Могильщики талантов

31. РЕЦЕПТ УСПЕХА

На работу в понедельник Алексей приплёлся разбитым. Вместо съеденного мозга на дне черепа плескалось то, что обычно остаётся после трапезы — объедки нервной ткани и продукты метаболизма.

Алла исчезла, не попрощавшись. Встала спозаранку и закрыла дверь своим ключом. Они легли спать, не помирившись.

Он вошёл в редакцию, хмуро поздоровался с Григорием, упал на стул и врубил компьютер.

— Укатали выходные? — Григорий осклабился, крупные складки пролегли возле рта на фоне белых ровных зубов. Они сделали его похожим на злого робота.

— Да ужас вообще, — вздохнул Алексей.

Григорий выждал и осторожно спросил:

— Мой детектив ещё не читал?

— Не успел, — упавшим голосом признался Алексей. — Ухайдакался на выходных. «Мачо не пляшут» дочитывал.

— На кой он тебе сдался?

— Открываю для себя много интересного в нашем издательстве, — мягко ступил на проторенный путь криминальный корреспондент Астролягов. — Ты не в курсе, его Алла Владимировна писала?

Лицо Григория окаменело.

— Нет, — отрезал он. — Не моя серия. Я в неё не лез.

— Вы не общались с Наргиз Гасановой?

— Практически не общались, — отрапортовал Григорий. — Она сидела в дальнем кабинете.

«Чего ты боишься?» — Астролягов сделал в уме пометку расспросить об отношениях Григория с Наргиз кого-нибудь постороннего, но сведущего, например, Жорика или Нату. Тут на счастье Григория появился Тантлевский с растаявшим на пальто снегом, румяный и довольный. К груди он прижимал пять одинаковых коричневых книжек.

— Здорово, братва!

— Можно поздравлять? — вместо приветствия спросил Григорий.

— Теперь да, — Игорь пожал руки и протянул Алексею книгу. — Лена авторские выдала.

— Поздравляю с новой книгой! — хором сказали коллеги.

— После обеда пойдём отмечать.

Алексей вздохнул.

— Мне вечером к Сахарову надо, правку забрать.

— В шесть и поедешь, как рабочий день закончится, — благоразумно распорядился начальник отдела. — Или в семь. Если на пару часов задержишься, Владимир Ефимович поймёт. Он всё равно рано спать не ляжет.

Астролягов крутил в руках книгу, стараясь не открывать её. Кисть художника он узнал сразу. Успел насмотреться на его творения, пока готовил обложки, хотя самого художника так и не встретил — с ним всегда общался Игорь. У него же ведущий редактор и заказал эскиз, не отделяя себя от своих творцов. На картинке был изображён депрессивный город, дымящиеся трубы и очередь к двери бакалейной лавки. Книга называлась «Шоколад для бедных».

На заднике крупным кеглем белела короткая аннотация не пойми о чём — сразу видно перо Тантлевского. Не доверяя сотрудникам, либо не желая беспокоить и утруждать их, аннотации к своим романам Игорь сочинял сам.

— Ужас, — Астролягов вернул книжку.

— Давай, подпишу, — восторг Игоря было не унять.

— Нет-нет, — по глубочайшей тоске в глазах было видно хоть и начинающего, но уработавшегося сотрудника. — Автору — авторские, кесарю — кесарево, а покойным — рай.

Григорию автор даже предлагать не стал.

— Удачная книжка получилась, — сказал тот, возвращая экземпляр. — В макете была, гм… шоколад шоколадом, а тут плёнка легла, затемнила цвета чуток, и получилось очень стильно. Как будто держишь в руках, гм… шоколад для богатых.

— Да, удалась, — с невыносимой скромностью сверхчеловека перед простолюдинами, за что хотелось немедленно поднять его на вилы, признал автор. — Думаю, скоро придётся допечатывать.

Григорий закряхтел.

— Это потому что социальная фантастика сейчас в ходу, — быстро добавил Игорь. — Дистопия, драма и всякое такое.

Григорий громко прокашлялся.

— Я могу написать… — с расстановкой прохрипел он. — Драму, мать её, «Три сестры». Я с ними вырос. Я могу написать даже похлеще Джеральда Даррела — «Чурки, звери и другие члены моей семьи».

— Тебе грех жаловаться, — напомнил о чём-то Игорь. Астролягов навострил уши, но добавки не дождался.

— Сколько у тебя премий? — спросил он.

— Три.

— А книга пятая?

— Так вышло… — с горечью признал Игорь. — Я бы и за прошлую получил, но меня откровенно прокатили. Премию договорились вручить мэтру только за то, что он на «Интерпресскон» согласился приехать.

— Как далёк я от ваших тусовок.

— И слава Богу, — вздохнул Тантлевский и туманно добавил: — Если можешь не лезть — не лезь туда, куда пьяный слесарь восьмигранный болт не суёт.

Что это такие за поганые места и какими ещё бывают болты, семигранными или девятигранными, Астролягов как человек с гуманитарным образованием счёл для себя за лучшее не выяснять.

— Ты действительно хорошо пишешь? — спросил он.

— Почитай, — кивнул на книжку Игорь.

— Я лучше на слово поверю, — поспешно заявил Алексей. — Чем ты их цепляешь?

— Крючками, — Игорь был неуязвим в своей непогрешимости. — Я сначала делал упор на стиль, как ты мне давно посоветовал, а потом перевёл акцент на извлечение читательских эмоций и восстановление справедливости.

В его словах чувствовалась такая недосказанность, что Тантлевский поторопился объяснить:

— Я моделирую в романе ситуации, которые вызовут гарантированный отклик в читательской душе. Вопиющая несправедливость вызывает гнев в отношении злых сил и сопереживание к страдающему герою, а спасение очень слабого вызывает у читателя умиление, к которому добавляется симпатия в отношении спасителя — героя опять же.

— Экая ты продуманная сволочь, — сказал Григорий.

— Я - знаток человеческих душ, — Тантлевский сиял, как новый пятак. — Писать назло читателю, чтобы гарантированно его позлить, значит, приковать его внимание к своему тексту и с большой вероятностью заполучить поклонника. Ещё одного в армию поклонников. На радость начальству, получающему ещё одного потребителя в армию покупателей.

— Если бы я не знал, кто ты, я бы подумал, что ты пендос, — отрубил расстроенный Григорий.

— На тебя приятно смотреть! — умилился Игорь. — Хотя бы для этого надо писать бестселлеры. Ну, кроме кучи денег, разумеется. Спасибо, пацаны, что мы работаем вместе!

К обеду стали готовиться заранее. Подтянулись в контору Ринат и Дима, будто специально зашли в издательство пожрать. Заглянула Ната с вопрошающим видом и безмолвно исчезла. Игорь обходился без телефона, общаясь с коллегами по электронной почте. К половине третьего редакторы стали проявлять нетерпение, но твёрдо выждали джентльменские пятнадцать минут и все разом, не сговариваясь, поднялись, накинули пальто, куртки и повалили на выход. Без десяти минут три сели за стол в «Мюнхенской пивной». Игорь сразу заказал литр шнапса, прочее отложили до полного сбора. Ровно в пятнадцать часов дверь заведения открылась, мельком увидели Нату, которая пропустила вперёд…

— Катя!

Девушка-бульдожка проскакала по ступенькам и ринулась к столу. Коллеги бросились приветствовать её и поздравлять с возвращением, а Катя совала по-мужски руку и в меру сил жала пальцы.

— Ни за что бы не подумала, что по вам так соскучусь, — с энергичной прямотой сообщила она.

— Мы тоже не думали, — подтвердил Ринат. — И не скучали.

Ната скромно и незаметно появилась возле стола, расстёгивала шубку. Астролягов бросился ей помогать, но опоздал. Зато он увидел на стене фотографию Гиммлера с люгером на каких-то спортивных соревнованиях, и не смог вспомнить, была ли она тут раньше. Мюнхенская пивная с течением времени преображалась, как не стояла на месте редакция «Напалма», и это было свидетельством, что оба заведения живы.

— Ты прекрасно отдохнула дома, я готов поменяться с тобой на месяц, — с фальшивым энтузиазмом воскликнул Игорь.

По всему было видно, что месяц он с куда большим удовольствием провёл бы в больничной палате, лишь бы не в кругу семьи. Ещё лучше — в Доме творчества.

— Не убедил, — язвительно отпустила Катя. — Я только что больничный отмотала.

Она кинула на скамью пальтишко и села возле него.

— Признавайтесь, что без меня натворили?

— Книжек наиздавали, — промямлил Ринат.

— Опять? — возмутилась Катя.

— Ничего не поделаешь, — Игорь, между тем, деловито позвякивал горлышком бутылки по краям стопок, расфасовывая. — По этой причине мы и собрались. А ты думала, тебя встречать?

Первый тост подняли за Катю, а она обвела всех горящим взором и добавила:

— За то, что с нами нет авторов!

А потом шарахнула шнапс как воду. Сразу же, вслед за ней, опрокинула стопку Ната и по обычаю своему даже не выдохнула.

— Упаковали твоего графомана? — спросил Дима.

— Отпустили под подписку. Скоро суд будет.

— Суд — это хорошо. Пусть графоманы знают, что истерика в издательстве ничего, кроме подмоги редактору, не вызывает.

— Очень хорошо, — девушка-бульдожка провела пальцами возле щеки, но не коснулась лица — выработалась привычка. — На меня судья как посмотрит, так сразу отмерит этому козлу на полную катушку. Судья — женщина, кстати, так что всё в шоколаде. Автор детской городской прозы дальше будет про петушков сочинять. На собственном опыте, мать его перемать!

От переполнявших чувств она разрумянилась.

— Гм, вообще-то сегодня я в некотором роде автор, — Игорь смутился, но не стал скрывать. — Обмываем мою новую книгу.

— Как называется?

— «Шоколад для бедных», — смутился Игорь.

— Разыгрываешь?

Игорь полез в сумку. С недоверием Катя изучала обложку. Потом фыркнула, протянула экземпляр.

— Давай, я тебе подпишу! — запросил творец.

— Нет.

Обстоятельный Дима тем временем разлил по второй и сказал:

— За нашего продуктивного автора!

И все дружно подняли стопари за товарища и начальника, но не за писателя, у которого стало на одну книгу больше. Это было видно общему по выражению отстранённости, тронувшему лица коллег. Одна Катя осталась искренней.

— Авторов надо уничтожать как бешеных собак, — прорычала, откашливаясь после водки.

За время больничного она сильно изменилась. Это чувствовалось по ухватке, по повадке. Даже по осанке Катя сделалась как-то сутулее и собраннее, будто изготовившийся к прыжку бульдог. Широкий красный шрам, ниже которого левая щека заметно обвисла на коже без поддержки мускулов, Катю не портил. Её с самого рождения ничем нельзя было изуродовать. Шрам придал Кате яркости. Астролягов прямо залюбовался.

— Даже талантливых?

— Когда у нас было иначе? — огрызнулась Катя. — Чем автор талантливее, тем надёжней мы его губим своими правками, низкими гонорарами и неумелыми продажами. Зато всякая бездарь цветёт и пахнет. Мы сами вытягиваем в печать графоманов, прилагая немыслимые усилия. Зачем тянуть вверх таланты? Талант сам пробиться может, если он настоящий талант. Не пробился, значит, слабак и жди порицания. А вот заведомого бездаря надо пожалеть, помочь ему, ведь он же убогонький и сам не справится. Да, Игорь?

Тантлевский засмущался.

— Это не наша специфика, это распространённая везде практика…

— Ну, и где теперь наша литература? — вспыхнула Катя, должно быть, на больничном, ей было о чём подумать. — Добились чего добивались, а не чего хотели.

— Откуда ты знаешь, чего мы хотели? — с хищным азартом спросил Григорий.

Катя упёрлась в него взглядом. Остальные как-то примолкли.

— Я везде нахожу эту фальшь. Сколько мы облагодетельствовали дураков из ложного сострадания? Зачем мы выпустили столько макулатуры?

Григорий прищурился и снисходительно объяснил:

— Мы печатаем книги для массы никчёмных гномиков, которые ввиду своей бесполезности для строительства могучего мира способны только прожигать жизнь или барагозить. Пусть лучше они убивают время за чтением фантастики, чем потянутся реализовывать чьи-то фантазии на Майдан.

— Самому не противно?

— Я за пятнадцать лет талантливыми авторами наелся до полной утраты вкуса.

— Н-да? — скептически спросила Катя, заметно косея от водки. — А зачем тогда в штат специально профнепригодных брать? Они ни автора завернуть, не рукопись отсеять, а на выходе опять масса шлака.

— Покупают же.

— Гламурный детектив даже гламурные кисы не хотели брать. Гасанова с улицы пришла. Ей серию «Ар-деко» сделали, и потом из издательства ломом выковырять не могли, — поведала девочка-бульдожка.

— Катя, — вкрадчиво спросил Григорий. — У тебя шрам не болит?

— Так, давайте третий тост! — вклинился Игорь, торопливо разливая, и покрутил в воздухе пальцем, показывая кельнеру, что нужен ещё литр шнапса. — У нас сегодня праздник, не надо грызться.

— Предлагаю за хорошие продажи, — поддержал его Астролягов.

— Матвееву безразлично, как продаётся твоя книга, — желчно высказался Григорий, всячески показывая, что зелен виноград. — Ему даже всё равно, как продаётся мега-хит Черкизона. Начальству важен месячный валовый объём, не имеющий имени. Начальство вложило деньги в офис, полиграфию и склад, а теперь ждёт прибыли от реализации отгруженной продукции. Единственно, кому ты небезразличен, так это оптовикам. Да ещё отдел сбыта помнит наши названия.

— Погоди, я не это хотел сказать, — заторопился Тантлевский, чтобы не выпустить из рук бразды правления. — Третий тост…

Все опустили посуду, чтоб не чокаться, но, вопреки ожиданиям, он оказался не за Холокост. Автор опять сумел всех удивить.

— Третий тост я хотел бы поднять за Лёшу, это он научил меня писать, — скромно закончил Игорь.

В кабаке повисла тишина. Слышно стало, как в подсобке тайком завели граммофон без трубы, из которого полились звуки нацистского марша. Или это была негромкая магнитофонная запись? Все уставились на самого зелёного сотрудника, который оказался учителем ведущего редактора.

— Чему научил?

— Переписывать, — поведал Тантлевский. — Вырабатывать стереотипы речевых оборотов на примере удачных стилистов, которым хочется подражать. Когда-то давным-давно, когда Матвеев озадачил меня поручением написать первый роман, я шёл домой и встретил Алексея. А он взял и походя дал мне самый ценный, наверное, в моей жизни совет — переписывать от руки понравившиеся куски литературных произведений. Просто переписываешь. Главное, от руки, чтобы нейронные связи в мозгу нарастали.

— Я об этом заметку делал, — Астролягов покраснел. — Потом Игоря случайно на районе встретил и рассказал. Сам не пробовал.

— В самом деле? — заинтересовалась Катя. — Так можно?

— Запросто! Только много трудиться надо, — хвастливо ответил Тантлевский. — Я упёрся рогом и добился успеха.

— Чем ты заплатил за успех? — не отрываясь от смартфона, спросил Ринат Литвинов.

Лицо Игоря окаменело. Он долго буравил взглядом сквозь холодно поблескивающие очки, сдерживаясь.

— Кровными узами, — сказал он не понятно ни для кого, кроме, возможно, Литвинова, между которым у него протянулась невидимая связь.

— Достойная расплата за успех, — только и ответил Ринат.

Когда вышли из «Мюнхенской пивной», выяснилось, что Григория, мрачно бухавшего весь вечер, развезло, и он начал орать в темноту дворов Измайловского проспекта:

— Не идут? Да, не продаются! Но почему шлак? Где оценщик? Оценщик кто? Где все эти Квасиры литературного анализа? Где Дзиннаи критического разбора?

— Кто все эти люди? — негромко справился Ринат у плетущегося рядом Димы.

— Это не люди, это карлики, — с отвращением выдавил редактор фентэзи и едва не стравил сквозь бороду от возникших пред внутренним взором образов. — Квисир возник из смеси слюны ванов, блин, и асов.

— Всех троих?

— Не спрашивай, как и куда натекло, — Дима еле сдержался. — Слюнного голема пристроили к делу сторожем источника мудрости, и он стал сам главным мудрецом, потому что, что ты охраняешь, то ты и имеешь.

Ринат побоялся спрашивать про Дзинная.

— А Дзиннай, — мстительно продолжил Дима, — был ниндзей, которого тренировали высиживать в чане с жидкой глиной. Он забрался в нужник и заколол копьём сёгуна, а потом погрузился с головой и дышал через тростинку, так что охрана его не увидела. В этом вся наша критика. Что, и тебя замутило?

Задворки улицы Рубинштейна способны были смутить даже доктора Франкенштейна. Суровость Петербурга в самом его центре зашкаливала под конец ноября. Пошёл мокрый снег. Энергосберегающий фонарь светил мертвенным синеватым огнём. Путь к крыльцу преграждал «Ford Transporter». На его заляпанных задних дверях неизвестный автор написал пальцем: «Помой меня», «Дьявольская колесница» и «Сдохни, Генри Форд».

Астролягов с пьяного испуга постарался выкинуть из головы, какое проклятие легло на водителя нечистого транспортного форда, но мысль всё думалась и думалась, так что до квартиры Алексей добрался изрядно встревоженным.

Предупреждённый домофоном Сахаров ждал у открытой двери.

— Прошу прощения, я только что из-за стола, — оправдывался Астролягов в ответ на приглашения хозяина. — Обмывали новую книгу Игоря Тантлевского.

— Ещё одну? — удивился Владимир Ефимович. — Опять бестселлер?

— Пока не знаю, но никто не сомневается, — выдал щедрый аванс Астролягов. — Вы его читали?

— Только самые первые. Умело написаны. Не талантливо, но умело, хотя кто бы мог подумать. Да вы проходите!

— Спасибо-спасибо, я на секундочку заскочил. Мне бы рукопись забрать.

Владимир Ефимович принёс толстую папку с распечаткой «Много чести». Астролягов достал и пересчитал деньги. Денег было много. Сахарову за переписывание Черкезишвили по предварительной личной договорённости Матвеев отвалил сполна.

— Прямо из рук в руки, — Сахаров синхронно разжал пальцы правой и сжал пальцы левой.

Астролягов чуть не выронил увесистую папку, взмахнул, чтобы удержать, и осмелился спросить, чтобы скрыть смущение:

— Как вам роман, если честно?

Старик, не скрываясь, хмыкнул:

— Сразу видно новичка, который всё не уверен, какашку ли собачью он подобрал. Ничего, скоро оботрётесь, привыкнете. А текст… Ну, предсказуемый текст. Другого я от Маркиза не ждал. В нашем с ним возрасте люди растут только вниз. Самое лучшее достижение — это борозды не портить. Я вас утешу, часто приносят тексты хуже.

— Я ведь был его фанатом, — признался Алексей. — Читал все его детективы, ценил их… пока в издательстве не столкнулся лично. Теперь удивляюсь, что в них находил.

Астролягов помнил, что постиг красоту авантюрного романа Черкезишвили, но теперь не мог сформулировать, в чём она заключается. Он подумал, что Сахаров зря переписывал «Много чести». Её надо было заслать в печать такой, какая есть. Возможно, без участия корректора. Полностью в авторской редакции.

При этих словах динозавр литературной обработки как будто окреп.

— Сукина сына выручает Система, — искренне вздохнул он, убирая пачку купюр. — Знаете, как Серёжа Довлатов писал в «Ремесле», что бездарная рукопись побуждает к низким требованиям? По этой причине в ней выискивают удачные места, возводят частность в абсолют и начинают с текстом возиться как с шедевром, приводя в читабельный вид. В советское время так зарубежную прозу любили полировать. Да и по сей день традиция сохранилась, не будем душой кривить, — Владимир Ефимович непроизвольно поморщился, голова его затряслась и он с горечью продолжил: — Интересное же произведение задирает оценочную планку тем выше, чем лучше текст. С высоты этих требований начинают выискивать огрехи. Находят, конечно, никто не безупречен. Но, чтобы оправдать затраченные усилия, отдельным ошибкам придают характер общего недостатка и на этом основании зарубают рукопись. Много их похоронено до печати, по-настоящему талантливых вещей.

«А вы?» — чуть было не спросил Астролягов, но сдержался, видя, как старика колбасит.

Выйдя во двор, он плюнул на дьявольскую колесницу и всю дорогу домой жалел, что не спросил.

— Слюнные големы, — бормотал он. — Карликовые стражи в нужнике критического анализа.