядъ подвиговъ безпримѣрныхъ. Зачѣмъ повторять или исчислять намъ эти подвиги , когда мы видѣли постепенное увеличеніе ихъ, наблюдали шагъ за шагомъ нашего поэта , съ грустью прошли послѣднее время его упадка, и теперь стоимъ надъ гробомъ великаго человѣка?

Смерть Ломоносова пробудила въ современникахъ его глубокое чувство. Они еще были поражены , ослѣплены блескомъ этого лучезарнаго свѣтила, этого метеора, съ громомъ пролетѣвшаго на зарѣ просвѣщенія Русскаго , и вдругъ услышали, что величественная драма его жизни кончилась. Спокоенъ и величественъ лежалъ передъ ними въ гробѣ Ломоносовъ. Они не могли, какъ мы, постигнуть его умомъ своимъ , но постигали чувствомъ ; а чувство современниковъ едва-ли не сильнѣе нашего одушевленія. Строгое , неподвижное лицо ; глаза впадшіе , какъ-бы отъ глубокой тоски и задумчивости; мысль, что кипящая дѣятельность человѣка прекратилась , что насталъ конецъ всѣмъ его думамъ, чувствамъ, желаніямъ и

и надеждамъ , конецъ всему , и навсегда.... О , никакой геній, никакое краснорѣчіе и поэзія не вдохнутъ въ насъ этого изъ холодной книги , изъ темныхъ воспоминаній !...

Въ день, назначенный для погребенія, съ утра начали сбираться въ жилище Ломоносова всѣ , знавшіе его больше или меньше. Императрица, изъявляя участіе о смерти человѣка, украшавшаго ея царствованіе , приказала отпустить значительную сумму на его похороны , которыя и были устроены великолѣпно. Главнымъ распорядителемъ при этомъ былъ неизмѣнный покровитель поэта, И. И. Шуваловъ. Слезы невольно выступали на глазахъ его, когда онъ отдавалъ разныя приказанія — вблизи гроба своего друга ! Множество знатныхъ присутствовало при этомъ , и можно сказать , что все блестящее и великолѣпное , бывшее тогда въ Петербургѣ , собралось отдать послѣдній долгъ знаменитому согражданину. Наконецъ, длинный поѣздъ потянулся въ Александро-Невскую Лавру , и въ числѣ идущихъ за гробомъ былъ видѣнъ — Сумароковъ. Онъ безпрестанно обращался къ шедшимъ вмѣстѣ съ нимъ и повторялъ: «великій человѣкъ былъ, милостивые государи! великій человѣкъ. Онъ нашихъ странъ Малербъ , онъ Пиндару подобенъ ! »

— И изъ какого званія ! — сказалъ одинъ наслѣдственный Князь.

«Да-съ! дослужился до Статскаго Совѣтника! » прибавилъ Сенатскій Оберъ-Секретарь.

Виноградовъ , безмолвный , нѣмой отъ горести , пошелъ тише, чтобы отстать и не слышать этихъ разсужденій. За знатью шли многіе изъ простолюдиновъ, знакомцы Ломоносова. Иные изъ нихъ добродушно, но съ чувствомъ изъявляли свою печаль. Между прочимъ мастеръ Соколовъ, которому Ломоносовъ обыкновенно заказывалъ разныя машины, воскликнулъ, послѣ долгаго молчанія : « Оставилъ насъ , батюшко Михайло Васильевичъ!. . . оставилъ! .. Отецъ былъ нашей братьи !... Такой головушки не скоро дождется Россія! »

Великолѣпная процессія достигла АлександроНевскаго монастыря, и тамъ въ дверяхъ церкви встрѣтилъ ее Митрополитъ — Димитрій Сѣченовъ! «Такъ-ли думалъ я встрѣтиться съ тобой?» почти вслухъ сказалъ Митрополитъ; но онъ затаилъ свое чувство, и началъ отправленіе службы, вмѣстѣ съ Петербургскимъ Архіепископомъ и со всѣмъ знатнѣйшимъ духовенствомъ.

Когда наступила минута вѣчнаго разставанія , многіе зарыдали искренно ; всѣ чувствовали , что видятъ въ послѣдній разъ ликъ необыкновеннаго человѣка , и стенаніе сдѣлалось почти общимъ ; но при новыхъ молитвахъ и пѣніи духовенства все смолкло.... Тихо опустился въ могилу гробъ Ломоносова. . . .

И не стало его !... Но не все кончилось и въ здѣшней жизни для человѣка, озареннаго справедливою славою. Только послѣ смерти его начали понимать , какую потерю сдѣлала Россія. Сама Императрица грустила нѣсколько времени, и это отразилось на вельможахъ ея, которые впрочемъ сами уважали и любили славнаго своего современника.

Князь Григорій Григорьевичъ Орловъ выпросилъ у вдовы Ломоносова всѣ оставшіяся послѣ него бумаги , велѣлъ Г. В. Козицкому привести ихъ въ порядокъ, и заперъ въ особомъ покоѣ своего дома. Гдѣ теперь онѣ , эти бумаги , законное наслѣдіе потомства?... По временамъ появляются у разныхъ лицъ отрывки сочиненій, письма Ломоносова; но вполнѣ ихъ нѣтъ ни у кого.

Канцлеръ Графъ Воронцовъ , при жизни Ломоносова бывшій покровителемъ его , хотѣлъ засвидѣтельствовать свое уваженіе къ нему и послѣ его смерти. Онъ велѣлъ Штелину сдѣлать рисунокъ памятника (на подобіе видѣнныхъ Графомъ въ Италіи), и сочинить надгробную надпись. Памятникъ заказали въ Ливорно, изъ бѣлаго Каррарскаго мрамора, и когда онъ былъ привезенъ въ Петербургъ, его поставили надъ могилою Ломоносова, на Александро-Невскомъ кладбищѣ , на лѣво при входѣ въ монастырь. Такимъ образомъ сохранилось для насъ

мѣсто , гдѣ погребенъ натъ великій соотечественникъ. Безъ этого , можетъ быть , мы не знали-бы могилы его, какъ не знаемъ гдѣ покоится прахъ многихъ нашихъ великихъ людей.

Минуло семьдесятъ лѣтъ послѣ смерти Ломоносова. Академія Наукъ издала въ это время главныя сочиненія его (далеко не всѣ), подъ заглавіемъ Полнаго Собранія. Впереди ихъ приложена , съ чувствомъ написанная, біографія его. Вотъ все , что сдѣлано для ознакомленія потомства съ геніяльнымъ человѣкомъ.

Мнѣ казалось, что лучшею , истинною поэмою , какую завѣщалъ намъ первый Русскій поэтъ, была собственная жизнь его. Эта мысль заставила меня сообразить матеріялы , какіе представляютъ Намъ сочиненія и письма его , замѣшки современниковъ и преданія нашихъ отцовъ. Тщательно изучая жизнь великаго человѣка , я изучалъ вмѣстѣ и вѣкъ его , и людей , имѣвшихъ вліяніе на его судьбу. Все это образовало наконецъ для меня величественную картину , которой слабый очеркъ представляю читателямъ. Да , я не умѣлъ выразить въ книгѣ того, что . такъ свѣтло , ярко , вѣрно было въ душѣ моей. Обыкновенная участь всего писаннаго! Впрочемъ, бѣденъ писатель, довольный

трудомъ своимъ! Глубоко убѣжденный въ этомъ, я откровенно сознаюсь, что мнѣ удалось нарисовать лишь слабый очеркъ. Поймутъ-ли изъ моей книги эту могущественную волю , это смѣлое исполненіе ея , эту огромность подвиговъ , свершенныхъ въ краткую жизнь человѣка ? Узнаютъ-ли истинный образъ самого Ломоносова , и его вѣка, его друзей , враговъ, покровителей , современниковъ ? Не. смѣю надѣяться, и желаю только , чтобы мои страницы, отъ души писанныя, нѣсколько ближе познакомили соотечественниковъ съ этимъ истиннымъ Русскимъ геніемъ, бурнымъ и неукротимымъ какъ Сѣверъ , но и смѣлымъ , безтрепетнымъ , непобѣдимымъ , какъ Русская душа. Скажутъ, что я прибавлялъ многое отъ себя, и на ряду съ истиною помѣстилъ вымыслы. Признаюсь, я вообще мало вѣрю истинѣ подробностей въ лѣтописныхъ и историческихъ разсказахъ ; а описывая жизнь Ломоносова, я имѣлъ все право дополнять многое отъ себя. Я писалъ не романъ и не Исторію , а разсказъ о жизни Ломоносова, и если онъ истиненъ, вы скажете: «Да, конечно таковъ былъ нашъ Ломоносовъ ! » Впрочемъ , и не льзя иначе описывать его жизни, если не хотите составить простаго послужнаго списка. Я желалъ только чтобы вѣрна была идея, и воображая себѣ Ломоносова въ каждомъ положеніи удивительной,

поэтической его жизни, описывалъ подробности, какъ могли, быть онѣ въ дѣйствительности. Онѣ могли, быть таковы : этого оспорить не льзя. Но, замѣчу наконецъ: во всей книгѣ нѣтъ ни одной изъ главныхъ чертъ и почти ни одной подробности, для которой я не могъ-бы указать источника или не имѣлъ-бы основанія. Желательно, чтобы это могъ сказать всякой историкъ.

конецъ книги.