Моя жизнь среди бельгийцев

Письмо девятое. УСТРАИВАЙСЯ!

— Кофе, пожалуйста, — попросил я кельнера. Я сидел в старом кафе со множеством зеркал в блестящей медной оправе.

Он изображает нечто вроде поклона, затем исчезает и возвращается только через десять минут. Пробурчав какие-то загадочные слова, он ставит поднос на столик. На подносе находятся: металлический кувшинчик с молоком, два кусочка сахара в обертке, пирожное размером с детскую ручонку, кусочек шоколада площадью в почтовую марку, ложечка и странная башенка из стекла и посеребренного, металла, сильно напоминающая шахтерскую лампу.

— О! — вырывается у меня возглас удивления.

Ибо эта башенка есть не что иное, как одна из разновидностей старых бельгийских фильтров для кофе, ныне все чаще вытесняемых пластмассовыми приборами разового употребления.

Фильтр — это украшение истинно бельгийского кафе. Это устройство для кофепития обладает самой яркой индивидуальностью в мире.

Я созерцаю его с одобрением и любопытством. Стеклянная чашка в низком металлическом подстаканнике. Над прозрачной шейкой чашки возвышается металлическая голова — купол со свежемолотым кофе и кипятком, который должен найти себе дорогу вниз через тонкое ситечко. А на самом верху — солидная металлическая крышка с шишечкой.

Настоящее произведение искусства.

Желая выразить шедевру свое восхищение, я беру его за блестящее ушко. И тут же вскрикиваю, потому что обжигаю себе пальцы. Тогда я осторожно начинаю поворачивать поднос, чтобы осмотреть конструкцию со всех сторон. Отполированная до блеска синтетической пастой, она излучает благородство. На подставке выгравировано ее имя — «La Noble Rose»[21]. На крышке — изящный цветочек.

Через пять минут восхищения мне приходится констатировать, что в нижнюю часть из верхней просочилось пока что всего четыре капли кофе. Я стараюсь не выказывать своего нетерпения. Я-то знаю, какие процессы происходят в настоящем бельгийском фильтре. И вовсе не собираюсь их подгонять, как это делают неопытные люди, которые поднимают крышку и начинают помешивать содержимое. Это нарушает равновесие в работе фильтра. Аромат и вкус кофе прямо зависят от того, как распределился и утрамбовался под ситечком кофейный порошок. Тонкое искусство, для овладения которым нужен большой опыт и врожденное чутье. Я встречал весьма понятливых людей, которые прожили много лет в Бельгии, но так и не усвоили, с каким усилием ситечко должно давить на кофе. Немножко недожать — и вода процеживается еле-еле, а каждая ленивая капля обрушивается на ваши нервы как при пытке водой. Немножко пережать — и вода каскадом низвергается через ситечко, а результат настолько бледен, что хоть пускай золотых рыбок.

Через десять минут я чуточку забеспокоился.

С единственной целью убедиться, осталась ли еще вода в металлическом куполе, я легонько приподнимаю крышку. Да, вода на месте. Но шишечка крышки еще так же горяча, как и ушко, и я вторично обжигаю себе пальцы. От неожиданности я роняю крьцпку на молочник, молоко разливается по подносу белой лужицей, в которой плавает и тает шоколад.

Две барышни, похрустывающие вафлями за соседним столиком, бросают взгляд в мою сторону и сочувственно улыбаются. Они сразу признают во мне иностранца — ведь этого не скроешь. Я поднимаю крышку с помощью салфетки и вновь водружаю ее обратно на шахтерскую лампу.

Через пятнадцать минут донышко чашки, что в подстаканнике, уже не просматривается. Я наблюдаю, как тяжелые капли постепенно собираются под металлическим куполом и медленно падают. Украдкой бросаю взгляд в сторону барышень — не следят ли они за мною, но они как раз заказывают официанту вторую порцию вафель. Тогда я быстро поднимаю с помощью той же салфетки крышку прибора, хватаю ложечку и начинаю помешивать. Никакого результата. Я соображаю, что нужно приподнять ситечко, чтобы оно не так сильно давило сверху на кофе. Я засовываю ложечку под край ситечка в нижней части купола.

Интересно, какой температуры должна быть вода, чтобы фильтр мог нормально работать? Одни специалисты считают так, другие эдак. Собственно говоря, и здесь все решает интуиция — важнейшее качество, отличающее бельгийца от других представителей рода человеческого.

Температура воды в моей серебристой шахтерской лампе, несомненно, была в несколько раз выше точки кипения. Когда я собираюсь вытащить ложечку, купол опрокидывается и обжигающий фонтан брызжет на мою правую руку. Я роняю ложечку, и она в обществе молочника летит на пол. От ужаса я вздрагиваю, моя левая рука делает рефлекторное движение и задевает «Благородную розу». Горячий кофе, столь кропотливо процеженный, выплескивается мне на колени, отчего я непроизвольно издаю довольно грубое восклицание.

Барышни перестают жевать третью порцию вафель, а кельнер подходит ко мне и спрашивает:

— Что-нибудь не в порядке, менеер?

Если бы мне поручили подыскать для Бельгии подходящий символ, я бы точно знал, откуда начать.

Чужестранцы, подобно мне воевавшие с настоящим старым бельгийским фильтром, никак не уразумеют, какой смысл видят обитатели королевства в своих кофейных башнях. Нидерландский мудрец Годфрид Бомане[22] даже спрашивает, почему официант не додает клиенту такой кофе, который можно пить сразу. Бомане не собирается ходить в кафе, где нужно ждать по полчаса, а потом еще производить опаснейшую работу с фильтром.

Эти чужестранцы не сознают, что в фильтре фокусируется глубочайшая особенность бельгийского характера.

Только тому, кто умеет настойчиво и терпеливо ждать своего часа, искать своего шанса, «устраиваться», фильтр придется по вкусу таким, каков он есть. Для остальных фильтр был и останется своенравной, непредсказуемой «вещью в себе», а кофе — горячим, пока его не трогаешь, и чуть теплым, стоит поднести его к губам.

— Жди своего часа. Débrouille-toi! Устраивайся!

Этот лозунг я впервые услышал, когда был в гостях у Шарля Дюбуа. За завтраком его младший сынишка раскапризничался, не сумев очистить яйцо. Отец прокомментировал: «Учись устраиваться сам, иначе ничего не добьешься в жизни».

С тех пор мне бессчетное количество раз приходилось сталкиваться с этим выражением повсюду и при самых различных обстоятельствах. Бельгиец всасывает его с молоком матери как сумму национальной морали. Старшие вдалбливают ему в голову, что нужно держать нос по ветру, ковать железо, пока горячо, и выходить сухим из воды. «Устраиваться» — значит самому себе прокладывать дорогу в жизни, перехитрить того, кто сильнее, найти выход из безвыходного положения, даже окольными путями идти вперед — словом, как выразился Дюбуа, «уметь жить».

Все это заключено в одном коротком слове «устраивайся»! Но не только зто.

Бельгийский школяр, не блещущий успехами, вынужден отбивать жестокие атаки разгневанного и разочарованного родителя, но вечером, украдкой пробравшись в гостиную, он услышит, как его «предок» утешает жену такими словами:

— Что ни говори, диплом вещь нужная, но самое главное, чтобы он потом сумел устроиться.

Девица, преждевременно оставившая филологию из-за молодого человека, который затем неожиданно уехал за границу, по протекции бургомистра устраивается на работу в министерство. «Ее знание языков и вообще образование оставляют желать лучшего, но она умеет устраиваться», — говорит, подмигивая, ее начальник.

Если Шарлю Дюбуа позарез необходимо заново побелить стену своего сада или подстричь кустарник, а свободного времени нет, потому что на отпуск он запланировал семейное путешествие на машине в Италию («пусть дети там чему-нибудь поучатся»), он принимается кашлять и звонит своему домашнему врачу.

— Нужно устраиваться, — улыбается он. И демонстрирует мне статистику последней забастовки медиков, во время которой число заболевших на его фабрике резко сократилось — среди мужчин до двадцати пяти, а среди женщин до сорока процентов от нормы.

— Причина? У многих бельгийцев одна болезнь — хронический бюллетень.

Когда старший сын Шарля, Карлос Дюбуа, готовился к отправке в подготовительный центр карабинеров, ему часами приходилось выслушивать героические были о том, как Взрослое Поколение спасалось от чистки картофеля на кухне, мытья полов в казарме, прополки сорняка в штабном палисаднике и шальной пули на стрельбище.

— В армии, — поучал его отец, — нужно одно: уметь устраиваться.

И он сел писать письмо сенатору Де Кристеларе, с которым в школе играл в одной футбольной команде. Не поможет ли господин сенатор Юному Поколению устроиться, например, писарем, и хорошо бы неподалеку, чтобы оно каждый вечер могло приезжать домой, а утром поспевать как раз к подъему флага.

— Устраивайся, как все гениальные люди.

Разве не гениально само по себе искусство наводить спасительные мосты, прокладывать кратчайшие дороги, разрешать самые неожиданные трудности, когда нет четкого плана и все спасение в хитроумной и моментальной импровизации?

Армия явила стране один из самых блистательных в отечественной истории образцов Искусства Устраиваться. Это произошло в 1914 году, когда бельгийцам пришлось отступать перед нашествием восточного соседа. Шаг за шагом двигаясь вспять, Дошли они до западного угла страны, где за речушкой зеленеют польдеры[23]. Там стояли они и «не могли иначе»[24]. Впереди противник, позади море. «Что делать?» — думают военачальники. Тут приходит к ним простой смотритель шлюзов и говорит: «Если, между прочим, открыть вот эти воротца, после вот эту дверцу, а потом вон ту заслонку, да при этом закупорить все трубы под железнодорожной дамбой между таким-то и таким-то городом, тогда вся округа уйдет под воду и никому больше хода не будет»! «Чудеса», — сказали генералы и велели сделать, как советовал смотритель. Так остановило врага тайное оружие бельгийцев.

— Искусство Устраиваться — древнее искусство, — говорит Шарль Дюбуа. Его лицо сияет удовлетворением. Ему вовсе не кажется, что слово «искусство» здесь неуместно; скорее напротив, для него это словосочетание обозначает, пожалуй, единственное национальное качество, которым он мог бы гордиться безоговорочно. — На мой взгляд, — продолжает он, — разгадка в том, что эти земли на протяжении веков служили добычей иноплеменных завоевателей и чужеземных тронов. Население все время попадало в чрезвычайное положение, когда приходилось хвататься за соломинку, а после зализывать раны. Чтобы остаться в живых, люди шли на любые уловки. Кто не взял силой, тому нужно брать хитростью. И народ запечатлел себя в средневековом зверином эпосе о рыжей шельме Рейнарте-Лисе, который так ловко сумел надуть короля и всю мстительную свору охотников. Это умение прятаться и ускользать перешло по наследству, так что потомки Рейнарта стали ловкачами по профессии, точнее, по призванию. В годы войны, например, они ухитрились организовать самый черный рынок на свете. Люди усвоили, что нужно глядеть в оба, если хочешь видеть будущее. То, что хочешь удержать, не упускай из рук. Когда надо спасать голову, рассчитывай только на собственные ноги.

— И это, — замечает Шарль Дюбуа, — осталось у бельгийцев в крови.

Когда бельгиец едет по шоссе, покажи ему сплошную разделительную полосу, и он обязательно пересечет ее, ликуя, что хоть на мгновение может натянуть нос высоким властям, которые заставляют его ездить строго по правилам.

От красной Линии на архитектурном проекте его пробирает дрожь, и он тотчас же изобретает предлог, чтобы поставить дом на несколько метров впереди или позади этого рубежа.

Он выбирает парламент, который должен принимать законы, а потом использует своих депутатов для того, чтобы они помогли ему эти законы обойти.

Уплату налогов он считает национальным долгом тех, кто не в состоянии от этого уклониться.

— Идем, — предложил Дюбуа, — выпьем беленького в «Бельгийском павильоне».

— По стаканчику женевера[25]?

— Да. Или тебе не нравится женевер?

Я поспешил его успокоить. «Нет» может быть легко понято как отказ от приглашения, а я уже рассказывал тебе, что в Бельгии это небезопасно.

— По-моему, это великолепный напиток. Но я слышал, что в ваших кафе не разрешено подавать крепкие напитки?

— Совершенно верно, — сказал Шарль Дюбуа. — В пивных алкоголь продавать нельзя. Запрещено законом. Это одна из строжайших социальных мер, принятых после первой мировой войны.

— Так как же?!

— Что — как же? Общественность страны вела долгую и трудную борьбу против пьянства как страшного бича, издавна терзавшего народ. Я от всего сердца приветствую этот закон.

— Но...

— Но было бы негуманно применять его на каждом шагу. Спору нет, править необходимо сильной рукой, но на что-то нужно смотреть сквозь пальцы.

— Да, обычаи и нравы за последние годы очень изменились...

— Конечно. Еще один довод в пользу гибкой политики.

— Почему же вы не добьетесь смягчения этого закона?

— Об цтом не может быть и речи! Дай людям палец, и они руку откусят. Ну, так как, будем пить женевер или нет?

— С удовольствием.

Хозяин «Бельгийского павильона» достает откуда-то снизу большую бутылку и наливает нам, три раза подряд, по рюмочке.

— А если вдруг придут жандармы?

Хозяин смеется:

— Как-нибудь устроимся.

Мы приятно провели полчаса за столиком «Бельгийского павильона», как вдруг к нам подошел хозяин. Он поставил на столик три рюмки женевера — одну для себя, две для нас (за свой счет) — и положил перед Дюбуа папку с какими-то бумагами.

— Ты можешь покончить с этим на следующей неделе? — спросил он.

— Думаю, что да, — ответил Дюбуа.

— Без осложнений?

— Завтра я увижу секретаря кабинета и попрошу положить твое дело сверху.

— Родственник?

— Я был тренером футбольной команды, где он играл центральным нападающим.

— Ты везде найдешь дорожку.

— Черный ход есть в любом подъезде.

Они похлопали друг друга по плечу, и мы выпили еще по одной.

— Мировой парень, — сказал Шарль Дюбуа, когда мы с раскрасневшимися лицами побрели домой.

— Ты работаешь на него? А я считал, что ты в этой фирме, как бишь ее...

— Ну да! Я просто немножко помогаю ему с бухгалтерией. После службы, понимаешь?

После службы! Если приглядеться к бельгийцам, то возникает впечатление, что рабочее время в этом государстве начинается как раз «после службы».

Шарль Дюбуа немножко помогает с бухгалтерией. Его сын Карлос каждую субботу «занимается страхованием». Их сосед «в свободные минуты» ездит от сада к саду с лопатой и деревянными граблями. Их соседка вечерами... впрочем, это не относится к делу, но кругленькую сумму она уже успела сколотить.

Уравновешенные бельгийцы, днем исписывающие толстые гроссбухи в конторах и вежливо отвечающие на звонки в присутственных местах, «после службы» летят сломя голову в дансинг, чтобы здесь ударить из джазовых батарей. Толпы учителей математики спешат после уроков к друзьям и знакомым помогать им в «исчислении налогов». Архивариус Рейнаарде, защитивший диссертацию о кладах древнеримских монет в окрестностях родного города, вдруг оказывается исполнителем модных песенок, стяжавшим в этом качестве немалый успех и доход.

Если кому-то из знакомых нужно освежить малярной кистью забор или починить радиоприемник, владелец «Юдолалии» говорит ему доверительным тоном:

— Надеюсь, вы не собираетесь расходовать на это слишком много. У меня есть человек, который занимается этим после службы. Если Я его попрошу, он сделает все что нужно, и по божеской цене.

Помню, я собирался купить машину. Отправился к дилеру[26] и только было пустился в подробнейшие расспросы как в контору неожиданно ввалился мой знакомый Франс Де Кристеларе, племянник сенатора Де Кристеларе, старого друга Шарля Дюбуа.

— Тебе нужна машина?

— Понимаешь, такси и прокат мне больше не по карману.

— Новая?

— Гм... Не знаю...

— Послушай, у меня есть знакомый парень, который после службы продает директорские машины. Если Я его попрошу...

Директорские машины, дорогой декан, это такие машины, которыми пользуются директора крупных фирм и которые практически не успевают износиться. Стоит им немного поработать, как из престижных соображений их заменяют новыми, с иголочки, сверкающими лимузинами. Блеск машины отражается на ее пассажирах.

Я бы с удовольствием купил себе новую, но дружба обязывает. И я позволил Де Кристеларе оказать мне дружескую услугу. Когда я в первый раз приехал в новой машине на виллу «ЮДолалия», хозяйка дома, оглядев через окно мою собственность, изрекла:

— Смотрите ка, у вас новая машина? Если бы вы меня предупредили... Я знаю кое-кого, кто мог бы достать директорскую машину...

В Бельгии, должно быть, колоссальное число директоров, потому что мне постоянно встречаются люди, у которых есть знакомые, перепродающие директорские машины. По божеской цене. А если ОНИ их попросят...

Не пугайся поэтому, дорогой друг, если я попрошу тебя срочно выслать мне денег. Из-за чрезвычайно выгодных покупок в кредит у меня не осталось почти ни цента. Потому что машиной дело не кончилось. Мои друзья помогли мне обставить всю квартиру. В гараже поблескивает моя директорская машина, в кухне гудит машина для мойки посуды — демонстрационный экземпляр, в гостиной разговаривает сам с собою телевизор с выставки. Оказывается, у Дюбуа есть знакомый, который работает на ежегодных промышленных выставках. После службы.

Кроме того, я купил три фотоаппарата, магнитофон, пишущую машинку, партию зажигалок (когда вернусь, буду дарить их как сувениры), велостанок, вафельницу и тостер. Племянник моей привратницы знает одного человека, который работает в Западной Германии и регулярно подвозит эти вещи в Бельгию, за полцены или около того. По просьбе племянника «он уступит вам их со скидкой».

— Такого шанса упускать нельзя ни в коем случае, — говорит мне каждый, кто приходит в гости. — Послушай, ты ведь совсем недавно в Бельгии, а уже здорово научился устраиваться!