Мисс Моул

Глава 16

Оставив дерзкую служанку и нервного ребенка на верхней площадке, Ханна спустилась на пролет ниже, где обнаружила поджидающего ее Уилфрида. Он стоял у двери в свою спальню и, разрываясь между опаской и весельем, прислушивался к шуму из комнаты Этель. Оттуда неслись грохот ящиков, дребезжание железных ручек и топот самой Этель, упрямо меряющей шагами комнату, и Уилфрид, махнув рукой в ту сторону, прошептал:

– Зайдите к ней на минутку.

– Не могу. Мне нужно подать вашему дяде чай.

– Пусть подождет! Он был в гостях у Спенсер-Смитов и прекрасно поужинал. Дядя вернулся на их машине, я слышал ее у ворот. Он будет мурлыкать, как сытый кот. А вот вы, Мона Лиза, выглядите как бродячая кошка.

– Я и вправду чувствую себя потерянной. Нужно будет спросить у мистера Самсона, не приютит ли он меня среди своих питомиц.

– И все из-за меня, – вздохнул Уилфрид, драматическим жестом взъерошив волосы. – Но какого черта, почему мне нельзя проводить девушку до дома? Обычная любезность. И даже если я подержал ее за руку чуть дольше положенного, какое дело до этого Этель?

– Думаю, никакого. Так что не накручивайте себя, – холодно сказала Ханна. – Тут вышла неприятность с Дорис.

– Хорошо, Мона Лиза, хорошо! Вижу, вы считаете меня тщеславным щенком. Будь по-вашему. Но тогда почему кузина пустилась бежать как заяц, едва увидев меня? И кстати, что натворила Дорис?

– Прогуливалась с молодым человеком, насколько я знаю.

– А вас я застукал флиртующей со стариной Самсоном! Да уж, мы все отличились. Вот дядюшка обрадуется! Он болезненно воспринимает отношения между полами. Конечно, брак он одобряет, но от предварительных ухаживаний его тошнит. Мы, медики, называем это нежелательным симптомом. Непонятно, как он сам‐то женился. Впрочем, браки заключаются на небесах. Дядя все делает на высшем уровне. Но полагаю, – хитро добавил юноша, – вы этого не заметили?

С лица Ханны исчезло всякое выражение. Это был не только ее ответ Уилфриду, но и попытка преодолеть собственное искушение.

– А как насчет ваших предварительных ухаживаний, как вы это называете? – парировала она. – Вы помолвлены с девушкой?

– Помолвлен? Не глупите!

– В дни моей юности, когда пара держалась за руки, это что‐то значило.

– О, уверяю, для нас это тоже что‐то значит. Но какими же скучными они были, дни вашей юности, Мона Лиза!

– Вовсе нет, – возразила Ханна, – потому что я никогда не была скучной. Скука заключается не в днях, а в людях, которые не могут рассмотреть жизнь как следует. Как вы думаете, что я могла бы забыть в этом доме, если бы не сумела обеспечить себя развлечениями?

– Ой да ладно, я стараюсь изо всех сил, но у вас есть профессиональная гордость и работу вы выполняете на совесть. Я этим восхищен, но меня вам не удалось провести. Нисколечко. Давайте обменяемся мнениями о моем дядюшке, Мона Лиза. Это пойдет на пользу нам обоим.

– Я не могу дольше задерживаться, – предупредила Ханна, – но скажу вам одну вещь, раз уж вы так хотите. Между вами и вашим дядей существует поразительное фамильное сходство. Не во внешности, а в характере. – И с этим, состроив через плечо ехидную мину, она удалилась, но тут же позабыла о своем ложном триумфе, когда услышала, как Этель хлопнула дверцей шкафа.

Что мне делать с этой семьей, спросила себя Ханна, сбегая по лестнице. И зачем ей здесь оставаться? Не настолько она стара и бесполезна, чтобы не найти себе другое место. Но потом она вспомнила о Рут, которая, прячась под одеялом в ее постели, по-детски наивно пролепетала: «Что бы я без вас делала?», и о совместном пакте с миссис Кордер.

– Я справлюсь, – сказала себе мисс Моул, быстро приготовила поднос для преподобного и с тайным торжеством внесла в кабинет, как будто этим ритуалом посвящала себя служению семье.

Мистер Кордер являл собой великолепное зрелище, стоя на каминном коврике с откинутой назад головой и остатками подходящего для визита к Спенсер-Смитам городского лоска, который источала его фигура; при виде хозяина вера Ханны в твердость данного себе обещания поколебалась. Она могла справиться с истерией, могла помочь тем, кого жалела, но сумеет ли она в присутствии этого человека сохранить маску трудолюбивого ничтожества? Что‐то живое встрепенулось у нее в груди – похоже, начал просыпаться демон озорства. Пока он только лениво потягивался, расправляя члены, но если Ханна не будет осторожна, он проявит себя в речи. Возможно, подумала она, стоит выпустить его слегка порезвиться на воле, ведь если постоянно держать демона взаперти, он вырвется из-под контроля внезапно и положит конец ее высоким устремлениям помочь этому семейству. Мисс Моул быстро решила, что лучше всего вести себя естественно: золотое правило безопасности, которое в то же время удовлетворит демона, ведь если бы сейчас она подчинилась ему, то швырнула бы чайник в голову мистеру Кордеру. У нее выдался утомительный день, а он стоит тут, как крупное здоровое животное, ожидающее, пока ему зададут корм, и даже попытки не сделал освободить ее от ноши.

– Если вы соблаговолите убрать со стола книги, – вежливо сказала Ханна, – я смогу поставить поднос.

Прежде чем удовлетворить ее просьбу, преподобный посмотрел на часы.

– Половина одиннадцатого, – сообщил он.

– Правда? – любезно спросила Ханна. – А я думала, уже одиннадцать. – И прежде чем преподобный успел бы высказать хоть одно из возражений, которые могли прийти ему в голову, воскликнула: – Боже мой, я забыла печенье!

– Не беспокойтесь, мисс Моул, я поужинал с мистером и миссис Спенсер-Смит.

Ханна догадалась, что в этом месте должна вставить восхищенную или завистливую ремарку, но сделала вид, будто не заметила намека.

– Тогда, раз вы не хотите печенья, пожелаю вам спокойной ночи, мистер Кордер.

– Минуту, мисс Моул. Миссис Спенсер-Смит выразила удивление, что вы ни разу не навестили ее. Думаю, было бы любезно оказать внимание этой достойной леди.

– Тогда я постараюсь заглянуть к ней как‐нибудь днем, когда пойду на прогулку.

Роберт Кордер коротко нахмурился, совсем как Рут, хотя и по другой причине.

– Ее дом открыт для всех в первую пятницу месяца.

– У нее есть приемный день? Ну надо же! – Ханна расплылась в широкой улыбке. – Я думала, такое уже не в моде. Тогда я не попаду к ней до декабря.

– Вы меня не поняли, – ласково сказал мистер Кордер. – Вам лучше избегать появления там в этот день.

– Да, обычно это унылые мероприятия. Спасибо, что предупредили. Спокойной ночи.

Она пошла к двери, нутром чувствуя, что ее снова окликнут.

– И еще, мисс Моул. На следующей неделе я приглашу одного джентльмена на ужин. Думаю, в четверг будет лучше всего. Его недавно назначили преподобным в молельный дом в Хайфилде – место скромное, но он воспринимает это как повышение, – и я считаю, что мы должны оказать ему радушный прием. Просто имейте в виду, хорошо?

– Да, – кивнула Ханна. – Желаете, чтобы я приготовила что‐то особенное?

– Уверен, что в этом могу полностью положиться на вас. На самом деле, должен сказать, я очень признателен, что вы уделяете такое внимание нашему питанию.

– Рада, что вы довольны, – искренне сказала она. Когда хозяин не проявлял тупого упрямства, то бывал великодушен, и Ханна даже улыбнулась. Но потом ее взгляд, отвлекшись от лица преподобного, случайно упал на портрет миссис Кордер, внимательно прислушивающейся к их беседе, и Ханна постаралась убедить себя: ее негласная компаньонка довольна тем, что Рут спит наверху в голубятне экономки, и доверяет Ханне сделать все возможное для Этель. – А кстати, – вспомнила она, – преподобный женат?

Раздражение мистера Кордера прорвалось в кислой улыбке.

– Это всегда первый вопрос! – воскликнул он. – Но разве для вас его семейное положение имеет какое‐то значение, мисс Моул?

– Самое важное, – заявила она, – ведь если он женат, то придет на ужин вместе с женой.

Роберт Кордер поспешно отвернулся.

– Нет-нет, он не женат, – пробормотал он.

Она посмотрела ему в спину почти с нежностью. Бедняга не способен раскрыть рот, чтобы тут же не выдать себя, и хотя экономка не сказала преподобному ничего впрямую обидного, но, возможно, дала пищу для размышлений. К тому же она выгуляла своего демона и мысленно набросала утешительную речь для Этель, пока поднималась к ней с чашкой горячего молока, и теперь постучала в дверь старшей дочери проповедника.

Пришлось подождать, пока та ее впустила. У Ханны сложилось впечатление, что все вещи Этель в спешке рассованы по ящикам и шкафам, но в комнате все равно витало ощущение беспорядка.

– О Дорис не беспокойся, – с порога заявила Ханна. – Прямо с утра я с ней побеседую. Мне будет проще это сделать, чем тебе. И вот, выпей, пока горячее. – Она старалась не смотреть на расцарапанное лицо девушки, но Этель выказывала стыда не больше, чем до этого – самообладания. – Я с радостью сбросила бы с себя эту обязанность, – добавила Ханна, – но нужно разузнать, что у нее за молодой человек.

– Она должна была рассказать мне! – выкрикнула Этель. – Я была к ней так добра!

– Да, – вздохнула экономка, – ошибочно проявлять доброту к людям, ожидая взамен награды: ее не будет. Для вас обеих было бы лучше, если бы ты постаралась вышколить Дорис. На следующей неделе, когда она при гостях начнет с грохотом метать посуду на стол, тебе придется краснеть за нее. Ты слышала, что ваш отец пригласил на ужин нового проповедника?

Этель, которая беспокойно била копытом и закатывала глаза, норовя сбежать, пока выслушивала упреки, замерла, когда Ханна показала ей сочную морковку.

– Проповедник? Кто он?

– Не знаю, – беззаботно сказала мисс Моул. – Какой‐то молодой человек, получивший место целителя душ, если в вашей религии так выражаются. В любом случае, надеюсь, он вылечит своих прихожан.

– Наверное, это новый преподобный молельни в Хайфилде!

– Он самый. Полагаю, нам придется заколоть тучного тельца, – заметила Ханна и пожалела, что невозможно подмешать любовное зелье в имбирное пиво, служившее Кордерам праздничным напитком. Если Этель влюбится и выйдет замуж за преподобного, она станет полезным членом общества, так что нужно обеспечить гостю тучного тельца и представить все так, будто приготовила его сама Этель, тогда хотя бы на неделю мир в семье будет обеспечен.

Час спустя мисс Моул лежала в постели Рут, обдумывая события прошедшего дня. Она перебирала их одно за другим, заново смакуя вкус, будь он горьким или сладким. Вспомнила она и прогулку на холме над рекой с ярко полыхающим деревом на фоне серого тумана, который еще больше темнел под росчерком пролетающей чайки, и голоса невидимых кораблей, тонко свистевших или басовито гудевших у речной излучины; по воле воображения, Ханна рисовала их то гигантскими амфибиями, которые перекрикиваются друг с другом, скользя в толще воды в поисках потаенных бухт на берегу, то сиренами кораблей, прибывающих домой из дальних стран или отплывающих в новые путешествия. Стоя тогда на холме и чувствуя, как оседают на лице капли моросящего дождя, она поражалась богатству человеческой жизни, в которой воображение способно создавать странных чудовищ, хотя на деле довольно и одних фактов, в то время как сама мисс Моул, обладающая привилегией проживать подобный опыт, чувствовала себя прекрасно, и в ее гибком теле ничто не болело и не беспокоило, а круг ее забот ограничивался теми, с которыми она могла справиться.

Там, на холме, она чувствовала себя правительницей, которая может изменять мир по своему усмотрению. Больше, чем правительницей: настоящей волшебницей, способной одним движением мысли обращать корабли в левиафанов; вдобавок она ощущала такую свободу, которой вряд ли обладал любой другой житель Рэдстоу, потому что мисс Моул владела главным – собой, пусть и не придавала этому чрезмерного значения.

В приподнятом настроении она спрыгнула с насеста над скалами и сохраняла бодрость до той самой минуты, пока возле Риджент-сквер не наткнулась на Рут, не вспомнила о своем старом ольстере и не осознала с болью, что часть ее души принадлежит этому ребенку. Ханна отдала эту часть сама, причем охотно, и теперь не могла забрать обратно, а еще до окончания дня пришлось и прибавить к подарку.

За время проживания с Кордерами этот день оказался самым наполненным событиями, и в той жизни, которую вела мисс Моул, где внешние волнения случались крайне редко, казалось расточительным совершить незабываемую прогулку, окончательно подружиться с Рут, взять интервью у мистера Бленкинсопа, стать свидетельницей того, как Этель разом бросили и кузен, и наглая Дорис, переговорить через изгородь с мистером Самсоном, получить комплимент от мистера Кордера и узнать новость о назначении преподобного – и всё в один день!

– Это уже чересчур, – пробормотала она.

Шум в комнате Этель затих, и Ханна перевернулась на другой бок, собираясь заснуть, как вдруг увидела, что рама двери в смежную комнату, принадлежащую Роберту Кордеру, осветилась золотом. Затем границы сияния размылись, уплотняясь сверху и по бокам, и на золотом фоне проступила фигура, темный силуэт против света. Ханна застыла, стараясь не дышать, и зажмурилась. Она услышала, как преподобный сделал шаг в комнату, но тут же удалился, поспешно и бесшумно. Он закрыл дверь так же тихо, как и открыл, и золотая рамка вокруг сияла по-прежнему ровно, будто никто ее не тревожил.

«И как он представит это происшествие? – подумала Ханна, вжимаясь губами в подушку. – Утром меня ждут разбирательства, зато будет что рассказать Лилии, когда я отдам ей визит; конечно же, не в первую пятницу месяца». Да, с небольшими преувеличениями история выйдет славная, и Ханна, мысленно приукрашивая ее выдуманными подробностями и готовясь дать отпор в ответ на жалобы мистера Кордера, испытала новый прилив доброты к человеку, который способен осторожно прокрасться в комнату, чтобы проверить спящую дочь.