Моя жизнь среди бельгийцев

Письмо четвертое. ВИЛЛА «НАША МЕЧТА».

Самая большая авантюра, в которую может впутаться начинающий бельгиец, — это строительство собственного дома. Позже оно становится для него и самым большим идеалом.

У нас во Фламии на город смотрят как на единое целое, которое сообразно основополагающим принципам возводят, расширяют, приводят в гармоническое согласие с окружающей средой. Здесь, в Католическом королевстве на Северном море, город — это случайное скопище домов, один возле другого, старый подле нового, великан рядом с карликом.

С пеленок усваивает бельгиец поучения народных мудрецов, что из песчинок слагаются горы, что свой очаг дороже золота и каждый должен мести перед своей дверью. Поэтому начинает он с того, что навешивает дверь.

Бельгиец-дебютант не представляет себе жизни без собственного дома, который он будет строить и благодаря которому превратится в единовластного хозяина кучки камней.

Едва успеет он вскружить голову своей невесте, как тут же хватает лист бумаги, прикалывает его кнопками к доске — и давай рисовать один за другим проекты разных дворцов. После чего соблазненная весталка берет дело в свои руки.

Между прочим, дорогой брат, в Бельгии строительство дома, как я заметил, — занятие женское Супруга Хозяина Дома создает проект, осуществляет общее руководство, является движущей силой всего предприятия и постоянно видоизменяет план дома. Муж старается отличиться в рытье подвалов, водоотводных канав и подвозе тачек с песком, угощает пивом каменщиков и утешает архитектора. Потому что для строительства дома принято обязательно приглашать архитектора. Никто, правда, не знает, какова же его роль и в чем заключаются его функции. Пожалуй, ты будешь недалек от истины, если сравнишь архитектора со священником, который совершает обряд венчания. Архитектор освящает брак между строителями и стройматериалами. Он имеет законное право утвердительно кивать в ответ на предложенные ему планы Дома. В его распоряжении, кроме того, бывает чертежник, который может с большой точностью скопировать проект Супруги Хозяина Дома, чтобы представить его на утверждение официального органа, работающего под девизом «Урбанизация».

Однажды в моем присутствии одного бельгийского архитектора рекомендовали как человека, у которого можно посмотреть великолепные заграничные журналы по современному интерьеру — за гонорар.

В глазах Супруги Хозяина Дома архитектор такой же стройматериал, как и все другие, которыми она лично распоряжается. Она говорит «мой архитектор» так же, как говорит «мой парикмахер», «мой мясник», «мой доктор». О докторе или парикмахере своего мужа она говорит «наш».

В один прекрасный день я получил приглашение от знакомого Именитого Горожанина, жителя Рейнаарде.

Я уже знал, что бельгийцы его круга приглашают гостей, как правило, лишь тогда, когда собираются дать торжественный обед. (Гостеприимство и дружеская обстановка здесь часто диктуются строгим протоколом.) Поэтому я облачился в парадный черный костюм, купил цветы для Супруги Хозяина Дома и конфеты для детей. С конфетами я промахнулся, лучше было бы купить комиксы, потому что детей у них не было.

Меня ждал накрытый стол. Угощение было таким обильным, что мой черный костюм едва не лопнул на животе. Между двумя - — гзайы-ленными, из подвала — бутылками вина хозяева дома устроили мне перекрестный допрос. Им непременно хотелось узнать абсолютно все о нашем автомобильном парке и шоссейных дорогах, туристических бюро и отелях, ресторанах и казино. Я что-то импровизировал насчет Бессалонии, поскольку еще не хотел открывать моего истинного происхождения. Супруга Хозяина Дома осведомлялась также насчет возможностей импорта кованых дверных петель, глазурованной плитки и чугунных каминных решеток.

— Я начинаю строиться, — пояснила она. — Совсем за городом.

— Proficiat[5], — откликнулся я и невольно бросил взгляд на ее мужа.

— Я тоже принимаю в этом участие, — произнес он с вымученной улыбкой.

Мы сидели в удобных салонных креслах, пили кофе с коньяком, я отчаянно боролся с послеобеденной дремотой, как вдруг Хозяйка спросила:

— Вы не хотите взглянуть на наш участок?

— Но, дорогая... — бледнея, промолвил ее муж.

— Гм.. право... — сказал я.

Это была полоса земли метров сорок на сто. По обеим ее сторонам тянулись капустные поля, сзади она упиралась в рощицу Мимо вилась посыпанная песком дорожка, дополняя близкое сходство с антуражем фламандского сельского романа. Вдали, за вереницей тополей, виднелись колокольня, водонапорная башня и фабричная трубы. Участок обрамляли шеренги бетонных столбиков, возле которых лежали бетонные балки, ждавшие, чтобы их насадили на столбики. Осталось место и для зеленого лужка.

— Здесь так тихо, — сказала Хозяйка.

Она остановила «мерседес» на дороге, и мы затопали через высокий бурьян к деревянному домику, который притулился возле самой рощицы. Из времянки мы вытащили скамейку, два соломенных стула и уселись.

— Правда, очень живописный участок? — спросила меня Хозяйка.

— Да, очень, — согласился я.

— Метр стоит пятьсот франков, — сказала Хозяйка.

— Пятьсот франков? — удивился я.

— Но, дорогая... — промолвил ее муж, совсем побледнев.

Потом начало моросить, и мы расположились во времянке, куда горничная должна была принести закуску для пикника.

Лучшее время в жизни бельгийца, дорогой брат, наступает тогда, когда он покупает участок земли и готовит его к вторжению каменщиков и бетонщиков. В те месяцы, когда он ездит «навестить свой участок», в его сердце поселяется весна.

Бельгиец был всегда тесно привязан к земле. В своей Национальной Песне он поет о твердой решимости «не уступить врагу земли ни пяди». Во фламандском эпосе я читал, что горожане Грунинге в 1302 году, прежде чем развеять в прах славу французского рыцарства[6], вкусили по горсти родной земли. И как только земля проникла в их чрево, грудь их переполнилась неистовой яростью. Кажется, это была сырая глина с прибрежных полей вдоль реки Лейе.

Короче говоря, бельгийцам так часто приходилось отстаивать свои земли от покушений, столько пережили они оккупаций, аннексий и протекторатов, что в конце концов нашли единственный выход. Они завоевали самостоятельность. А в ожидании того дня, когда на всей территории государства воцарится полная безопасность и общинное правление, каждый из них позаботился о своем собственном кусочке отечества, чтобы почувствовать себя гордым и свободным его сыном.

Что же делает бельгиец, вступив во владение собственной полоской земли? Он окружает ее изгородью. Он хочет совершенно точно знать и видеть, что принадлежит ему и до каких пределов можно приближаться посторонним. Для того чтобы никто не усомнился в серьезности его намерений, он и сооружает изгородь, преимущественно из бетона. Столбики отливают предпочтительно в виде древесных стволов и окрашивают в зеленый цвет, дабы они гармонировали с ландшафтом.

По воскресеньям вся семья отправляется за город, «навестить свой участок». Дети едут на велосипедах, так как им полезно двигаться, родители — на машине. Они гуляют по соседним лугам, пренебрежительно спрашивают о том о сем местных жителей. Потом отец немного пропалывает участок, очищая его от чертополоха, а мать рулеткой измеряет периметр, чтобы проверить, не перенес ли кто-нибудь ночью пограничные столбы.

Далеко за горизонтом, может быть, гибнут миры, а здесь прилежная пчелка, жужжа, перелетает с одного цветочка клевера на другой.

Как строят в Бельгии?

Методы строительства здесь в корне отличаются от тех, которыми мы по старинке пользуемся у себя во Фламии.

Бельгийцы сначала возводят фасад, а уж потом смотрят, осталось ли место и деньги на все прочее.

Фасад воздвигают сообразно окружающей среде. Если дом будет стоять в пригороде, то принимается в расчет стремление жителей пригорода интегрировать в своем быту дух столичной жизни. Если же дом строят в черте города, то очень рекомендуется оживить атмосферу каменных джунглей сельскими атрибутами, как-то: соломенной крышей, низкими, как у фермы, стенами и тому подобными знаками близости к природе. Когда же дом встраивается в шеренгу себе подобных, то монотонности можно избежать легкой игрой фантазии. Например, кладуг стены на три кирпича выше или ниже, чем у соседнего дома. Да и сами кирпичи бывают хорошим подспорьем. У одного дома они цвета вереска, у другого — красные, как маки, у третьего — желтые, словно куриная слепота. К этому прибавим всевозможные вариации с дверьми и окнами, крылечками и лестницами, цветными и белыми стеклами, палисадниками и гаражами.

Бельгиец исходит из посылки, что человеку на своем веку суждено возвести не так уж много фасадов и, во всяком случае, не более одного на каждый дом. Поэтому, прежде чем приступить к деду, он основательно изучит его теоретически. Приехав в Шварцвальд, Тироль, Испанию или Гифхорн, он тщательно возьмет на заметку все лучшее, что создано там по части фасадов. Затем он постарается синтезировать облюбованное, не упустив из виду, что Греция была колыбелью западной цивилизации и что пара дорических колонн плюс треугольный фронтон будут всегда на месте. В том числе и под одной из соломенных крыш, образцы которых можно заимствовать из каталога музея на открытом воздухе в Бокрейке[7].

Когда фасад воздвигнут, вслед за ним очень быстро сооружается все остальное. По сути дела, теперь уже следуют вариации на одну и ту же тему. Сразу же за фасадом идут холл, туалет и салон. Потом наступает очередь столовой. Молодежь называет ее по-английски — «ливинг», наверное, потому, что в ней почти или вовсе не живут. Напоследок строят кухню и чулан. О них много говорить не приходится. Самое главное — какими обоями их оклеить.

Поскольку каждому хозяину нужен уголок, где он мог бы уютно расположиться в кругу семьи, заняться выпиливанием по дереву или другим хобби, закусить и посидеть перед экраном телевизора, — бельгийцы ставят за чуланом сарай. Он не должен быть дорогим, главное — чтобы был по-настоящему уютным. Одни строят его из бетонных плит, другие кладут стенку в один кирпич. Для крыши великолепно подходит серый шифер. До сарая можно добраться по тропинке через газон, так что парадная дверь остается на замке, Пыль в дом не проникает, салон и столовая будут всегда чистыми на случай, если «кто-нибудь придет». Тут стоят новые столы и стулья, широкие кресла, столовое серебро в серванте и бутылка аперитива на камине.

Тот, кого не менее пяти раз принимали в салоне, уже вправе самовольно пересечь газон. В сарае ему вручат кружку пива. Теперь он не просто гость, а близкий друг дома.

Да, чуть не забыл сказать о бельгийских крышах. Важнейшим их признаком является то, что их кладут сверху. В провинции Кемпен их принципиально кроют наискось — таков уж обычай этой равнины. В " других местах, подавая заявку на строительство, следует помолиться о благополучном исходе дела.

Вечером в Бельгии плотно задвигают все занавески, с грохотом опускают на витринах металлические шторы, глаза окон прячутся за ставнями.

Люди заползают в свои панцири.

Каждый домик посреди парка становится крепостью. Каждая квартира уединяется в свой темный уголок. Видно только пятнышко света. Его излучает лампочка на верху фасада, освещая табличку с названием виллы.

С названием мечты.

Недавно Именитый Горожанин из Рейнаарде пригласил меня снова зайти к нему «поболтать». Когда мы опорожнили две бутылки, он выложил мне свою проблему. Не найдется ли у меня подходящего названия для его виллы?

Супруги жили уже целых три месяца в новом доме возле Кемпийского леса, дошли почти до отчаяния, но не могли придумать, как назвать свой дом. Фасад уже выкрашен в белый цвет, над соломенной крышей гордо озирается по сторонам петух из кованого железа, у калитки возвышается старый уличный фонарь и лежат два красных колеса от телеги, дорожка вокруг дома и к гаражу в виде амбара давно выложена настоящим булыжником — словом, виллу можно было бы считать завершенной, будь у нее к тому же еще и название. Кузнец, который выковал петуха и должен был сделать витиеватые металлические буквы для фасада, начинает уже терять терпение. У печатника лежат незаконченные визитные карточки с новым адресом. А лопающихся от зависти друзей нельзя пригласить на новоселье. По выражению лица хозяйки дома я понял, что дальнейшее промедление может стать роковым.

Хозяин же сохранял присутствие духа.

— Может, мы сначала прогуляемся по усадьбе, чтобы вы все посмотрели? Будет чудесно, если вы придумаете название, которое бы как-то передавало характер нашего дома.

Мы все обошли и осмотрели. В салоне стояли столы с витыми ножками и кресла, обитые красной кожей. Для столовой была импортирована испанская мебель. Три спальни были оборудованы в бретонском, фризском и английском стилях. Мы побывали также в маленькой мансарде, отделанной под каюту океанского парохода; среди прочего здесь были штормовой фонарь, рыбачья сеть и непромокаемая куртка-зюйдвестка на вешалке. В палисаднике, на свежевыбритом газоне, кокетливо теснились вокруг столика белые стулья с тонкими ножками, напоминающими балерину, которая делает фуэте. Роль задника декорации играли темно-зеленые ели, перед которыми на переднем плане сгрудилась стайка серебристых березок. Повсюду разливалось соловьиное пенье, и, когда я пошарил глазами по деревьям, хозяйка рассмеялась, на секунду выйдя из состояния тревоги, и пояснила:

— Это моя идея. Мы спрятали на веранде стереоустановку, а по веткам развесили динамики. Все записано на пленку и на пластинки.

Если бы дело стало только за мной, я бы присвоил этому дому имя из первой категории.

Домотопонимика в Бельгии подразделяет названия на разные, строго разграниченные категории. К первой относятся названия, в которых домовладелец хочет с детской непосредственностью выразить свое удовлетворение тем фактом, что у него есть наконец свой дом, свое собственное, ему одному принадлежащее жилье, которое он может оборудовать по своему вкусу, без всякого вмешательства посторонних лиц.

Названия этой категории воплощают человеческую гордость достигнутым результатом и некоторую толику изумления по поводу того, что идеалы все-таки могут становиться реальностью. Я думаю сейчас о таких названиях, как «Моя греза», «Наша мечта», «Наше гнездышко», «Наш покой» или «Сны сбываются». У других радость прорывается в остроумной шутке, которую несет в себе название. Всем прохожим должно быть ведомо, что хозяева дома видят в нем предел своих желаний и ничего больше не хотят от этого мира. Поэтому они пишут на фасаде «Сэм Саффит»[8]. Музыкально одаренные выводят над дверью «До-ми-си-ля-до-ре». Когда тетушка Шарлотта приезжает в гости и не сразу соображает, что все это значит, они дружным хором поют «Домисиль а до ре». Обожаемый кров, стало быть. И потом до колик в животе смеются над ее удивлением.

Я не стал предлагать названия первой категории. Я чувствовал, что хозяева дома уже давно перебрали всевозможные варианты и забраковали их как слишком обычные и распространенные. В самом деле, такие названия вы можете встретить на всей территории Бельгии: их дают самым разным Жилищам — от лесных бунгало в Арденнах до деревянных летних домиков на побережье.

Названий второй категории я тоже не трогал. Эту группу составляют названия цветов, деревьев и других растений. Осматривая усадьбу, я увидел только симпатичные ели и березки, но и они в Кемпене почти полностью перевелись. Газон едва ли шел в расчет, а в стеклянной теплице возле леска, которая помогала хозяину дома изредка тешить свою • аграрную ностальгию, мне удалось разглядеть только редиску и несколько кустиков савойской капусты. Я деликатно намекнул Безымянным, что они могли бы высадить какой-нибудь подходящий сорт цветов — рододендрон или подсолнух, например. Они улыбнулись устало. Сразу поняли, куда я клоню. Они уже выписывали с Лазурного берега орхидеи и другие экзотические растения, приглашали специалиста-садовника, который высадил их в отдельную клумбу на солнечном месте, сам менеер ухаживал за ними, но только собрались заказать кузнецу буквы для надписи «Ночная орхидея», как все цветы безжизненно поникли.

— Здешняя почва не годится для этих цветов, — вздохнула хозяйка.

С мужеством отчаяния перешел я тогда к третьей категории — женским именам. Сколько их, таких бельгийцев, которые стремятся поведать с фасада всему миру, как зовут их возлюбленную, их даму сердца! Вилла «Ивонна», вилла «Мари-Клер», вилла «Шанталь»... Я взял под локоть хозяина дома.

— Прошу прощения, но я до сих пор не знаю имени вашей жены...

Он взглянул на меня с ужасом.

— Нет, — воскликнул он, — нет, только не это!

Когда мы затем в салоне пили виски, размышляя о трудностях домотопонимики в Бельгии, мой взгляд упал на картинку, изображающую Тиля Уленшпигеля, веселого героя фламандского фольклора, символ бунтарства и острого ума. Шельмец стоял на каминной доске, под которой в очаге светилось электрическое пламя, и, улыбаясь, глядел в свое зеркало. Я приободрился и заговорил с хозяевами о названиях во фламандском духе. В этом случае жилище редко называют «виллой». Вилла — слово иноземное. А верующий патриот-фламандец живет не только для того, чтобы просто жить, но и для того, чтобы примером своим воспитывать Народ. Поэтому он называет свой дом «обитель». Так торжественнее. «Обитель» великолепно подходит для современной фламандской элиты, сказал я.

К этому прибавляется имя или фамилия. Их лучше всего выбирать из Культурного Наследия Своего Народа. «Обитель Тиля», «Обитель Уленшпигеля», «Обитель Неле», «Обитель Брейгеля»... Или «Обитель Рейнарта-Лиса» — для тех, кому ближе звериный эпос. Лица, увлекающиеся садоводством или сельским хозяйством, могут заменить слово «обитель» на «двор» или «подворье». Это привносит идиллический оттенок.

Менеер нашел, что во всем этом слишком много романтики.

— Нельзя ли побольше деловитости! Мы уже летаем в космосе. Завтра, того и гляди, бельгийцы тоже высадятся на Луне. Конечно, есть имена, которые никогда не утратят ценности. Но...

Хозяйка также выразила сомнение. В Болдербеке она как-то остановилась пообедать в одном придорожном ресторане. Так вот, это громадное строение, где электрический орган извергал модные шлягеры, называлось «Двор Брейгеля». При одном воспоминании об этом у нее начинается мигрень. Кроме того, по дороге из Схерперела в Слотер-дам она видела подозрительные заведения под названием «Рембрандт» и «Мемлинк». А ведь были такие художники.

М-да. Я не раз обращал внимание на то, с какой охотой жители Католического королевства присваивают имена великих художников и государственных деятелей кафе, пивным, дансингам и прочим общественным и увеселительным заведениям. Я встречал несколько «Дворов Рубенса», где пйд покровительством художника и дипломата эпохи барокко едят и пьют. Есть кинотеатр «Рубенс», периодически используемый как зал для состязаний борцов и боксеров. Я видел дансинги, где разноцветными неоновыми лампами выведены на фасадах королевские имена «Астрид», «Паола» и «Фабиола».

Любопытно, что зачастую названия соответствует определенному разряду и характеру заведения. Брейгель заставляет вспомнить те народные харчевни и пивнушки, где текут ручьи солода и жарят мясо на вертелах. Рембрандт, мастер светотени, попадался мне чаще в интимных уголках, с гардинами и приглушенным светом. Хендрик Консьянс[9], Первый писатель, который, как здесь говорят, «научил фламандцев читать», и Петер Бенуа[10], Первый национальный бард, который, стало быть, научил фламандцев петь, покровительствуют шумным ресторанам, куда культуртрегеры и просветители народа приходят почерпнуть новых сил или утешиться.

Ничто не помогло. Моя миссия проьалилась. Я оставил хозяев дома в полном отчаянии.

Спустя три недели я получил синий конверт, из которого извлек сверкающую глянцем фотографию их дома. На ней значилось: «Вилла «Юдолалия».

— Мило, не правда ли? — радостным тоном осведомилась у меня хозяйка дома в тот же день по телефону. — Знаете, а это моя идея! Я скрестила свое имя с именем мужа. Мы ведь вместе работали для нашего дома. Когда вы приедете к нам выпить стаканчик?