Мисс Моул

Глава 27

Миссис Спенсер-Смит обычно устраивала вечеринку двадцать седьмого декабря, и никто из прихожан молельного дома, надеющихся на приглашение, не договаривался на эту дату о других встречах, пока надежда не истаивала окончательно. В День подарков проходило увеселительное мероприятие в приходе, требующее присутствия всей семьи вместе с Дорис, и Ханна осталась дома одна. Позже ей предстояло оглянуться на тот уединенный вечер и увидеть его как оазис, в котором она отдыхала между двумя сценами в спектакле или долгими переходами в пути. Будто зная, что лежащая впереди дорога окажется труднее, мисс Моул в полной мере воспользовалась антрактом и, сидя у камина, читала одну из книг, совершенно неожиданно присланных мистером Бленкинсопом. Дядя Джим и Говард долго гуляли вдвоем за городом, и Ханна предположила, что они обсудили дела Кордера-младшего и составили план действий. Сама она больше ничем не могла помочь, но решила испробовать новую линию поведения с преподобным: предстать перед ним человеком понимающим и таким образом снять бремя его негодования с тех, кто неспособен вынести гнев главы семьи.

– Но у меня ничего не получится, – грустно сказала она, зная, как далеко расходятся у нее дела с намерениями, однако затем, припомнив свой дурной поступок по отношению к миссис Кордер и укоризненный, полунасмешливый взгляд наперсницы, на который наткнулась в кабинете ее супруга, Ханна решительно отвергла мысль о неудаче. Сам Роберт Кордер делал все возможное, чтобы помочь ей. Он стал очень учтив с тех пор, как узнал, что она богатая дама, владелица собственности, а Ханна не сочла нужным пояснять, насколько мало и бедно ее имущество. Возможно, хозяин разделял ее желание быть добрее или был разочарован по той же причине, что и она, – из-за настойчивого стремления произвести впечатление, а поскольку двум таким людям ужиться в одном доме невозможно и один непременно должен уступить, то именно Ханне, льстившей себе, что обладает превосходным зрением, следовало отойти в сторону, пока преподобный слепо рвется вперед. Тем не менее он тоже был человеком по-своему неглупым. Он хранил молчание по поводу мистера Самсона до нынешнего вечера, когда вскользь упомянул, что заходил к старому джентльмену, и при этом намекнул, что миссис Кордер всегда прятала свет под спудом и не распространялась о своих добрых делах, каковые он с радостью продолжил бы творить при возможности. Однако что прилично было совершать жене священника, для незамужней леди, возможно, является не совсем подходящей работой.

– Никогда не считала общение работой. Я просто нравлюсь соседу! – воскликнула Ханна.

– Это был комплимент? – вкрадчиво спросил проповедник.

– Миссис Кордер тоже ему нравилась.

– Если вы все хорошенько обдумаете, мисс Моул, то, уверен, заметите разницу, – ответил мистер Кордер, и Ханна с огромным трудом удержалась от замечания, что привязанность мистера Самсона к ним обеим основывалась на пристрастии старика к тем, кого он называл неудачниками, кто не приспособлен к жизни, и что добрые дела миссис Кордер по отношению к соседу шли во благо самой жене священника. Ханна с нетерпением предвкушала рассказ мистера Самсона о беседе с ее хозяином. Ей было бы приятно узнать, что на мистера Кордера, который был ведомым, хотя считал себя лидером, против его воли повлияла высокая похвала старика-соседа в адрес мисс Моул – похвала, которая прекрасно согласовывалась и с предупредительностью Сэмюэла Бленкинсопа, и с переданными им книгами, которые не ускользнули от внимания мистера Кордера, с привязанностью Уилфрида и Рут и зависимостью Этель от суждений экономки, а также с имением в Сомерсете, пусть и небольшим. Преподобный продолжал считать мистера Самсона сомнительным старикашкой с болтливым языком, который не уважает статус священника, однако это никак не повлияло на оценку женщины, инстинктивно не вызывавшей у него доверия. Мисс Моул, несомненно, была женщиной с характером, и преподобный лишь надеялся, что она не станет демонстрировать своенравие на приеме у миссис Спенсер-Смит, проявлять неожиданную смекалку в играх или вести себя чересчур бойко. Потому что, в конце концов, она всего лишь его экономка, и он не хотел бы, чтобы миссис Спенсер-Смит или мисс Пэтси Уизерс вообразили себе, будто мисс Моул является кем‐то большим. Он сожалел, что истинно христианское гостеприимство миссис Спенсер-Смит побудило ту включить мисс Моул в список приглашенных. Это бросало небольшую тень на вечер, которого он ждал не меньше своей старшей дочери и куда больше младшей. Мистер Кордер знал своих прихожан, любил их, когда стоял за кафедрой, и еще больше любил, когда выходил из-за нее; ему доставляло большое удовольствие демонстрировать им, как он с мальчишеским азартом играет в музыкальные стулья, участвует в шарадах или пляшет «Сэр Роджер де Каверли» [13] со слегка комической веселостью, прежде чем вечеринка подойдет к концу и завершится пением «Старых добрых времен».

Рут тоже хватало тревог о предстоящей вечеринке. Помимо обычных проблем с Этель, которая, как всегда, будет хихикать, натужно веселиться, наденет слишком много украшений и, вероятно, закатит истерику по пути домой, девочке еще предстояло притворяться, будто ее отец – весельчак по натуре, и постараться не стыдиться его сутаны; прибавьте к этому разочарование, что и дядя Джим будет в повседневной одежде, более того, весело признался, что парадного костюма у него нет уже много лет, не говоря уже о траурном шелковом платье мисс Моул с гагатовыми украшениями. Для Этель платье из китайского шелка наскоро сшила маленькая портниха, прихожанка молельного дома, а мисс Моул закончила платьице Рут, и это были самые красивые наряды в жизни обеих, а Говард собирался надеть смокинг, но общее впечатление о компании с Бересфорд-роуд будет безнадежно испорчено синей саржей дяди Джима и черным шелком мисс Моул. Сутана отца не имеет большого значения: его привыкли видеть в рясе, к тому же он священник, но любимый дядюшка в синем саржевом пиджаке с коротковатыми рукавами и мисс Моул – которая пообещала, что после вечеринки они обсудят каждую подробность, нашутятся и насмеются вволю, так что чем хуже окажется праздник, тем веселее будет потом, – так вот, мисс Моул в скромном наряде экономки и совсем уж ненарядный дядя Джим заставят их красивые платья выглядеть насмешкой, случайностью, которой, по сути, и являются. Вечно все как‐то неправильно, с тоской думала Рут. О таком выходном платье она мечтала всю жизнь и жаждала его надеть, несмотря на убогий фон, который составят взрослые, но ее нисколько не обмануло описание экономкой плисового платьица как предназначенного для более скромных праздников, когда шелковое покажется чересчур нарядным. Девочка знала, что мисс Моул втайне шила наряд для нее к вечеринке у Спенсер-Смитов и, должно быть, недосыпала ночей, чтобы успеть в срок. Оно тоже было миленькое, глубокого кораллового цвета, который нежно подсвечивал бледные щечки Рут, и к нему прилагалась ленточка для волос, потому что мисс Моул ничего не забывала, к тому же стоил подарок наверняка больше, чем экономка могла себе позволить. Рут понимала, что должна надеть его, а дяде Джиму она как‐нибудь объяснит свой выбор, да он, скорее всего, ничего и не заметит, поэтому девочка выложила оба платья на кровать и колебалась в окончательном решении. Ужасно, совершенно предательски было думать – а не думать она не могла, – что мисс Моул могла бы потратить время и деньги на собственный наряд, и тогда сейчас Рут была бы намного счастливее. И пока она стояла в нижней юбке, стараясь не расплакаться от сводящей с ума извращенности этой дилеммы, мисс Моул, которая поднималась к себе, чтобы переодеться, заглянула к подопечной в комнату, молча взяла плисовое платье и повесила в шкаф.

– Но, Моули! – вскрикнула Рут.

– Нет, – твердо сказала Ханна. – И не надо думать, что я стерла пальцы до костей ради платья, которое ты даже не наденешь на вечеринку.

– Но ведь так и есть!

– И ты обязательно наденешь его на праздник у Тингамбобов на следующей неделе. Мне не следовало дарить тебе это платье на Рождество, но другого подарка я не приготовила. Хотя могла бы догадаться, что твоя нонконформистская совесть не оставит тебя в покое.

– Нет у меня никакой нонконформистской совести!

– Тогда надевай платье, подаренное дядюшкой, – велела Ханна.

На том и порешили, и Рут села на кровать, чтобы насладиться моментом облегчения и еще раз сказать себе, что мисс Моул знает все на свете; чтобы оглянуться на ужасные два года, промелькнувшие между смертью матери и появлением экономки, и обнаружить, что созерцать в них нечего, кроме непроглядной тьмы. Было бы подло и грубо заикнуться сейчас о черном платье с гагатовыми украшениями, ведь их наденет мисс Моул, которая позаботилась о ночнике в спальне и прогоняла страхи, не называя их по имени, была невероятно добра, но при этом не посягала на права матери, для которой у Рут в мыслях имелась масса нерастраченных ласк и слов, о чем мисс Моул оставалось лишь догадываться, но она довольствовалась и этим.

И девочка отбросила все свои тревоги, кроме единственной – о Говарде, который, как все от природы сдержанные люди, был склонен к внезапным вспышкам откровенности и мог прямо во время праздника брякнуть миссис Спенсер-Смит, что не собирается становиться священником. Просить его умолчать об этом было бесполезно: если Рут вложит идею ему в голову, та может выстрелить в любой момент. С Говардом так обычно и случалось: он был терпелив, добродушен и легок в общении, пока вдруг не оказывалось, что внутри у него давным-давно накипело, и тогда крышку котла срывало. Будет ужасно, если сегодня крышку сорвет именно по этому поводу, потому что последует не один взрыв, а целая серия, и Рут внутренне содрогнулась, после чего, бросив в зеркало последний взгляд, отправилась вниз.

Дядя Джим сидел в гостиной. Он был свежевыбрит и надел чистую рубашку, но читал вечернюю газету с таким видом, будто ему решительно все равно, отправиться на вечеринку или остаться дома, и Рут позавидовала (втайне испытывая жалость) спокойствию человека, достигшего середины жизни. Тем не менее дядюшка оторвал взгляд от газеты и похвалил внешний вид девочки, но как раз в этот момент в комнату ворвался отец, глядя на часы и жалуясь, что Говарда нет дома и что теперь они все опоздают.

– Ну-ну. – Это было обычное успокаивающее присловье дяди Джима. – Возможно, мальчик не хочет идти.

– Не хочет идти! – Роберт Кордер только сегодня утром обналичил рождественский чек миссис Спенсер-Смит, и голос у него сорвался на визг от негодования.

– Ну-ну, – снова попытался капитан. – Возможно, он встретил друга или случилось еще что‐нибудь в этом роде.

– А вдруг его сбила машина! – воскликнула Этель, явившись под перезвон бус, но никто не поощрил ее предположения, и ей осталось терзаться в одиночку.

– Странное дело, – сказал Роберт Кордер гораздо спокойнее, – что, при всей моей пунктуальности, я вынужден постоянно терпеть подобное отношение, – и выразительно посмотрел на Этель. – И где мисс Моул? И с какими такими друзьями мог встречаться Говард так поздно, да еще когда у нас назначено мероприятие?

– Ой, да ради всего святого, Боб, не делай из мухи слона! Мальчик скоро явится, и если из-за этого мы опоздаем на полчаса, так и слава богу.

– С таким настроением, Джеймс, – процедил Роберт Кордер, который с трудом верил, что ему сделали выговор в присутствии дочерей, – тебе лучше остаться тут.

– Хорошо, я с удовольствием присмотрю за домом в твое отсутствие.

– Но гнусавая тетушка Дорис, страдающая аденоидами, нарочно приехала, чтобы составить компанию племяннице! – запротестовала Рут, хотя трусливая и снобистская сторона ее натуры отчасти надеялась, что дядя Джим настоит на своем решении.

– Кто? – переспросил Роберт Кордер.

– Ее тетка с аденоидами, – угрюмо пояснила Рут.

– Мне неприятно слышать, что вы употребляете такие выражения, – мягко пожурил ее отец, и мисс Моул, вошедшая в этот момент, шелестя шелковым платьем и зная, что выглядит мило и для всех это будет сюрпризом, спокойно сказала красивым грудным голосом, нарочно задействуя средние тона тембра:

– Боюсь, это мое выражение, но если бы вы ее слышали, тоже не смогли бы выразиться иначе.

– Но, Моули, на вас не черное платье! – вскрикнула Рут.

Наряд мисс Моул, старомодный и скромный, с длинными рукавами и маленьким круглым вырезом, был сшит из муарового шелка, который переливался от болотно-зеленого до коричневого в зависимости от того, как падал свет, и очень подходил к ее изменчивым глазам, а кружево из неокрашенного льна, подаренное мистером Самсоном, скалывала брошка Уилфрида.

– Нет, не черное, – подтвердила экономка. – Когда‐то это платье принадлежало старой леди с париками. Кажется, оно входило в ее свадебное приданое и прослужит вечно. Конечно, я его почистила и слегка перешила…

– Прекрасное старинное кружево, – одобрительно заметил дядя Джим.

– И какая интересная старая брошь, – похвалила Этель, с сомнением покосившись на собственные бусы.

– Да, – небрежно сказала Ханна, – и то, и другое переходит в семье по наследству уже несколько поколений.

Роберт Кордер ринулся прочь из гостиной. В его семье не водилось ни фамильных кружев, ни старинных украшений, и где, наконец, Говард? Преподобный ходил взад и вперед по коридору, а в гостиной беспокойно ерзала Этель и сверлила экономку мрачным взглядом Рут. Облегчение девочки при появлении мисс Моул было испорчено тревогой о Говарде, а теперь и дядя Джим заявил, что все‐таки отправится с ними на вечеринку и оплатит такси через Даунс, чтобы наверстать время опоздания и чтобы прически у девочек не растрепались. Никогда и ничего не происходит как положено, снова убедилась Рут, но ситуация слегка приблизилась к идеалу, когда в дом ворвался Говард и, без извинений промчавшись мимо отца, весело крикнул, что не заставит их ждать и пяти минут.