Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

Шашки к бою!

Скупой декабрьский закат отгорел быстро, и все вокруг стало синим — небо, сосны, снег.

Конники выстроились полукругом на лесной прогалине. Раздалась команда "Шашки к бою!" — и пятьсот клинков сверкнули стальной синевой.

Конники подняли шашки над головой эфесом к себе, а затем коснулись плеч остриями клинков. Кони переступали с ноги на ногу, стоя в глубоком снегу.

На торжественную церемонию съехалось три эскадрона. Другие остались за дальним синим лесом, откуда доносилась канонада.

Генерал-майор Доватор спешился, снял серую каракулевую шапку-кубанку, опустился на колено, преклонил голову, поцеловал край знамени и принял его из рук командарма Рокоссовского и члена военного совета 16-й армии Лобачева.

Доватор поднялся, отряхнул снег с бекеши цвета хаки, борта оторочены серым каракулем, вскочил в седло и произнес короткое горячее слово. Он впервые назвал своих казаков гвардейцами. Прозвучала клятва: "Москвы не отдавать!"

Командир эскадрона Георгий Соболь подъехал к Доватору на Нарциссе. Жеребец донских кровей с золотистой гривой, с лысиной на лбу, казавшейся в ту минуту синей, и в чулках, которые то виднелись, то были скрыты снегом.

Соболь вложил в ножны шашку с рукоятью из черненого серебра, ладную дедовскую шашку. Она по наследству переходила от отца к сыну в казацком роду Соболей из донской станицы Усть-Медведицкой.

И дед и отец Соболя не знали иного оружия, кроме клинка, пики и ружья, а их внук и сын Георгий стреляет из миномета, пулемета, вооружен автоматом. Он научился воевать и в пешем строю, когда на коней навьючены минометы в разобранном виде, ящики с минами, патронами, станковые пулеметы.

Казачья удаль, однако, осталась. В горячие минуты боя Соболь залег за немецкий пулемет, хотел отрезать путь фашистам. Его коновод и земляк Василь Бескокотов зацепил повод себе за ногу, чтобы не ушли кони, и аккуратно подавал ленту. А в начале боя, когда они на полном галопе ворвались в деревню Горбово, Бескокотов снес шашкой голову настигнутому гитлеровцу. Такие же лихие рубаки — кубанцы Несветайлов, Петренко и Чередниченко — земляк Соболя.

Соболь принял знамя, поставил его у стремени на носок сапога, развернул дончака и пустил вдоль фронта.

За острыми плечами бурки мельтешил на ветру башлык, при солнечном свете он нестерпимо алел.

На пол-лошади сзади, с шашками наголо, ехали ассистенты знаменосца Саркисян и Воробьев.

В бою за Горбово Саркисян догнал фашиста с автоматом. Тот пытался залезть на дерево и уже поставил ногу на сук, но это было последнее, что он успел сделать в своей жизни. Рядом с Саркисяном скакал башкирский богатырь Султанов. Он сбил фашиста с ног ударом кулака и прикончил его. После боя Султанов появился в эскадроне с опозданием: он успел залезть на церковную колокольню и рассчитался там со "звонарями" — немецкими автоматчиками…

Казаки стояли в строю, держа равнение направо, и провожали глазами гвардейское знамя с изображением Ленина. Алое знамя казалось в сумерках темно-вишневым.

Знаменосец с ассистентами проехали на правый фланг. Конники смотрели на знамя, не отрывая глаз.

Эскадроны тронулись с места. Кони утаптывали снег. На лесной прогалине слышались приглушенные удары копыт, поскрипывание седел, бренчание уздечек и ржанье коней.

Темное небо над головой, сине-серый снег.

Конники держали путь туда, где недавно отгорел за лесом закат и откуда доносились раскатистые голоса пушек.

Я не отважился в праздничной суете заговорить с Доватором, к нему уже подвели коня. Мне вызвался помочь расторопный старший лейтенант Соболь. Он гаркнул, с удовольствием смакуя новоявленное слово "гвардия": "Товарищ гвардии генерал-майор, разрешите обратиться!!!" — и представил меня. Доватор повернулся ко мне, на боку у него висел маузер. Он сокрушенно развел руками, держа повод, готов вдеть ногу в стремя, пусть капитан не обижается, разговор придется отложить до следующей встречи, очень торопится, нужно проверить, как смастерили вьюки для разобранных станковых пулеметов. Насколько я понял из обрывков разговора с Соболем, Доватор требовал, чтобы вьюки для пулеметов было удобно приторочить, чтобы они не натирали холку коню и чтобы не бренчали-тарахтели, когда коня ведут на поводу и даже когда кони идут рысью. Была еще одна срочная забота: не во всех эскадронах лошади перекованы по-зимнему, а заболоченные низинки заледенели, и задние копыта скользят…

9 декабря

Следующая встреча не состоялась.

19 декабря корпус Доватора перерезал шоссе Волоколамск — Можайск, преследуя противника по глубокому снегу. С крутого берега Рузы Доватор заметил у села Дьяково отряд отходивших фашистов. Он приказал командиру дивизии Тавлиеву, ехавшему рядом: "Развертывай быстро дивизию и рысью в обход Палашкина…"

Это был последний боевой приказ, отданный Доватором. Он спешился, оставив своего Казбека отважному коноводу Саркису Акопяну, спустился к реке и собрался перейти ее по льду. Разведчики доложили, что немецкий гарнизон отходит, в деревне тихо.

Доватор решил, что фашисты из Палашкина ушли, и двинулся вперед, туда, где, спешившись, лежал на льду передовой дозор. Рядом с Доватором шли политрук командирского эскадрона Карасев и еще несколько кавалеристов из охраны штаба корпуса. Они пробежали по льду уже полдороги, но достичь берега не удалось. Из кустов на берегу Рузы ударила пулеметная очередь.

Доватор упал, к нему бросился адъютант Тейхман, его скосили новой длинной очередью. Полковник Тавлиев также был убит наповал. Карасев кинулся к ним, но не добежал нескольких шагов. Группу кавалеристов постигла та же участь…

Несчастье произошло 19 декабря в 14 часов 36 минут.

Коновод Саркис Акопян был свидетелем трагедии. Бой продолжался, он стрелял из автомата с колена, был без шапки и рукавиц, по щекам текли слезы…

Казаки атаковали Палашкино в конном и пешем строю, отомстили за своего любимца.

В сумерки Доватора перенесли на западный берег Рузы. По улице деревни, затихшей после боя, Акопян вел под уздцы боевого коня. Конь был запряжен в широкие розвальни, на них лежало тело Доватора, накрытое буркой…

Не удалось мне выполнить поручение редактора "Красноармейской правды" бригадного комиссара Миронова. Но все слышанные позже отзывы о Доваторе давали новые поводы для огорчения и подтверждали характеристику, которую дал ему в первые дни знакомства К. К. Рокоссовский:

"Хорошее впечатление произвел на меня командир корпуса Лев Михайлович Доватор. Он был молод, жизнерадостен, но вдумчив и хорошо знал свое дело. Уже одно то, что ему удалось вывести корпус из вражеского тыла боеспособным, говорило о талантливости и мужественной решительности генерала".