Моя страна - прежде всего!

Глава 34

Подмосковье. Учебный лагерь осназа НКВД.

23 апреля 1940 года.

Александр Самсонов.

Уже третий круг Саша бежал по привычному маршруту вокруг лагеря, с удовлетворением чувствуя что силы пока ещё есть. Вчерашнее перенапряжение не прошло зря, ноги болели, бок кололо но, пересилив себя, он старался не отставать. Вчера смог, значит и сегодня должен выдержать! Главное, не падать! А если, всё-таки упал, вставать и бежать дальше.

…Прошлым вечером он слегка струхнул когда к нему подсела его группа. Решил что будут наказывать за слабость. К счастью, обошлось. Заодно и познакомились. Александр вкратце рассказал о себе, они ответили тем же.

"Филин" – командир группы. Среднего роста, коротко стриженый крепыш с серьёзным взглядом. Прозвище дали из-за того что в темноте видит лучше всех. Особенность зрения у него такая или что, сам он не распространялся. Костромич. Настоящее звание так и не сказал. Не любитель болтать попусту.

"Заяц" – самый маленький в группе, но очень быстрый и выносливый. Балагур, любитель анекдотов, в том числе и похабных. Любит часто поигрывать своей "финкой", виртуозно ею владеет. Одессит.

"Боцман" – заместитель командира. Скорее всего, из моряков, иногда использует морские выражения. Чуть выше среднего роста, есть усы. Один из тех кто нёс его вчера по тропинке, помогая пройти дистанцию. Откуда-то из-под Архангельска.

"Иваныч" – мужик лет тридцати пяти, с могучими руками и хитрыми глазами. Вечно подтрунивает над "Зайцем", устраивая ему мелкие пакости, вынуждая того отвечать. По его словам, родом их Хабаровска, но это не точно.

"Лесник" – спокойный, тридцатилетний мужчина с прямым, честным взглядом и приятным голосом. Тоже один из тех кто вчера помог ему. По намёкам других, отличный ходок по лесу, умеет различать голоса птиц, а некоторых даже копировать. Читает следы. Белорус.

"Хохол" – улыбчивый парень, на вид совсем молодой. Верный товарищ "Зайца", который всегда его поддерживает в шутках и спорах с "Иванычем". Хорошо разбирается в рации и тоже поклонник холодного оружия. Черниговец.

"Казах" – невысокий, худощавый, с характерными узкими глазами, скорее всего, снайпер. Почти всегда молчит, на подколки не отвечает, часто задумчив. Очень выносливый и хладнокровный.

"Бомба" – на вид, неторопливый мужик за тридцать. Совершенно обычный, в меру весёлый, в меру спокойный. Никаких особых примет нет. Видимо, сапёр, но тоже не факт. Сталинградец.

Ну и он, "Засоня".. Словом, настоящий интернационал. Саша не знал коммунисты они, комсомольцы или беспартийные. По идее, часть секретная, значит, должны быть хотя бы комсомольцами… Правда, ему без разницы.

Вроде, все нормальные ребята. Сказали, что для новичка он пробежал неплохо. Сила воли у него тоже есть. Будем служить вместе! Вчера вечером, перед самым отбоем, он выглянул в окно и ему вдруг показалось… что он увидел вдалеке Катю! Хотя, это естественно, бред… Как она могла быть тут? Да и зачем? Похоже, у него глюки были от перенапряжения. Однозначно!..

…Вынырнув из своих воспоминаний, Саша оглянулся. Как обычно, все бежали вместе, не отставая. Конечно, для них это уже стало рутинным забегом и они втянулись, в отличие от него. Он заметил что группы подбегают к последнему углу, потом будут ворота и четвёртый круг, а после него и пятый. Дышать равномерно, спокойно, отрешиться от гудящих ног..

…Очнулся он от того что снова упал. На этот раз его тут же подхватили под руки и поставили на ноги. Кто это? "Бомба" и "Хохол". Первый ободряюще хлопнул по плечу, второй улыбнулся и подмигнул. Они верят в него. А раз так, он не имеет права снова подвести их.

– Последний круг! Держись, Засоня! – сказал "Заяц", пробегая мимо. Вот уж кому бег это прогулка! Даже не вспотел, косой..

…Добежал! Он всё-таки добежал! Сам! Его не притащили! Сильнейшая радость и гордость за себя охватила Александра когда все группы готовились к завтраку. Ноги по-прежнему корежило, в горле хрипело, сердце старалось вырваться из грудной клетки но всё это было неважным… Главное, он выдержал проклятую "пятёрку"..

… – Как вы все знаете, это – германский пулемёт "МГ-34". Основной пулемёт немецкой армии. Дальность и скорострельность вы уже тоже знаете… Конечно, если никто не спал в это время… – уточнил инструктор и окинул взглядом курсантов. – Очень хороший аппарат. Расчёт – три человека. Назовите способы его уничтожить. Кто?

– Разрешите? – тут же вскочил один из курсантов. Саша его ещё не знал.

– А, Самовар? Ну, давай… – разрешил инструктор.

– Если он без пехотного прикрытия, то надо давить его плотным огнём из разных мест. Дождаться, когда расчёт начнёт менять ствол и атаковать. Потом… – пытался продолжить курсант, но был перебит:

– Расчёт расположен в дзоте, на невысоком безлесном холме. Ваша группа, в количестве трёх человек, вооружена винтовками "Мосина", не снайперскими!.. и одним автоматом ППД. Расстояние между вами – сто метров. Ваши действия?

– Э… – слегка замялся курсант, но тут же снова начал отвечать: – Автоматчик, короткими очередями, отвлекает расчёт, часто меняя позиции, сдвигаясь на несколько метров в разные стороны. Стрелки обходят его с разных сторон, чтобы забросать гранатами..

– Один из расчёта лежит за дзотом и выполняет роль наблюдателя… – снова перебил инструктор. – Он замечает двух стрелков и предупреждает об обходе. Расчёт вытаскивает пулемёт наружу и открывает по ним огонь. Ваши действия, курсант Самовар?

Несколько секунд размышлений и тот выдаёт ответ:

– Тот стрелок, по которому ведёт огонь пулемётчик, занимает ближайшее укрытие и вступает с ним в перестрелку. Пользуясь этим, второй стрелок и автоматчик резко сближаются с дзотом..

– Наблюдатель, выполнив свою задачу, метким выстрелом из своей штатной винтовки убивает второго стрелка, бегущего к ним, и вынуждает автоматчика залечь! Ваши действия? – снова усложняет задачу инструктор. В зале начинается шёпот, курсанты пытаются подсказать своему товарищу варианты ответа.

– Разговорчики! – рявкает инструктор. – Повторяю, ваши действия?

"Самовар" лихорадочно пытается найти решение, глаза невидяще смотрят вперёд. Он сейчас там, возле дзота..

– Автоматчик, пользуясь низкой скорострельностью наблюдателя, вскакивает и бежит к нему, каждые две-три секунды бросаясь в стороны, при этом пытаясь вести огонь, заставляя наблюдателя нервничать и мазать… – предлагает курсант решение.

– Автоматчик, почему-то решивший что он заяц, ранен в левую руку опытным наблюдателем. Расстояние между ним и дзотом сократилось до двадцати метров! Расстояние между первым стрелком и пулемётом – тридцать метров! Ваши действия? – не отстаёт инструктор.

– Стрелок, пользуясь тем что расчёт меняет перегревшийся ствол, бежит вплотную к нему и кидает гранату с задержкой, одновременно падая на землю. Автоматчик, вырвав чеку гранаты зубами или об мушку автомата, тоже кидает гранату, вынуждая наблюдателя залечь. Если тот выживает при взрыве, автоматчик врывается на позицию и расстреливает врага в упор, пользуясь его состоянием контузии или ранения!

Инструктор молчит. Все курсанты тоже молчат, затаив дыхание.

– Допустим… – наконец, говорит инструктор. – Но это если не учесть маленькие детали, которых всегда много в любом бою. Вот только та ситуация, которую я вам рассказал, бывает очень редко. Пулемёт – основа огневой мощи немецкого отделения. И он может оказаться без пехотного прикрытия только в исключительных случаях, так как немцы прекрасно понимают его ценность. Более того, все выжившие в отделении, скорее всего, будут группироваться именно возле расчёта, так как он даёт им дополнительные шансы выжить. Исключения составляют лишь если расчёт оставлен в качестве прикрытия отступления или смены позиции отделения, но даже в этом случае его всегда будут подстраховывать. Так же немецкий пулемётный расчёт может состоять и из двух человек. Всем понятно?

– Так точно! – слитный возглас оглушил Сашу.

– Все свободны! – говорит инструктор и орава бойцов быстро выходит из класса.

Новый урок, и Саша с нетерпением ждёт новых знаний.

… – Нож – отличное оружие для бесшумного снятия часовых и ближнего боя. Не требует боеприпасов, лёгкий, занимает мало места. Как вы знаете, им можно пользоваться разными способами. Сегодня мы будем изучать метание ножа. Это необходимо если вы не можете подобраться к противнику вплотную. Возьмите свои ножи… вот так как я показал! Повернитесь к мишени… Бросок!

Раздался дружный стук о деревянную поверхность. Почти все ножи воткнулись в мишени, кроме двух курсантов… и, конечно, Саши.

– Что ж, неплохо, если не считать Засоню, Хохла и Лесника! – хмыкает инструктор. – Незачем размахиваться как будто вы собираетесь закинуть нож на Луну. Он там не нужен, поверьте! Движения должны быть скупыми и экономными. На позицию! – скомандовал он группе "Филина". – То что мы делаем – это только начало. Со временем вы сможете не только просто попадать в цель, но и делать это в движении, сидя, лёжа! Метать ножи в сумерках, темноте и даже на звук! И при этом не просто попадать в тело но именно туда куда нужно! Запомните это, курсанты! А теперь – бросок!..

…На новом занятии очередной преподаватель его удивил. Он некоторое время смотрел на класс, а потом спросил:

– Поднять руку тем кто воевал против белофиннов!

Из почти восьмидесяти человек руки подняли примерно пятнадцать. В том числе, "Филин".

– Неплохо, неплохо… – протянул преподаватель. Заложив руки за спину, он стал неспешно прохаживаться между столами. – А теперь расскажите мне, как вы оцениваете эту короткую кампанию со своей точки зрения. Это вопрос именно к участникам событий! И приказываю говорить откровенно! Даже если это расходится с официальной точкой зрения… Филин!

– Валерий Александрович… – начал командир группы. – Я считаю что произошла недооценка противника. Войска были не готовы к вражеской тактике ведения войны.

– Подробнее! – потребовал преподаватель.

– Нам внушали что финны – маленький и слабый народ. Что они разбегутся от вида наших танков. Говорили, что финские рабочие и коммунисты восстанут и свергнут правительство. Да много что ещё нам твердили политруки… – со злостью махнул он рукой. – Я хочу конкретно сказать… Не хватало тёплой одежды, еды, медикаментов. Всё это тащилось где-то сзади, когда нужно было нам впереди! Но главное, наши командиры и генералы не умели воевать! Гнали нас на проклятые "Лахти" и "Максимы", а потом раненые, и те кто выжил, замерзали в снегу! Пускали танки, а "лопари" забрасывали их бутылками с горючей смесью. Везде мины понатыкали… снайперы ещё эти… В общем, обосрались в самом начале! – закончил он.

Некоторые из курсантов, участников войны, его поддержали, но основная масса молчала. Или были не согласны, или боялись поддержать эти "паникёрские" высказывания. Преподаватель некоторое время смотрел на них и потом спросил:

– Кто ещё что-то хочет добавить?

Неожиданно, даже для самого себя, Саша поднял руку и встал под удивлённые взгляды окружающих:

– Разрешите мне, Валерий Александрович?

– Засоня? Ты разве воевал там? – удивился преподаватель.

– Никак нет! Но у меня там был один друг… – придумал Саша на ходу. – Он много мне рассказывал и я кое-что понял.

– Что ж, расскажи что ты там понял? – разрешил Валерий Александрович.

Александр проглотил внезапно возникший тугой комок в горле.

– Филин всё правильно рассказал… Я хочу дополнить некоторые делали. Дело в том, что финны уже были готовы к войне. Они заранее знали где и как мы нападём. Всё подготовили и ждали. Заранее произвели мобилизацию, призвали в войска лесников, охотников. Да и вообще все эти леса, озёра они знали как свои пять пальцев, это же был их дом. Поэтому и сражались за него изо всех сил. Боевой дух у них был очень высокий. К тому же они презирали нас и верили что смогут победить с помощью англичан, французов и немцев. Я считаю, что учитывая театр военных действий, туда надо было бы послать части сформированные из сибиряков, которые могут воевать в зимних лесах не хуже финнов. Подготовить мобильные группы лыжников-автоматчиков с проводниками, которые живут в Карелии.

Люди снова сдержанно начали переговариваться, обсуждая его слова, но преподаватель громко сказал:

– Тихо все!

Дождавшись тишины, он снова заговорил.

– Я согласен с вами. Уверен, сделай мы хотя бы половину того что вы сказали, потери были бы меньше. Но увы, прошлое изменить невозможно никому.

Насчёт этого Саша бы с ним поспорил но благоразумно промолчал.

– А теперь расскажите, зачем вообще, по вашему, была начата эта кампания? В чём был смысл? Опять ты, Засоня? Хорошо, слушаем тебя! – кивнул головой преподаватель и усмехнулся.

– Товарищ Сталин решил отодвинуть границу на Запад, чтобы обезопасить Ленинград и Мурманск. Даже предложил им обменять кусок территории взамен на это. Те не согласились, думая, что мы слабы, поэтому они и потеряли Выборг и другие земли. Сами виноваты! – твёрдо сказал Саша, тем более он и сам так думал.

– Верно! – поддержал его Валерий Александрович и обвёл взглядом своих слушателей. – Конечно, участвовать в политике нам не доведётся, но хотя бы вкратце, понимать что и как в мире происходит, вы обязаны! Это нужно чтобы вы понимали логику и намерения врага, с которым столкнётесь в будущем.

– Валерий Александрович, разрешите вопрос? – вскочил с места один из курсантов. – Только он очень… – парень замялся.

– Провокационный? – усмехнулся преподаватель. Тот кивнул. – Хорошо, слушаю?

– Я был в числе тех кто в прошлом году входил в Прибалтику и видел как они там живут… Аккуратные домики, чистые улицы, опрятные люди… Даже рабочие и крестьяне там живут лучше наших… Почему так? – с болью спросил курсант. – Нам говорили что они там изнывают под гнётом буржуев и капиталистов, но я не заметил большой радости на их лицах, когда общался с ними. Было чувство что мы для них нежеланные гости. Да, были и те кто дарил нам цветы, обнимал… Но их было намного меньше остальных.

– Хороший вопрос, курсант… – задумчиво сказал преподаватель. – Что ж, я отвечу на него, хотя некоторым из вас будет неприятно слышать такое. Но это правда, и нельзя засовывать голову в песок, прячась от неё. Только учтите, такие вопросы вы можете задавать только здесь. Иначе вас обвинят в паникёрстве, пораженчестве и выкинут не только из лагеря но и… – он недоговорил. – Уверен, что наверняка среди вас найдётся тот который после этого напишет рапорт руководству лагеря с просьбой принять меры против политически неблагонадёжного преподавателя… Что ж, это ваше право..

Сдержанный гул негодования наполнил класс. Валерий Александрович поднял руку и шум быстро утих.

– Всё дело в том, что эти три маленьких страны были нужны нам из-за стратегической безопасности. Не введи мы туда свои войска, это сделали бы немцы. И граница к Ленинграду проходила бы намного восточнее чем сейчас. Образно говоря, Прибалтика и та территория, которую мы отвоевали у финнов – это предполье для будущей войны. То есть, благодаря тому что граница отодвинулась, у нас прибавилось населения, ресурсов и возможность обезопасить колыбель революции в случае наступления на город. К тому же не забывайте про несколько портов для нашего Балтийского флота. Да и вообще, раньше эти земли были в составе Российской империи, обильно политы русской кровью, поэтому товарищ Сталин правильно сделал что ввёл в Прибалтику наши войска.

Преподаватель замолчал, прошёлся между рядами и снова заговорил:

– Это насчёт стратегии. Что же касается образа жизни… тут всё сложнее. Дело в том, что все волнения и великие испытания, которые перенесла наша страна после гражданской войны мало затронули три этих маленьких государства. Там, в основном, всё было тихо. Пока мы сбрасывали царя и боролись с интервентами, Прибалтика просто сдалась и не рыпалась. Знаете, это даже в чём-то логично… – усмехнулся Валерий Александрович. – Если ты маленький то и спрос с тебя такой же, понимаете? В принципе, у них и выбора не было. Только лечь под сильного. Поэтому они и не тратились на оборону, не надрывали жилы, поднимая разрушенное хозяйство. У них и так оно было почти целым. В результате, даже рабочие и крестьяне жили намного лучше чем наши, не говоря уже о всяких обывателях и фабрикантах. Поэтому, когда пришли мы, с нашими колхозами и коммунизмом, они начали бояться что у них всё это отнимут и поделят на всех. Естественно, этого они не хотели, вот и не радовались нашим бойцам и командирам. Представьте… у вас несколько коров, лошадей, свиней, другой живности, ты катаешься как сыр в масле… и вдруг приходят русские и говорят… "Давай всю свою живность в колхоз! А себе оставь только по одной скотине!" Это я образно, конечно. Понравится вам такое? Сомневаюсь. Вот и им не понравилось..

Группы угрюмо молчали. Видимо, раньше не задавались вопросом как их действия смотрятся с другой стороны, подумал Саша. А это нужно, чтобы понять мотивацию врага и не удивляться потом почему это немецкие рабочие и крестьяне с радостью воюют против своих советских классовых коллег. Хочешь понять врага – думай как он!

– Валерий Александрович, разрешите ещё вопрос? – поднял руку ещё один курсант. – Я хотел спросить про Антоновский мятеж..

Преподаватель улыбнулся, видимо, ему нравился живой интерес парней к его предмету. Он посмотрел на свои часы и нахмурился.

– Так, время занятия окончилось. На тему этого мятежа поговорим завтра. Там всё не так однозначно как думается… Все свободны!

Люди встали и пошли на выход, возбуждённо переговариваясь. Было видно что им интересно и тема урока зацепила курсантов. Саша, выходя одним из последних, удовлетворённо подумал что, несмотря на жёсткую пропаганду, люди, которые видят дальше своего носа, всё-таки есть!

Берлин. Кабинет рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

23 апреля 1940 года.

Генрих Гиммлер.

– Извините, рейхсфюрер, что вас отрываю, но пришёл доктор Венцель из клиники Шарите. Говорит, что вы его вызвали! – доложила Хедвиг, войдя к нему в кабинет. Он поднял глаза и залюбовался своей секретаршей-любовницей. Сегодня она надела пышную белую блузку с кружевами, которая, наверное, из-за жаркой погоды, была расстёгнута сразу на две пуговицы. Строгая, серая, обтягивающая юбка ниже колен с вырезом сзади, подчёркивала её бёдра и попку.

– Пусть заходит… Хеди, подожди! – сказал он, когда девушка повернулась к выходу. Та вопросительно оглянулась, а Генрих вышел из-за стола и подошёл к ней. Хедвиг улыбнулась и опустила глаза от смущения. Он притянул её к себе и поцеловал в губы, почувствовав вкус помады. Она несмело ответила. Гиммлер знал что не имеет права терять время на такие приятные моменты, но не мог и не хотел себя ограничивать. Да и зачем? Ничего не случится если этот доктор посидит ещё несколько минут.

Поцеловавшись ещё немного, он всё-таки оторвался от неё, несмотря на настойчивые желания тела о продолжении. – Сегодня вечером задержись после работы, хорошо, милая? – низким от желания голосом сказал Гиммлер, отстраняясь от неё. Та быстро кивнула, пытаясь успокоить дыхание и поправляя одежду.

– Впустишь его через пять минут… Ещё не хватало чтобы он увидел последствия твоего появления… – указал он на бугор в своих форменных штанах. Хедвиг, увидев это, прыснула от смеха, довольно блеснула глазами и неторопливо вышла из кабинета, специально виляя бёдрами. Гиммлер только головой покачал от такой шалости подчинённой.

Посидев несколько минут и успокоившись, он хотел сам позвать доктора, но дверь открылась и Венцель самостоятельно вошёл в кабинет. Коротко стриженный, с ярко выраженным носом, он вызвал у Генриха подозрение не является ли тот евреем. Возможно, у него в роду были евреи?

– Хайль Гитлер! – вытянувшись, прокричал доктор, вскидывая вверх руку. Гиммлеру пришлось встать и он ответил на приветствие гостя.

– Здравствуйте, доктор. Садитесь, пожалуйста! – пригласил его Генрих.

– Спасибо! – ответил тот, осторожно присаживаясь к столу. На несколько секунд повисло молчание.

– Доктор, я прочитал вашу папку о оберштурмфюрере Гюнтере Шольке. Честно говоря, кое-что я не совсем понял… Поэтому и пригласил вас к себе… – начал он.

– Я готов дать вам все пояснения, герр Гиммлер! – отозвался Венцель, во все глаза глядя на него.

– Не сомневаюсь, доктор, не сомневаюсь… – ответил Генрих. – Скажите, такое быстрое восстановление после двух попаданий Шольке в вашу клинику на самом деле невозможно? Или это только ваше личное мнение?

– Герр Гиммлер, я вас заверяю, такое абсолютно невозможно! – категорично сказал Венцель. – Поверьте, в моей долгой практике я видел сотни, может, тысячи разных ран, увечий, травм… И все они заживали так как и должны были заживать! Дело в том что регенерация у всех людей почти на одном уровне. Возможно, конечно, что у кого-то чуть быстрее, если человек силён, и у него крепкий иммунитет, но разница всё равно очень маленькая. В случае Шольке.. – Венцель покачал головой… – тут совсем другое! Скорость его восстановления просто потрясающая! И это притом что он, попав под машину, вместе со своим другом, получил тяжелейшие травмы! Я вообще опасался что он останется калекой. У него было сотрясение мозга, сломано несколько костей, не считая других повреждений тела, представляете?! А он уже на следующий день выглядел как будто с велосипеда упал… Такого просто не бы-ва-ет! – твёрдо сказал доктор.

– Понятно… – с задумчивым видом ответил Гиммлер. – Тогда почему вы его выпустили так рано? Сказали бы что он ещё болен..

– Я и хотел так сделать, герр Гиммлер! – буквально воскликнул Венцель. – Но сглупил… Когда позвонило его начальство и спросило о его самочувствии, я сказал правду, что Шольке почти здоров. И они велели мне поскорее его выписывать. После этого я опомнился, но было уже поздно… – он сокрушённо развёл руками, показывая что донельзя огорчён своей ошибкой.

– Скажите, были ли ещё какие-нибудь странности в его поведении? Словах? – снова спросил Гиммлер.

– Странности? – переспросил доктор, в свою очередь задумавшись. – Дело в том, что я не знаю каким он был до ранения, поэтому не могу сравнить. А так, вёл себя спокойно, шутил… Мы с ним даже расстались по-дружески.

– Ясно. В папке написано что через несколько дней Шольке снова попал к вам, после пожара, когда спас много людей. Это верно? – переключился Генрих на другой вопрос.

– Да, верно! – согласился Венцель. – В ту ночь его привезли к нам без сознания. Кожа в нескольких местах обгорела, он надышался дымом, но главное, в его ноге торчала какая-то железка, видимо, осколок чего-то вонзился в ногу. Его оперировал мой коллега, доктор Хоффман, по его словам он тоже ни разу ничего подобного не видел. Ему показалось что организм парня живёт своей жизнью, как будто самостоятельно борется за жизнь. Герр Гиммлер, я понимаю, это звучит дико, более того – антинаучно, я бы сам ему никогда не поверил, но… когда видишь это вживую… трудно не верить своим глазам!

Заинтригованный Генрих встал из-за стола, рукой остановил Венцеля, когда тот попытался сделать то же самое, и стал прохаживаться по кабинету. Внезапно он повернулся и внимательного посмотрел на доктора:

– Вы брали его образец крови?

– Да, герр Гиммлер! – ответил Венцель. – Вот только мне это ничего не дало… На первый взгляд его кровь обычная… Но… – он задумался, пытаясь сформулировать свою мысль… – что-то в ней странное… Но что именно, я не знаю. Плазма и клетки ведут себя не совсем привычно… и их больше чем у обычного человека. Тут нужны исследования, но… я не могу закрыть его и изучать. Возможно, вы сможете приказать ему? – с надеждой спросил он. Гиммлер кинул на него взгляд:

– Я подумаю над тем что тут можно сделать! Подождите… – внезапно осенило Генриха… – вы сказали что в аварию он попал вместе со своим другом? Тот умер?

– Нет, он тоже.. – Гиммлер с удивлением смотрел как взгляд доктора стекленеет, а челюсть медленно отвисает:

– Что с вами, доктор?

Тот потрясённо проговорил:

– Боже мой, какой же я кретин… Как я мог забыть про его друга? Моя старая, забывчивая голова! – в отчаянии схватился за неё Венцель. – Вот же старый дурак! Ну конечно, их же было двое!

– Объясните мне, чёрт возьми, что вы имеете в виду? – потребовал Гиммлер, пытливо глядя на доктора. Тот ответил ему горящим от возбуждения взглядом:

– Их действительно было двое во время той аварии! И, представляете, у них обоих было одно и тоже! В смысле, травмы были разные, но заживали они одинаково! Понимаете? То есть, эта особенность была не только у вашего офицера но и у его друга! Как такое может быть?

Гиммлер, охваченный азартом ищейки, отрывисто спросил:

– Что вы знаете о его друге? Как его зовут? Где живёт?

– М… – нахмурился Венцель… – он полицейский. Его зовут… Краузе! Точно! Дитрих Краузе!

– Надеюсь, хоть его вы додумались задержать для лечения? – с предвкушением спросил Генрих. Но слова доктора убили его надежду:

– Додумался… – ответил Венцель. – Но это не помогло. Вечером, после того как я сообщил ему что оставляю на дополнительное лечение, он сбежал из клиники… – удручённо признался доктор. Гиммлер скрипнул зубами от злости.

– Вы забыли запереть палату? – ядовито спросил он, пытаясь сдержаться и не наорать на этого глупого докторишку с еврейским носом.

– Нет, я запер её, поверьте! Более того, поставил возле неё санитара чтобы тот не выходил из палаты, по совету Шольке. Но Краузе связал медсестру, когда та пришла за посудой от ужина, потом обманул санитара и пустился бежать. Тот пытался догнать его, я и сам хотел помешать ему но… не получилось… – огорчённо закончил Венцель, опустив глаза вниз.

Гиммлер постарался успокоиться, но выходило плохо. Подумать только, этот болван-доктор упустил двух таких необычных пациентов! Да он зубами должен был держаться за них! По крайней мере, за этого Краузе! Да, задержать Шольке ему было бы непросто, особенно после того как сам сболтнул что тот почти здоров, но его друга он упустил только по своей глупости! Стоп..

– Доктор, вы сказали, что Шольке сам предложил вам запереть его друга в палате? – вперив взгляд в Венцеля, спросил он. Тот осторожно кивнул:

– Да, герр Гиммлер. Он сказал, что давно знает его и подозревает что тот захочет удрать из клиники. Сказать по правде, я не особо ему поверил и принял меры предосторожности лишь на всякий случай. Кто же знал что он такое выкинет? – воскликнул доктор в отчаянии. Интересно… Почему Шольке предупредил Венцеля о возможном побеге друга? Они поссорились? Или что-то другое? Дело становилось всё интереснее и запутаннее.

– Я так понимаю, сам Краузе был против ваших исследований на нём? – утвердительно спросил Генрих. Венцель подтвердил его мысль:

– Да, он сказал что не собирается становится лабораторной… хм, крысой и потребовал немедленно отпустить его. Я отказал. В результате, он сбежал… один из моих друзей потом сказал мне что какой-то человек, по описаниям похожий на Краузе, пытался попасть в советское посольство. Даже не знаю, верить в это или нет… – горестно вздохнув, снова загрустил доктор.

– Что ж, доктор… Теперь мне многое становится ясным… – подвёл итог Гиммлер. – Вам больше нечего мне рассказать?

Венцель задумался.

– Не знаю, будет ли вам это интересно… У Шольке сейчас роман с одной из моих медсестёр, Лаурой Блюм. Кстати, с той самой, которую связал Краузе, чтобы сбежать. По-моему, они сейчас живут вместе… – предположил он.

– Вот как? – удивился Генрих. – С чего вы это взяли?

Венцель улыбнулся, глядя на него.

– Мне рассказала старшая медсестра фрау Кох. А ей, надо полагать, другие медсёстры. Вы же понимаете, там где работает много женщин, трудно удержать в тайне роман с одной из них. Разболтает сама или одна из её подруг.

Гиммлер, наконец, сел на место, приняв решение.

– Не смею задерживать вас, доктор Венцель. Насчёт вашей просьбы о Шольке, я подумаю. Всего вам хорошего! – попрощался с ним Гиммлер. Тот спешно встал из-за стола и так же быстро ушёл, пробормотав слова прощания и извинения за отнятое время.

– Хеди! – крикнул он. Через несколько секунд снова появилась его секретарша с лёгкой улыбкой. Впрочем, увидев что её шеф в деловом настроении, тут же приняла серьёзный вид.

– Слушаю, рейхсфюрер? – спросила она.

– Немедленно найди и вызови ко мне этого Шелленберга! – приказал Гиммлер, глядя на неё. Та склонила голову:

– Сделаю, рейхсфюрер! – она вышла из кабинета, на этот раз не пытаясь вилять бёдрами, понимая что ему сейчас не до этого.

Минут через пятнадцать в дверь постучали и в кабинет тихо вошёл Шелленберг.

– Вызывали, рейхсфюрер? – спросил он, закрыв кабинет.

– Да. Тебе новое задание, Вальтер. И не вздумай опять провалить его! – с угрозой сказал Гиммлер. С лица Шелленберга слетело веселье и оно приняло донельзя серьёзное выражение.

– Ни в коем случае, экселленц! Что надо делать?

– Первое! – начал диктовать Гиммлер. – Поедешь в клинику Шарите, опросишь там всех кто контактировал с нашим Шольке и его другом Дитрихом Краузе, после того как они попали туда примерно три недели назад. Как вели себя, что делали… Словом, всё! Второе! Разыщи все сведения о его друге, этом Дитрихе Краузе. Если получится, найди его! Третье! Обязательно поговори с медсестрой клиники, по имени Лаура Блюм. По сведениям, она теперь подружка Шольке. Одновременно узнай у неё, как смог сбежать из клиники этот Краузе. Что ещё? – спросил сам себя Генрих, глядя как Вальтер записывает его указания к себе в блокнот. – Пока всё. Выполняй, Вальтер!

– Слушаюсь, рейхсфюрер! Немедленно приступаю к исполнению! – сказал Шелленберг и так же тихо вышел из кабинета. Гиммлер остался один. Он хотел снова приняться за бумаги когда внезапно зазвонил его прямой телефон, которым пользовался только фюрер и его ближайшие соратники. С удивлением посмотрев на аппарат, Генрих снял трубку и сказал:

– Гиммлер у телефона.

– Генрих? – раздался в трубке отлично знакомый голос фюрера. – Я принял решение. Ты должен арестовать этого наглого предателя, польстившегося на английские фунты! Я хочу чтобы он визжал и умолял о пощаде на коленях, слышишь?!

– Так точно, мой фюрер! – инстинктивно вытянулся Гиммлер. – Но… кого вы имеете в виду? – с удивлением спросил он, гадая кто попал в немилость.

– Кого?! – переспросил Гитлер, задыхаясь от ярости. – Этого презренного Канариса! Сухопутного адмирала! И я хочу чтобы ты это сделал лично! Понял, Генрих?! – под конец фюрер буквально рычал. В голове Гиммлера воцарился настоящий хаос, но его голос дисциплинированно ответил:

– Уже выезжаю, мой фюрер!!

Осторожно положив трубку, Генрих провёл рукой по лицу, пытаясь понять что случилось, но решил не терять время. Раз фюрер велел арестовать начальника абвера, значит он арестует его. Всё остальное потом. Схватив фуражку с вешалки, он на ходу надел её, открыл кабинет и зашагал к выходу, мимо удивлённой Хедвиг.

– Рудольф, машину ко входу и двух офицеров с оружием туда же! – приказал он, выходя в коридор из приёмной.

– Слушаюсь, рейхсфюрер! – донеслось до него от стола адъютанта, стоявшего недалеко от секретарши.

"Ну что, старина Вилли, похоже, ты доигрался!" – улыбаясь, подумал Гиммлер, целеустремлённо спускаясь вниз.

Потсдам. Усадьба фон Мантойфель.

23 апреля 1940 года.

Баронесса Мария фон Мантойфель.

– Милая, расскажи мне, что с тобой случилось? Ты сама не своя в последние дни! – спросила Ребекка фон Нейбург, её подруга. Мария тяжело вздохнула. Они с Ребеккой сидели в гостиной и разговаривали. Та была встревожена её состоянием и усиленно пыталась узнать причину. Баронесса не знала что делать. С одной стороны, её прямо распирало признаться во всём и спросить совета, ведь Ребекке она доверяла полностью, самые тайные секреты. И та ни разу не подвела. Видимо, всё-таки, женская дружба иногда бывает. Держать в себе ТАКОЕ было очень трудно..

– Это из-за графа Шверина? – не унималась та.

– Что? – переспросила Мария, охваченная сомнениями. – А… Нет, дело вовсе не в этом! – отмахнулась она от подруги.

– Значит… дело в Гюнтере! – хитро прищурилась графиня. Взгляд баронессы заметался по комнате, руки начали поправлять волосы и платье. – Ага, я угадала! – воскликнула Ребекка. – Признаюсь, я была в шоке увидев его у тебя в спальне в таком виде… А как вспомню где была твоя рука… – покачала она головой.

– Боже, замолчи, пожалуйста! – вскрикнула Мария, закрыв лицо руками. – Я была не в себе, поверь мне! Сама не знаю как такое могло случиться..

– Мария, послушай меня! – взяла её за руку подруга. – То, что произошло… Теперь это уже не изменишь. Знаешь, я даже рада за тебя! – сказала графиня, посмотрев в сторону. – Ты так долго была одна. Может, уже хватит одиночества?

– Что ты имеешь в виду? – не поняла баронесса, глядя ей прямо в глаза. Подруга теперь внимательно смотрела на неё с лёгкой улыбкой. Почему-то она показалась ей одновременно радостной и… печальной. Ребекка глубоко вздохнула:

– Ладно, не буду ходить вокруг. Скажу прямо, по-мужски… Ты же знаешь что нравишься Гюнтеру? Я тоже это вижу, дорогая моя. Да это бы только слепой не заметил! Я, всё-таки, твоя подруга, Мария, и я знаю тебя давно! Вот сейчас смотрю на тебя и вижу что он тебе тоже очень нравится! Хотя, кого я обманываю? – тихо засмеялась она. – Признайся, милая… Ты ведь влюбилась в него?

Не в силах выдержать внутреннее напряжение, баронесса вскочила с кресла и подошла к окну. Светило солнце, пели птицы, деревья тихо шелестели на лёгком ветру. Но она не видела всего этого великолепия природы. Внутри неё был раздрай. Мозг говорил одно, сердце твердило другое… Ребекка тоже встала, подошла к ней и обхватила за плечи.

– Мария, моя дорогая подруга… Ты можешь ничего мне не говорить. Или всё отрицать. Но саму себя ты не обманешь! И не убежишь никуда, запомни! Мужчины в таких ситуациях слушают разум… Но они мужчины, Мария! У них, кроме нас, есть долг перед страной, политика, спорт, война… А мы с тобой женщины. И для нас любовь значит гораздо больше чем для них. Вся наша жизнь – это ожидание любви. Ожидание того мужчины которого мы полюбим, и который, если повезёт, полюбит нас! Поэтому слушай сердце! Что оно тебе говорит?

Баронесса обернулась к ней, в глазах у неё были слёзы. Она обняла подругу и тихо заплакала. Та нежно погладила её по голове, пытаясь успокоить.

– Ребекка… – всхлипнула она… – я не знаю что мне делать. Сердце болит, оно хочет к нему, быть с ним рядом, слышать его голос, дыхание… А разум… он твердит что всё это невозможно! Я намного старше его, он почти ровесник моим дочерям! Он не аристократ, наконец! У нас нет будущего, понимаешь?! – с надрывом воскликнула она и снова залилась слезами. Они помолчали. Наконец, Ребекка почти успокоила лучшую подругу и баронесса затихла на её плече.

– Хочешь услышать моё мнение, милая? – спросила она Марию. Та смогла лишь кивнуть, не отрываясь от её плеча. – Да, твой разум во многом прав. Но… так ли это в твоём случае? Во все времена были примеры когда женщины были старше своих избранников. Более того, они были богаче и влиятельнее их. Даже королевы не избежали такой любви. Да, было много случаев когда их избранники пользовались этим, выманивая у влюблённых в них женщин, деньги, землю, слуг… да много чего! Но были и другие примеры, когда такие женщины поднимали мужчин до своего уровня и жили счастливо с ними, потому что у мужчины был твёрдый стержень! Нет, не тот, о котором ты могла подумать, дорогая! – захихикала графиня. – Я сейчас о душе, о принципах, которые есть у любого настоящего мужчины. И тогда деньги, власть и влияние его избранницы не ломали его, не превращали в какого-то альфонса, а лишь давали ему возможность помогать ей, стать опорой… и любить! Я знаю Гюнтера, в основном, по твоим рассказам и совсем немного лично! Но уже вижу что он – именно настоящий мужчина! Хочешь, скажу почему?

Мария снова кивнула, внимательно слушая подругу.

– Вот тебе несколько примеров! Он, не дожидаясь пожарных, ринулся спасать тебя! И это при том что даже не знал насколько ты богата и влиятельна. Да он вообще не знал что ты существуешь! Это значит что в его действиях не было никакого меркантильного расчёта! Мало? Хорошо, вот тебе ещё пример! После того как он очнулся, разве хоть заикнулся о награде за спасение аристократки? Нет! А ведь мог получить от тебя крупную сумму, я знаю, ты бы не поскупилась за спасение своей семьи… – разошлась графиня. – Дальше! Его реакция на твой подарок. Он принял машину после того как ты буквально насильно ему её впихнула. Более того, на дне рождения фюрера попытался вернуть её и искренне не понимал твоего возмущения, я видела это! Ему стало стыдно за своё желание вернуть эту машину! И наконец, последнее… – остановилась графиня, чтобы передохнуть от своей эмоциональной речи.

– То, что произошло тогда же… У него не было абсолютно никакой причины идти и спасать меня от Шверина. Я ему никто! Просто посторонняя женщина, о которой он тоже ничего не знал и увидел лишь у тебя в гостях. Гюнтер мог спокойно забыть про меня и веселиться дальше. А что же сделал он? Пошёл узнать не нужна ли мне помощь! И оказал её именно тогда когда мне она потребовалась! Сейчас я понимаю, если бы не он, то эта скотина меня бы изнасиловал… Ты меня знаешь не хуже чем я тебя, Мария! Теперь я всегда буду в долгу у него, потому что не из тех кто забывает своего спасителя. Что там ещё? Происхождение? Не смеши меня, дорогая моя! В истории полно примеров выхода аристократок замуж за простолюдинов, особенно, в последнее время. Или ты боишься осуждения нашего круга? Не верю! Ты всегда поступала так как сама решала и плевать хотела что там о тебе думают наши напыщенные собратья. Не хуже меня знаешь, сколько из них гнилых пустышек. Снаружи мишура, а внутри ничего нет.

Графиня осторожно подвела Марию к креслу и та с облегчением уселась в него. Сама Ребекка села рядом. Было видно что та возбуждена своими словами и мысленно переживает их. Она снова заговорила:

– И ещё кое-что я тут надумала. Сейчас таких мужчин как Гюнтер, не так много. К тому же, идёт война. Кто знает, сколько их останется после нашей победы над всеми врагами? А женщин и девушек, которые мечтают иметь рядом с собой настоящего мужчину, каменную стену, всегда много, и они могут оказаться гораздо менее щепетильнее и более решительнее чем ты. Если ты сейчас пойдёшь наперекор своим желаниям и отвергнешь его, то почти уверена что потом будешь страдать, видя как он обнимает и целует другую… на месте которой должна была быть ты! Я желаю тебе счастья, Мария. Я хочу чтобы ты улыбалась и смеялась рядом с ним! Чтобы твоя душа пела, а сердце билось от взаимной любви! Уже очень давно я мечтаю о том дне, точнее ночи, когда ты в своей постели не будешь одинокой. Да, отлично знаю твоё отношение к мужчинам после того случая… Но Гюнтер не такой! И ты сама это отлично понимаешь, милая моя! И прошу об одном… Просто открой для него своё сердце! Сдайся своей любви и почувствуй любовь от него! Потому что если ты побоишься или не захочешь это сделать, я буду тобой очень разочарована. Потом ты поймёшь свою ошибку но будет уже поздно. Так не делай же эту ошибку, прошу тебя! Иначе возьму и сама с ним роман закручу, поняла, подружка? – засмеялась Ребекка но, показалось Марии, как-то принуждённо.

– Я подумаю… – наконец, ответила баронесса, изрядно удивлённая страстной речью своей подруги. Раньше та не была таким оратором. Вместе с этим её охватила признательность к ней и стало тепло на душе. Как же Ребекка хочет чтобы она была счастлива! Настоящая лучшая подруга!

– Подумай, милая… Это твоя жизнь, и решать как дальше жить, должна тоже ты. Я дала тебе совет, высказала аргументы, но принимать решение… это твоё дело! – закончила лекцию графиня. – Кстати, а что мы тут сидим? – спросила она с весёлой улыбкой. – Погода отличная, пойдём погуляем в парке! А там ты кое-что мне расскажешь… – подмигнув, воскликнула она и, схватив Марию за руку, побежала к двери.

– Да подожди-же ты, сумасшедшая! – попыталась вырваться баронесса, но не смогла. – Ребекка!

– Ничего не хочу слышать! Вперёд, на покорение парка! – воинственно закричала её непоседливая подруга и с новой силой потащила Марию на улицу. Та лишь покорно вздохнула, чувствуя, как её губы расплываются в улыбке.