На гонках в Ле-Мане

В отеле «Терминюс» Сен-Жюст долго не мог за­снуть. Проснулся он с тяжелой головой. В семь часов утра ему принесли завтрак в номер.

Он принял холодный душ. Это было для него тя­желым испытанием, но зато благодаря холодной воде в голове прояснилось.

Глотая чай, Сен-Жюст позвонил Эстеву домой. Он знал, что дядя, дабы избежать «пробок» в начале ра­бочего дня, выезжал из дому около половины восьмого. В телефонных разговорах он любил краткость. Сен-Жюст знал это и ограничился парой фраз:

— Я нахожусь в отеле «Терминюс» около Восточ­ного вокзала. Под именем Пьера Мартэна. Зайди ко мне до того, как будешь в газете. Это очень важно.

Сен-Жюст не имел привычки беспокоить своего дя­дю по пустякам, поэтому Эстев воздержался от лишних вопросов. Он сказал:

— Хорошо, я буду через четверть часа.

И Пьер рассказал дяде все, начиная со звонка из Шартра и кончая взрывом мотоцикла. Эстев быстро схватывал суть дела. Он сделал вывод:

— В общем, ты просишь меня никому ничего не рассказывать и нейтрализовать Гонина, сообщив ему, что ты болен. Что касается твоего юного португальца, я согласен: пусть Лоретта отвезет его в Менкур, а за­тем в воскресенье в Гавр на матч. — Он чуть улыбнул­ся и продолжил: — Наконец, я предполагаю, что ты мне поручаешь как можно меньше говорить об этом твоей тете.

Пьер, в свою очередь, улыбнулся. Но Эстев по­серьезнел:

— Ты впутался в опасную историю. Я тебя за это не корю. Может быть, в твоем возрасте я сделал бы то же самое. Однако... — Он подчеркнул это «однако». — Однако поскольку ты должен в полдень встретиться с Ронжье, расскажи ему все, как и мне. Я его знаю, он хо­роший человек. Впрочем, я и не представляю, как ты сможешь без помощи полиции справиться с этими преступниками.

Эстев поднялся, дружески махнул рукой и на про­щание сказал:

— Ты хорошо сделал, что предупредил меня.

Когда дядя ушел, Сен-Жюст с аппетитом доел свой завтрак. Он радовался, что посвятил во все Эстева. Ему открыли «зеленую улицу», которая давала ему большую свободу действий и, главное, уверенность, что Гонин не станет ему вставлять палки в колеса.

Позавтракав, Сен-Жюст направился в ванную. По­ка он брился, в голову ему пришла неожиданная мысль: «Отращу усы». У него была жесткая щетина, отрастав­шая очень быстро. Он мог надеяться, что через пять дней у него под носом появится густая щетка, которая совершенно преобразит его лицо. В темном костюме, с такими усами и с очками, которые он собирался купить, можно было надеяться, что преступники, видевшие его лишь мельком, не узнают Пьера, тем более что они счи­тали Сен-Жюста погибшим.

Перед тем как выйти из отеля, чтобы купить очки и посетить комиссара Ронжье, Сен-Жюст позвонил в газету.

Лоретта, которую Риотт обо всем предупредил, уже перевезла Кандидо из Лаенека в Менкур.

— Я видела Эстева, — добавила она. — Вот офици­альная версия, объясняющая твое отсутствие: ты упал с мотоцикла и две недели не сможешь выполнять свои обязанности.

Смеясь, она уточнила:

— Гонин легко проглотил эту выдумку. Он сказал, что это его не удивляет. Он, мол, часто предупреждал, как ты рискуешь, носясь на этой адской машине.

Затем Лоретта сказала серьезным тоном:

— Главное, будь осторожен. Пока эта история не закончится, у меня жизни не будет. С тобой, может быть, и трудно, но ты мне дорог.

Сен-Жюст успокоил ее, стараясь быть как можно ласковее:

— Гонки состоятся только в следующее воскре­сенье. Значит, в это воскресенье я смогу вместе с тобой сопровождать Кандидо в Гавр на матч. Поскольку там будет Дюброй, я поговорю с ним о нашем юном порту­гальском друге, который мне будет необходим в Ле-Мане.

Лоретту очень обрадовал такой план; Сен-Жюст почувствовал это. Он добавил:

— Кстати, тебе, возможно, трудно будет меня уз­нать. Я отпустил усы, чтобы преобразиться.

— Какой ужас! — воскликнула Лоретта.

И она расхохоталась, представив себе Сен-Жюста с усами.

Пьер думал, что купить очки с простыми стеклами не представляет никакого труда. Он не знал, что, когда оправа уже выбрана, оптику нужно еще полчаса, чтобы вставить стекла.

Эта волокита с очками нарушила его расписание, и ему пришлось поторопиться, чтобы вовремя попасть на набережную Орфевр к комиссару Ронжье. Выходя от оптика, он все же задержался некоторое время перед зеркалом: очки и костюм совершенно изменили его. Он сделал гримасу, глядя на плохо выбритую верхнюю гу­бу. Но в общем осмотр удовлетоворил его. Сен-Жюст представил себе выражение лица комиссара, когда он окажется у него в кабинете.

Перед тем как войти в здание на набережной Ор­февр, Сен-Жюст на минуту остановился в нерешитель­ности.

Пьер приходил сюда несколько раз, чтобы делать репортажи, и знал этот дом. Его мрачные коридоры, пыльные лестницы и особенно затхлый запах угнетали Сен-Жюста.

Следуя к кабинету Ронжье за сопровождавшим его полицейским, Сен-Жюст испытывал ощущение, будто попал в лабиринт, из которого никогда не сможет вы­браться.

«В наручниках я был бы действительно похож на подсудимого», — сказал он себе.

Мебель в кабинете Ронжье была деловой и безли­кой, что характеризует обычно все служебные кабине­ты. Однако окна выходили на набережную, а шесть красных роз в зеленой вазе придавали немного тепла этой суровой обстановке.

Ронжье в свои пятьдесят лет выглядел настоящим атлетом. Он был небольшого роста, но плотный, с креп­кой шеей, с большими волосатыми руками крестьянина, увесистыми кулаками. На его круглом лице выделялись очень густые брови, из-под которых сверкал мрачный и проницательный взгляд. Седеющие волосы были под­стрижены ежиком.

Веселый огонек зажегся в глазах комиссара, когда он увидел Сен-Жюста. Он пожал ему руку, вниматель­но посмотрел на него и, садясь за свой стол, заметил с грустью:

—В вашем возрасте уже очки!

Усаживаясь напротив, Сен-Жюст спросил:

— Что вы думаете о моем... — он искал подходящее слово, — новом стиле, чтобы не сказать «маскировке»? Я не переборщил?

Ронжье наклонил голову, как бы говоря: «Неплохо», и спросил:

— Вы, должно быть, в чрезвычайно затруднитель­ном положении, если вынуждены притвориться умер­шим?

Сен-Жюст вздохнул, улыбнулся и сказал:

— Как раз в связи с этим я обратился к вам за помощью.

Ронжье нахмурил свои густые брови, облокотился на стол и спросил, сверля Сен-Жюста внимательным взглядом:

— О чем идет речь?

Пьер поведал ему всю историю. Ронжье ни разу не прервал его. Время от времени он записывал несколько слов в блокноте.

Закончив свой рассказ, Сен-Жюст счел нужным до­бавить:

— Вы знаете все. Но, так как в настоящий момент преступники не сделали ничего предосудительного, я не вижу, что бы вы могли предпринять. Ронжье взглянул в окно.

— Имели место два покушения на убийство, но трудно, — согласился он, — найти связь между вашими преступниками и обоими «несчастными случаями». — Он чуть улыбнулся и продолжал:—Я читаю вашу рубрику и считаю, что это смелая затея. Но в то же время вы мешаете многим людям, и вполне возможно, что кто-то из них решил разделаться с вами. Что касается несчаст­ного случая с вашим юным другом... — он заглянул в блокнот. — Кандидо Алазаром, возможно, дело в ка­ком-нибудь шофере-лихаче, который торопился и был невнимателен.

Поскольку Сен-Жюст хотел возразить, Ронжье ос­тановил его движением руки:

— Не нервничайте. Это только рабочая гипотеза. Я не говорю, что ваша история с преступниками — вы­думка, но надо рассмотреть все варианты.

В глазах под густыми бровями появилось ирониче­ское выражение:

— Я знаю, что вы не питаете особой симпатии к полиции. Нелегко вам, наверное, было просить меня об услуге. Впрочем, если вы сейчас здесь, в этой комнате, то это потому, что я вынудил вас прийти.

Ронжье посмотрел на розы, украшающие его пись­менный стол, и снова заговорил:

— Однако если журналисты, как правило, не любят полицейских, то и полицейские, а я в особенности, са­мого невысокого мнения о ваших коллегах, которые слишком часто пишут всякую ерунду. Главное для них — это поразить своих читателей.

Движением руки он вновь остановил Сен-Жюста, собиравшегося протестовать:

— Это не в ваш адрес. Будем считать, что вы отно­ситесь к исключениям, которые подтверждают правило. Но я хочу уточнить В этом деле мы с вами будем ра­ботать вместе. Это будет, скорее, брак по расчету. Если ради эффективности наших совместных действий я по­требую от своих коллег умерить свой пыл, то хочу, чтобы и вы сделали то же самое.

Комиссар взглянул через окно на набережные Сены. Погода была хорошая, и, очевидно, Ронжье надоело си­деть в своем кабинете в такой прекрасный весенний день.

Сен-Жюст спросил его:

— Что вы собираетесь делать?

— В настоящий момент ничего серьезного, — отве­тил Ронжье. — Будем крутиться около Танаки и выжи­дать.

Он встал и вздохнул, на лице его возникло скепти­ческое выражение.

— Будем надеяться, что ваш Фабиен сможет раз­добыть некоторую информацию.

Сен-Жюст улыбнулся:

— Не пренебрегайте Фабиеном, он умеет отлично работать.

Ронжье пробормотал что-то, что должно было озна­чать согласие. Однако, провожая Сен-Жюста к дверям, он не смог удержаться и сказал:

— Это не мешает вашему Фабиену оставаться в мо­их глазах любителем.

Пьер предпочел не отвечать. Он надеялся, что его друг не замедлит доказать комиссару обратное.

Вернувшись в отель, Сен-Жюст обнаружил записку от Риотта, который просил позвонить ему в газету. Полчаса спустя Риотт уже был в номере Пьера и рас­сказывал ему о событиях, произошедших в это утро.

Начал он с того, что одобрительно высказался о новом костюме своего друга:

— Тебя не узнать, — заверил Риотт.

Затем, внимательно посмотрев на лицо Пьера, он сказал со смехом:

— Твои усы будут не слишком красивы: ни черные, ни светлые, слегка рыжие. Такой оттенок волос называ­ют «коровий хвост». Они наверняка очень понравятся Лоретте!

— Придется ей примириться с этим, — ответил Сен-Жюст, снимая очки.

Риотт плюхнулся в единственное кресло, вытянул как мог свои бесконечные ноги, провел рукой по непо­корной шевелюре и начал свой отчет:

— В газете все поверили в несчастный случай на мотоцикле, даже Гонин. Эстев объяснил, что тебя пе­ревезли в Этамп, в клинику доктора Паскье, и что по­сещения пока запрещены.

Сен-Жюст улыбнулся и прервал Риотта:

— Паскье — это друг детства Эстева. Я знаю его. С ним можно быть уверенным, что все останется в тай­не.

Риотт продолжал:

— Утром Лоретта поехала за Кандидо в Лаенек и отвезла его в Менкур. Они добрались благополучно, так что здесь все в порядке. В газету тебе восемь раз звонили по телефону. Как договорились, я отвечал, что тебя в настоящий момент нет. Если проявляли настой­чивость, я объяснял, что ты попал в аварию на мото­цикле. Все, кто звонил, называли себя, кроме двоих. Учитывая ситуацию, мне показалось это странным. Тем более что у меня создалось впечатление, будто обоим доставило удовольствие, что ты пострадал в аварии.

Один нз них даже сказал: «Бедный мальчик! Надеюсь, он скоро поправится». Но тон был скорее веселый, чем печальный.

Сен-Жюст провел большим пальцем по подбородку:

— Это наверняка кто-нибудь нз банды. Они, веро­ятно, удивились, когда не увидели в «Суар» некролога. Но твой ответ должен был их успокоить. Они думают, что директор газеты решил умолчать о несчастном слу­чае, чтобы не повредить моей рубрике. Логично, а?

— Я рассудил так же, — ответил Риотт. — Теперь есть кое-какие проблемы.

— В чем дело?

— Чуть позже двенадцати в панике позвонил Дюброй, патрон Кандидо из Шартра. Он только что купил газеты и в разделе хроники прочел краткое сообщение о том, что вчера вечером на авеню Мэн перед вокзалом Монпарнас погиб молодой португалец.

Сен-Жюст поморщился. Давая эту ложную инфор­мацию, чтобы обмануть преступников, он не учел, что ее прочтет Дюброй и сразу разволнуется. Тем более что Пьер сам позвонил ему после полуночи и сказал, что Кандидо сбила машина. Обеспокоенный, он спросил у Риотта:

— Что ты ему ответил?

— Вначале я притворился, будто ничего не пони­маю. К счастью, Дюброй рассказал мне, что ты позво­нил ему вчера вечером и сообщил, что Кандидо слегка поранен. Тогда мне стало легче. Я сделал вид, что смотрю по записям, и сказал: «Имя португальца, кото­рого насмерть сбила машина, Фернандо Родригес. Так ли зовут вашего служащего?» Номер удался. Дюброй тут же успокоился и сказал, перед тем как повесить трубку: «Вы меня утешили. Ведь нам предстоит еще два трудных матча!» Что это за матчи?

Пьер широко раскрыл глаза и покачал головой. За­тем торжественным тоном произнес загадочную фразу:

— Сердце болельщика — это бездонная пропасть!

— Что-что?

Сен-Жюст объяснил:

— Папаша Дюброй, без сомнений, хороший чело­век. Но его страсть к футболу вообще и к шартрскому «Велоспорту» в частности заставляет его проявлять бесчеловечность. Ему все равно, жив Кандидо или умер. Единственное, что его интересует, сможет ли парень играть центральным нападающим в двух оставшихся матчах. — Он продолжал: — Попрошу Кандидо, чтобы он позвонил своему хозяину и успокоил его, а я сегодня вечером поеду в Шартр, чтобы нейтрализовать папашу Дюброя; чем меньше он будет об этом говорить, тем лучше.

Риотт извлек себя из кресла и посмотрел на часы:

— Я убегаю.

Он взглянул на измятую бумажку, которую выта­щил из кармана:

— Да! Чуть не забыл! Звонил Фабиен. Он просил тебя зайти к нему около четырех.

Сен-Жюст удивился:

— А ты не дал ему мой номер в отеле?

— Дал, но он торопился. Если ты не сможешь быть у него в четыре, позвони. Кажется, он был очень раз­дражен.

Риотт опять взглянул на часы.

— Я опоздаю, — бросил он и убежал на очередное свидание.