Мисс Моул

Глава 24

Как многие, у кого нет ни дома, ни детей, Ханна не любила Рождество. Было несколько человек, от которых в связи с карьерными перипетиями она оказалась полностью отрезана, вот им она писала поздравительные открытки, но скудость круга ее знакомых и отсутствие с ними настоящей близости особенно бросались в глаза в это время года и почти убеждали мисс Моул в личной несостоятельности, но, как недавно подчеркивал Роберт Кордер, нелегко находить друзей за пределами дома, в котором живешь как иждивенка. Для большинства людей, которым она служила, часто искренне, а иногда с ошибочным рвением погружаясь в их дела как в свои собственные, Ханна оставалась просто мисс Моул, чья важность исчезала вместе с ее полезным присутствием. Она привыкла к такому положению вещей, хотя оно до сих пор ее поражало. Человек представлялся ей сплошным чудом, и целая группа людей у нее на глазах разыгрывала драму, в которой Ханна была наполовину творцом, наполовину зрителем; она не понимала, чем остальные занимают себя без этого развлечения, которое никогда не приедается и никогда не заканчивается. Она была не из тех, кто, опоздав на поезд, считает ожидание на платформе потерянным временем, кто в вагоне закрывает глаза или читает газету; она приходила в восторг от вида незнакомцев и эманаций их личностей, и ей не верилось, что они не испытывают такого же радостного возбуждения от ее соседства.

Беспристрастно оценивая семью Кордеров, мисс Моул считала, что материал для драмы тут не слишком многообещающий. Эгоизм преподобного давал наибольший простор, поскольку в эгоизме человека с посредственными способностями всегда присутствует элемент юмора, но откуда в ней взялся интерес к Этель, Рут, тихоне Говарду или капитану Джиму Эрли, который, сняв пиджак и оставшись в рубашке, возился с газовым рожком? Возможно ли, что ее собственный эгоизм преувеличивает значение тех, кто составляет ее маленький мирок, или она действительно видит в них весь мир в миниатюре, который иначе невооруженным глазом не разглядеть? Потрясения империи волновали Ханну меньше, чем неминуемое разоблачение Говарда, не желающего становиться священником; дипломатические интриги не были настолько сложны и не требовали такого мастерства, как вторжение мистера Пилгрима в жизнь, которую Ханна разделяла с Кордерами, и даже известие о грандиозной победе вряд ли могло бы доставить инженерам этой победы такое удовлетворение, какое испытала мисс Моул, когда дядя Джим, спустившись с обеденного стола, сказал:

– Вы многое сделали для Рут. Знай я, что вы здесь, подзадержался бы в море еще немного.

– А вы подумайте о том, – отозвалась Ханна, пряча удовольствие за легким протестом, – что могли утонуть и не вернуться из очередного плавания. Рут вряд ли обрадовалась бы. Единственная причина, почему она выглядит такой счастливой, это ваше присутствие здесь.

– Нет, она изменилась. Стала менее пугливой. Я вам очень благодарен.

– Ну, я здесь не навсегда, – едко заметила экономка. – Ей нужно учиться полагаться на себя.

– Вы же не собираетесь покинуть Кордеров?

– Пока не знаю.

– Не могу вас за это винить, – пробормотал капитан себе под нос, не слишком скрываясь. Он надел пиджак, и Ханна подумала, что без пиджака дядя Джим сказал бы больше. Она потеряла своего пирата, но брат миссис Кордер и шурин преподобного все еще были здесь, и желание узнать, как эти трое соотносятся друг с другом, было почти болезненным.

Она рискнула наугад:

– Как по-вашему, в кабинете стоит лучшая фотография миссис Кордер?

– Зависит от того, кто на нее смотрит. Мой шурин скажет «нет», я тоже должен бы, как и Рут, но каждый из нас имел бы в виду свое. С каждым из нас она была другой; думаю, так.

– А что сказал бы мистер Самсон?

– Кто это? Никогда о нем не слышал. – Мистер Эрли скривился. – Один из диаконов прихода?

Ханна засмеялась и ничего не ответила. Она узнала то, что хотела, но разговор еще не закончился.

– У вас, наверное, было не слишком много времени пообщаться с племянником.

– Вообще‐то вчера мы не ложились допоздна, – сообщил дядя Джим, и оба оценивающе посмотрели друг на друга; он прикидывал, стоит ли доверять экономке, а она просчитывала, доверится ли ей капитан.

– Предполагается, что я не в курсе его дел, – сказала она наконец. – Удивительно, что Этель ничего мне не рассказала; наверное, слишком озабочена происходящим. – Она покосилась на дядю Джима, и ее неопределенного цвета глаза блеснули зеленью. Впрочем, ее слова не вызвали в нем никакого отклика; значит, ни Этель, ни Говард не поверяли ему своих тайн, и Ханна отложила этот вопрос как второстепенный. – Семейные неурядицы плохо влияют на Рут.

– Я хотел бы ее удочерить, – внезапно брякнул капитан, и так же внезапно Ханну охватил приступ враждебности к дяде Джиму.

– Но это невозможно устроить за несколько дней, – холодно возразила она, – иначе возникнут проблемы.

– И я не вижу, как их можно избежать.

– Нужные слова в нужном месте… – задумчиво протянула мисс Моул. Она не верила в искреннее желание Роберта Кордера видеть сына обладателем более высокой степени священства, чем у отца, и общественным признанием, которое сам преподобный упустил. Он, конечно, найдет способ заставить Говарда почувствовать свое приниженное положение, но вот внушить это людям, особенно прикрывая пренебрежение отцовской любовью, будет намного сложнее, а меньшим мистер Кордер не удовлетворится. Немного лести, немного сравнительного унижения Говарда могли бы успокоить главу семьи, но кто этим займется? Ожидать подобного от дяди Джима просто невозможно, а со стороны мисс Моул это будет выглядеть слишком удивительно. Даже Роберт Кордер заподозрит скрытый мотив в ее неумеренном восхищении, и Ханна громко вздохнула, осознавая трудность – да что там, невозможность действовать мудро в будущем.

– Нужное место, – сказал дядя Джим, – это миссис Важная птица, которая финансирует парня. Говард очутился в очень неловком положении. Два года под ее покровительством – вот что больше всего волнует его отца. И вдруг швырнуть деньги ей в лицо! А насколько я понял, она имеет вес в обществе.

Губы Ханны тронула медленная улыбка. Она физически ощутила свою власть и щекотное чувство удовольствия от обладания ею. Ей не терпелось воспользоваться этой властью; миссия по отношению к семье Кордеров расширилась и охватила новую сферу. Ощущая себя назначенным на дело агентом, мисс Моул решила на время закончить с дядей Джимом.

– Вы увидите миссис Спенсер-Смит на вечеринке.

– А мне обязательно туда идти? – растерялся капитан. – У меня нет вечернего костюма.

– Никто не обратит внимания, – заверила его Ханна.

Она смахнула пыль со стола, на котором собиралась кроить шелковое платье Рут, и с деловым видом расстелила материал, собрала булавки и ножницы, а дядя Джим критически наблюдал за приготовлениями несколько минут, пока не убрался восвояси. Тогда Ханна сбежала наверх в свою комнату, наслаждаясь ненужной скрытностью. Она уселась у широко открытого окна со стопкой писчей бумаги на коленях, и энергия, которую она собиралась вложить в письмо Лилии, рассеялась в созерцании разноцветных крыш Рэдстоу, плюмажей дыма, церковных шпилей, фабричных труб и отдаленных полей, взбегающих на возвышенность, которая заслоняла вид на страну ее детства. Для мисс Моул, как бы она ни ненавидела сам праздник, близость Рождества означала приближение весны в Западном краю [12]. Позже придут и снег, и морозы, но в это время года в воздухе всегда витала мягкая влажность, несущая весть, что землю изнутри толкают маленькие ножки, выгоняя наружу стре́лки, которым не терпится зазеленеть и вытянуться вверх, и Ханне чудился аромат подснежников, такой же нежный и тонкий, как бледные чашечки самих цветков. Она знала место, где даже сейчас, как она надеялась, цвели подснежники, возвышаясь среди крепеньких морщинистых листьев, словно прекрасное произведение искусства на грубой ладони его создателя, но отвернулась и от этой мысли, и от вида Рэдстоу. Первоцветы росли слишком близко к ее коттеджу, а бесчисленные напоминания о других жизнях отвлекали от срочности задачи, которую она перед собой поставила.

А задача заключалась в том, чтобы написать благодарственное письмецо миссис Спенсер-Смит (от первого лица, как и приказал Роберт Кордер) и выразить благодарность так, чтобы это заставило Лилию покраснеть от досады и скрыть письмо от Эрнеста; Ханна также собиралась добавить угрозу, что если Лилия решит учинить неприятности из-за ситуации с Говардом, то любящая кузина непременно с ней сочтется, найдет способ. Однако выразить мысль оказалось сложнее, чем ожидала мисс Моул, и пришлось порвать черновик. Лилия могла заявиться на Бересфорд-роуд, уверенная в своей способности все исправить, и потребовать объяснений, что именно нужно исправлять. Лучше самой пойти к кузине и подкинуть возможный повод для негодования, обронить несколько намеков, из которых Лилия сможет выбрать для себя наиболее предпочтительный. Также надо твердо дать ей понять, что у Ханны найдется ответный удар на любой враждебный выпад в сторону семьи, чье благополучие она принимает близко к сердцу, и заставить Лилию задуматься, чем вызвана такая преданность. Кузина скорее проглотит свое возмущение, чем допустит, чтобы узнали о ее родстве с бедной мисс Моул. Увы, было бы разумнее с самого начала упомянуть, что та – дальняя родственница миссис Спенсер-Смит; теперь же придется столкнуться с обоснованными обвинениями в снобизме (потому что так и есть) и в обмане, и никакие объяснения никого не убедят.

У Ханны не было ни минуты свободной, но она выкроила время на экспедицию через Даунс и разговор с Лилией, которая отправила ее домой веселую и обремененную подарками для Кордеров.

– Раз уж ты здесь, заберешь их сама, а я сэкономлю на почтовых расходах.

– И как, по-твоему, я объясню, откуда взялись подарки?

– Это твое дело, Ханна. Не припомню, чтобы ложь когда‐нибудь вызывала у тебя затруднения, – поджала губы миссис Спенсер-Смит.

Ханна поцеловала ее в щеку и пожелала счастливого Рождества.

– Жди нас всех на своей вечеринке. Я не хотела идти, чтобы не смущать тебя, дорогая, но мистер Кордер настоял. Он намекнул, что без меня не получит от праздника никакого удовольствия.

– Ни за что в это не поверю, – буркнула Лилия, но вид у нее был озадаченный.

Женщина, которая заботится о комфорте мужчины, способна оказывать на него мощное влияние, а мужчины слишком просты. Возможно, Лилия зря рассчитывала, что невзрачная внешность кузины послужит достаточной гарантией безопасности. Ханна неглупа, да и в своеобразном обаянии ей не откажешь. Визит мисс Моул вызвал беспокойство, но, уходя, она забрала с собой из дома некое воодушевление. И если уж это почувствовала Лилия, которая сильно сомневалась в чистоте совести кузины, то насколько вероятнее, что Роберт Кордер мог впасть в зависимость от ее веселой находчивости? Лилия вдруг вспомнила, что Ханна долгие годы жила вдалеке, и о том, что тогда происходило в ее жизни, кузина понятия не имела; ей вдруг пришло в голову, что тревогу мисс Моул о счастье Кордеров вполне естественно истолковать как тревогу за самое себя, и в этом свете игривые угрозы Ханны представлялись намного более опасными: как ни ужасно иметь кузину-экономку, еще хуже, если родственница окажется женщиной с прошлым.

Охотно захватив посылки, чтобы сэкономить Лилии несколько пенсов, Ханна поспешила обратно. Когда Говард сообщит новость, бури в любом случае не избежать, но экономка надеялась, что сумела уменьшить ее ярость и запереть в узких границах. Она многое сделала для Рут, если верить дяде Джиму, и кое-что для Говарда, а если ей удастся обеспечить разумное существование и Этель, то, мысленно драматично произнесла Ханна, жизнь прожита не зря. Правда, последнее из предприятий оказалось самым сложным, и когда мисс Моул огляделась вокруг в поисках священника средних лет, который мог бы решить проблему старшей дочери преподобного, она не обнаружила никого, кроме мистера Пилгрима, несущего оливковую и миртовую ветвь для Этель, но меч для Ханны Моул.

Проходя мимо, она бросила тоскливый взгляд на окна мистера Самсона. Старый джентльмен за ними мог бы стать ее спасением, но он уже признался, что сам живет на пенсию и других иждивенцев, кроме кошек и птиц, содержать не может, а насчет будущего своих питомцев он уже распорядился.

– Тогда какой смысл мне вас навещать? – спросила Ханна, чем вызвала у старика приступ хриплого смеха.

Не смущаясь мыслью о пенсии, вечером, когда вся семья собралась в гостиной, мисс Моул пошла к соседу. В качестве рождественского подношения Ханна сшила новенькое покрывало на клетку с канарейкой и надеялась вручить подарок и вернуться домой до того, как ее отсутствие заметят, но мистер Самсон задержал ее. Среди груды вещей, собранных им за время путешествий, нашлось прекрасное кружево «для мисс Хитрули», и когда она поблагодарила старика и выслушала подробный рассказ о том, как он его приобрел и насколько меньше настоящей стоимости за него заплатил, мистер Самсон накинул кружево ей на плечи и заявил, что выглядит по меньшей мере недурно, ей идет. Только тут она, спохватившись, обнаружила, что уже почти десять часов и мистеру Кордеру пора пить чай, а когда открыла входную дверь – что упомянутый мистер Кордер слоняется в прихожей.

Проповедник посмотрел на ее непокрытую голову, на сверток в руках и впервые за все время открыто рассердился на экономку, рассердился до такой степени, что не заметил ни ее напряженной позы, ни гордо вздернутой головы. Он считал совершенно неприличным, чтобы мисс Моул уходила из дома без предупреждения; никто не знал, где она, все очень беспокоились и искали ее везде, где только можно.

– Не везде, – возразила Ханна с легкой улыбкой. У нее был козырь в рукаве, и она собиралась им воспользоваться. – Если бы вы позвонили в соседнюю дверь, то легко нашли бы меня у мистера Самсона.

– У мистера Самсона! Я категорически возражаю, мисс Моул, чтобы кто‐нибудь из моих домочадцев посещал этого старика с дурной репутацией!

– А он пользуется дурной репутацией? Думаю, ему одиноко и он скучает по миссис Кордер. Ваша супруга, знаете ли, навещала его регулярно, по меньшей мере раз в неделю, – бросила Ханна и направилась к лестнице, чтобы, как сорока, упрятать кружево вместе с китайским шелком. Но не успела экономка дойти до своей комнаты, как чувство триумфа покинуло ее. Да, ее необоснованно отругали и спровоцировали, но стоило ли из-за этого обижать человека?

Хуже того, она откровенно надеялась, что подвернется случай отбрить хозяина, и теперь ей было стыдно. Она ринулась через Даунс, чтобы оказать семейству Кордеров услугу, потому что лично ей это доставило бы удовольствие, а теперь, в очередной раз потворствуя себе, причинила больше вреда, чем предотвратила. Она поставила под угрозу мир и добрую волю, о которых якобы так пеклась, и вогнала маленькую занозу, грозящую нагноением, в сердце человеку, о котором заранее решила думать только самое худшее.