Шли месяцы. Как-то, вернувшись из школы домой, Витюшка заговорил с матерью о комсомоле.
— Будут ребят из нашего класса принимать. Я тоже хочу…
— Какой из тебя комсомолец? — недоверчиво отнеслась к желанию сына мать. — Слава богу, что учишься-то.
— А почему? — нахмурившись, обидчиво спросил он. Мать поняла, что опять по своей привычке резко ответила сыну.
— Тебе же труднее станет. Надо поручения выполнять, работу вести.
Все же слова матери заставили задуматься. Было и в самом деле страшновато. Комсомолец, в понятии Витюшки, это борец. А какая от него, безрукого, польза людям?
Но у ребят в школе ни у кого не возникло сомнения, когда Витюшка принес заявление, которое накануне вечером писал долго, тщательно выводя каждую букву.
Первому показал Гришке, тот одобрил:
— Написал ты лучше, красивее, чем я руками.
Все же Витюшка болезненно сморщился. Всякое упоминание о его неполноценности ранило с прежней силой.
Комсомольцы собрались в воскресенье днем в школе. Пришли из соседних деревень, из леспромхоза. Кустовая организация объединяла молодежь не одного только Ядрина. Собралось человек двенадцать. В расстегнутом ватнике, устроившись рядом со своими друзьями за партой, Витюшка ждал. Конечно, он волновался. Пришел из леспромхоза секретарь Федя Буянов с гвардейским значком и медалью «За боевые заслуги» на гимнастерке. Он не местный, приезжий. Побывал на фронте, ранен в ногу. Долечивается в тылу.
— Давно не собирались, — счел нужным уведомить он ребят. — Моя вина. Но теперь будем собираться чаще.
Сидел за учительским столом, поглядывал на ребят-школьников. Седьмой класс полностью вступал в комсомол. Коротко проинформировав о положении на фронте, перешел к школьным делам, повел разговор об уплате членских взносов, о предстоящей районной конференции.
Начался прием. Первым разбиралось заявление Гришки, потом Володи Макарцева. Витюшка ждал. Ребят приняли… а его? Почему же секретарь отложил его заявление напоследок? Наконец услышал свою фамилию.
— А теперь расскажи о себе, — предложил секретарь.
А что рассказывать? Так же, как и предыдущие, Витюшка кратко, минуты в две, изложил свою биографию.
— Хочу быть в рядах комсомола, — добавил он, — в меру своих сил и способностей буду работать…
И сразу же почувствовал, что говорит как-то не своими словами, а книжно, словно читает по написанному. И вдруг совершенно неожиданно его спросила голубоглазая девица из соседней деревни:
— И как же ты собираешься работать?
— Буду работать, — Витюшка запнулся, не находя подходящих слов, покраснел, — как и остальные…
Но тут вмешались Гришка и Федя Буянов…
— Он же учится вместе с нами в школе, — первым ответил за Витюшку Гришка. — Разве это не работа?
— И учится хорошо, не отстает, — пояснил Федя.
— Учится лучше, чем я, — снова вмешался Цыган.
Сразу же сочувственно заговорили о Витюшке другие. Так же, как и остальные, Витюшка единогласно был принят в комсомол. Когда он явился домой, мать сразу же подметила:
— Сияешь, словно ясный месяц. Поздравить, что ли?
Алешка явно завидовал:
— Тебе можно… За тебя все ребята.
Чтобы как-то успокоить брата, Виктор вынул из укладки свой пионерский галстук, протянул Алешке:
— Бери. Мой как новенький.
Недели через три ребят вызвали в райком.
Второй секретарь, миловидная девушка, подала ему новенькую серенькую книжечку, пахнущую типографской краской, поздравила.
По дороге домой Виктор догнал односельчанина-инвалида Никиту Королева, которого все в деревне звали Королем. В серой шинели с оборванным хлястиком, в истрепанной шапке-ушанке, поскрипывая деревяшкой, Король медленно ковылял по обледенелой дороге. Виктор пошел рядом с ним. Похвастался:
— Получил, дядя Никита, комсомольский билет.
— Чего? — не сразу понял глуховатый Король. — Ну-ну, двигайся в партийные. — Подумав и критически осмотрев парнишку, добавил: — А собственно говоря, тебе двигаться-то некуда. Подкузьмила тебя судьба. Жизнь у тебя теперь известная. Одна маета, а не жизнь…
— Может, и не так получится, дядя Никита?
— Ты не обижайся, что я так прямо говорю. Ты знаешь, я всегда каждому в глаза правду режу… И тебе тоже… Кто ты теперь? Ни богу свечка ни черту кочерга! Так же, как я теперь — колчак. — Никита пытливо глядел на своего попутчика.
«Надломили, видно, дядю Никиту годы, — думал Витя. — А я не сдамся».
Разговор Виктору был крайне неприятен. Он молчал.
— Теперь что… — часто кашляя, простуженным голосом сипел Король, — разве комсомольцы… Вот в наши годы, в двадцатые, были комсомольцы. Такие они дела делали… Газеты о них писали…
Виктор насторожился: интересно узнать о первых комсомольцах деревни. А Никита вдруг замолк, на лесной поляне остановился, снял шапку, перекрестился:
— Ты тоже сними… Молодая жизнь здесь загублена. — Видя, что спутник глядит на него широко раскрытыми, недоумевающими глазами, пояснил: — Васька Жуков… мой корешок, в юности смерть здесь принял.
И Виктор вспомнил, еще в детстве слышал о погибшем коммунисте Василии Жукове.
— В колхозную жизнь всех хотел увлечь. А его взяли да и лишили жизни.
Добрались до деревни затемно. Тихо, безлюдно. Казалась деревня вымершей. В сумерках теперь зажигали огонь только по делу: керосин стало трудно доставать, за большие деньги не купишь. Раньше, когда фронт проходил недалеко, выменивали на молоко или на яйца бензин у шоферов. Смешанный с солью бензин горел в коптилке не хуже керосина.
— Сегодня ты что-то задержался, — осведомилась мать, когда Витюшка появился в избе. Подошла было к нему помочь раздеться.
— Я сам… Не надо…
Старший сын теперь стремился во всем обходиться самостоятельно. За ужином Виктор поинтересовался у дедушки, знал ли он Жукова.
— Как же… сверстник твоего отца… Такой чернявый. Большой правдолюб был, — оживился дед.
— Так и жениться не успел. Нашел свою смерть на дороге в лесу. — Вмешалась в разговор и бабушка.
А Виктор думал: «Надо разузнать, когда первые комсомольцы в деревне появились…»