Наследник для шейха (СИ)

Глава 13

Я иду вновь по роскошным мраморным коридорам с высокими сводами потолков. Определенно дворец слишком большой и здесь очень легко заблудиться, если не знать, куда именно идти.

Наконец мы заворачиваем в очередной коридор, где у двустворчатых дверей стоят двое охранников…

Мужчины смотрят в пол, глаз не поднимают, Фазиля замирает у входа. Спустя мгновение как по мановению волшебной палочки двери перед нами распахиваются, и служанка отходит в сторону, кланяется мне, пропуская вперед.

Я делаю несколько шагов и оказываюсь в огромном зале, здесь очень много золота и мрамора. Стараюсь особо не рассматривать великолепие дворца.

Мой взгляд сразу же цепляет высокую худую фигуру женщины, на голове которой надет тюрбан. Длинное платье песочного оттенка похоже чем-то на кандуру, но… все же при рассмотрении отличается.

Ведь на шейхе надето именно платье, причем благородный шелк струится по ее телу, как влитой.

Шейха стоит ко мне спиной, у балкона, рассматривает открывающийся отсюда вид.

То, что меня встречают спиной… уже напрягает. Явно особого расположения шейха ко мне не испытывает. Но я не собираюсь тушеваться, иду вперед, мои шаги беззвучны. Я прохожу вдоль комнаты легкого фиолетового оттенка: стены, огромные шторы — все носит отпечаток этой цветовой гаммы от светлого к темному.

В огромном зале, который скорее напоминает нечто среднее между гостиной и царскими палатами.

Здесь, у стен, замерли девушки-служанки, а рядом с Мозиной я замечаю мужчину, который выслушивает распоряжения женщины, склонив голову.

Я от страха будто всю картину полностью не воспринимаю, лишь выхватываю отдельные кусочки пазла…

Наконец шейха величественно кивает мужчине, одетому в парчовый халат. Я бы сказала, дозволение дает на что-то.

Мужчина склоняется в почтительном поклоне.

Я ловлю себя на мысли, что будто в фильм какой-то попала с атрибутикой и церемониями, которые мне совершенно чужды. Все же я ощущаю себя человеком, вышедшим из современного мира, где в принципе нет такой вот градации…

Неожиданно задаюсь вопросом: смогла бы я существовать в подобных реалиях?

И отчего-то ловлю себя на мысли, что… нет…

Это не мой мир, не моя реальность…

— Свободен, Халим… — поднимает шейха тонкую руку, унизанную перстнями. В принципе, выглядит кричаще, но… этой женщине идет…

Лишь отпустив слугу, который вновь склоняется перед шейхой, Мозина разворачивается ко мне, удостаивая своим вниманием.

Что-то внутри будто щелкает. Я каменею, когда вижу вполне себе симпатичную, даже красивую суховатую женщину. Ее лицо идеальное. Черты хищные, нос длинноват, темные глаза смотрят цепко…

Вроде бы и не красавица, но вот смотришь и понимаешь, что перед тобой женщина королевских кровей…

Колокольчики внутри начинают звенеть, предупреждая об опасности.

Молчание затягивается. Шейха вопросительно приподнимает бровь, смерив меня высокомерным взглядом, и я вдруг вспоминаю, что не поклонилась…

Все же здесь иерархия, которая мне чужда, но традиции я чту, поэтому делаю то, что должна. Стараюсь вести себя как положено.

— Добро пожаловать, Каролина…

Мелодичный голос пронизан интонациями превосходства. Мне уже не нравится манерность этой женщины. Но ее обращение — это дозволение выпрямиться. Что я, в принципе, и делаю.

— Благодарю, шейха Мозина…

Отвечаю и смотрю на мачеху Аяза, которая прищуривается и делает несколько величественных шагов в моем направлении. Звук каблучков отдается ударами в моем сердце.

Наконец шейха подходит ко мне и замирает. Она возвышается надо мной на полголовы. Высокая и тонкая. Вблизи я подмечаю, что на самом деле ей немало лет, но женщина явно следит за собой, возможно, даже корректирует внешность с помощью пластического хирурга, так как ее лицо какое-то слишком идеальное, словно маска, соответствующая всем современным канонам красоты: с пухлыми губами и острыми скулами. Здесь явно работали профессионалы, чье вмешательство незаметно и просматривается только в неестественной правильности черт.

Женщина внезапно поднимает руку и ловит мой подбородок, заставляет приподнять лицо, чтобы мы встретились взглядами.

Рассматривает меня очень скрупулезно, тщательно… до неприличия.

Мне становится жутко не по себе, но я выдерживаю взгляд цепких глаз.

— Красивая у меня невестка… — наконец выговаривает, холодно улыбнувшись, и взгляд женщины соскальзывает на серьги, которые я надела…

Что-то будто происходит. Выражение лица шейхи меняется. Становится каким-то ледяным и ожесточенным…

Она сверлит меня еще более злым взглядом, и на мгновение мне кажется, что сейчас на меня набросятся и начнут трясти.

Вновь расцветает в груди страх, что меня, возможно, раскрыли, что каким-то невероятным способом шейха поняла, что перед ней лженевеста.

Но спустя долгую паузу, во время которой у меня сердце чуть не перевернулось, Мозина наконец улыбается.

— Великолепные серьги…

Что-то странное я услышала в ее голосе. Нечто, что напоминало то ли зависть, то ли ревность…

Не знаю…

— Спасибо, подарок шейха.

Решаю уточнить на всякий случай, так как взгляд женщины стал слишком плотоядным.

— Разумеется, — отвечает она, растягивая губы в улыбке, — ну, пройдем, невестка, традиционный обед готов.

Шейха резко разворачивается и словно самая настоящая царица вышагивает в сторону огромного балкона, скорее напоминающего террасу. Под белоснежным тентом накрыт стол, рядом с которым уже застыл слуга. Стоит Мозине только приблизиться, как мужчина оживает и галантно отодвигает для шейхи стул. Я следую за ней, занимаю место напротив, и мне так же придерживает стул второй слуга.

От всего этого действа веет какой-то наигранной помпезностью. Тот же Аяз мне показался куда более простым в общении, чем эта вот женщина, явно купающаяся в лучах собственной власти.

— Ну что же, дорогая невестка, как ты себя чувствуешь? — наконец задает вопрос шейха, дождавшись, пока слуга нальет ей в высокий бокал воды и отойдет в сторону.

Второй мужчина зеркалит движения первого.

— Все хорошо, спасибо, — отвечаю, отпив воды, в горле сразу же пересыхает, а вот есть совершенно не хочется. У меня будто камень в желудке разрастается, и кажется, что и кусок в горло не залезет.

Новоиспеченная свекровь берет приборы и аккуратно отрезает ножом кусочек какого-то блюда, скорее напоминающего шедевр кулинарного искусства в мизерной порции.

— Если у тебя что-то болит или хочется поговорить, я готова как женщина выслушать тебя, дорогая невестка, все же мы женщины, и каждая проходила через свою первую боль.

Застываю на месте. У меня все жилы будто натягиваются настолько, что позвоночник болеть начинает.

О таком я бы могла поговорить с собственной мамой, и то… вряд ли решилась бы обсуждать настолько личные вещи, которые являются интимной тайной, происходящей между мужчиной и женщиной…

В университете у нас девчонки часто обсуждали своих парней и в этом плане тоже, мы смеялись, сидя в кафешке за пиццей, и в принципе ничего такого не было в тех разговорах о пикантных деталях, вернее, я не воспринимала это как-то отрицательно, а вот сейчас… Все же девчонки молодые, веселые, и в том щебетании не было ничего оскорбительного…

Но сейчас, когда совершенно чужая, высокомерная женщина пытается влезть в постель к собственному пасынку…

Это мне претит. Буквально заставляет кровь вскипеть в венах. Напрягаюсь до боли в висках. Неожиданно шейха кажется мне самой настоящей королевской коброй, которая, распушив капюшон и раскрыв пасть, только и ждет верного случая, чтобы впиться и впрыснуть свой смертельный яд.

Мне хочется ответить резко, жестко, обрубить желание мачехи Аяза совать свой длинный нос не в свое дело, но какие-то внутренние звоночки… останавливают.

Интуиция срабатывает, запрещая мне конфликтовать с этой особой с первого дня… Я-то уйду, а вот Каролине потом с этим жить, хорошо, если не выживать.

Поэтому я растягиваю губы в улыбке, надеюсь не вымученной, и отдаю дань традиции, отвечая:

— Благодарю, шейха, все хорошо… Я рада, что обрела в этом доме женщину, к которой могу прийти со своими вопросами и проблемами…

Мозина раздвигает очерченные губы в улыбке, демонстрируя идеальный ряд фарфоровых зубов.

— Хорошо, что мой пасынок не был с тобой резким, хотя крови было много, как по мне…

Вздрагиваю. Чуть не выронив вилку, которую только что взяла со стола, чтобы создать видимость трапезы.

— Что?! — не успеваю удержать свой язык, и вопрос слетает с губ.

— Ну как же… дорогая невестка… ты забыла о традиции? — приподнимает бровь в изумлении, которое мне сейчас кажется наигранным.

Я же смущаюсь и краснею, у меня щеки гореть начинают от того, что… черт… откуда она может знать, сколько крови было?!

— Не смущайся, дорогая невестка, — иначе интерпретирует мою реакцию женщина, — девственность — это дар, который девушка оставляет на супружеском ложе, а простыня является свидетельством того, что невеста была невинна. Слуги принесли мне золотую шкатулку с окровавленной простыней, чтобы я была свидетелем чистоты невестки дома Макадумов…

От этих слов у меня мурашки по спине. И, возможно, где-то это традиция, но…

Чисто внутренне у меня просто срабатывает инстинкт. Хочется вскочить и заорать, что никто не смел смотреть на то, что принадлежит двоим…

Но одергиваю себя. Вспоминаю о традициях, когда мужчина лично вытаскивал простыню после секса с женой и спускался к столу, продолжать пир, бросая атрибут, свидетельствующий, что невеста стала женой, так сказать, на обозрение…

Умом все понимаю, но душой… это все чуждо и страшно… что вот эта вот чопорная, сухая женщина разглядывала мою кровь…

К счастью, я не успеваю ничего ответить. К нам выходят служанки и меняют блюда, я же выдыхаю немного, беру свои чувства под контроль.

Это не твоя жизнь, Мелина. Не твоя…

Поэтому не оступись. Не соверши ошибок…

Благо пауза помогает и шейха меняет тему, отпивает из бокала воду и пристально на меня смотрит, будто хочет пробраться в голову и понять, о чем именно я думаю.

— Каролина, — обращается ко мне по имени сестры, что режет слух.

— Да, шейха, — отвечаю, стараясь вновь придать лицу доброжелательности, которую не испытываю.

— Я хочу, чтобы между нами не было никакого недопонимания, милая, — вновь улыбается, и хотя жемчужные ровные зубы женщины совсем не похожи на клыки, мне опять чудится, что кобра пасть раззявила.

— Благодарю, шейха, — вновь отвечаю односложно.

— Можешь называть меня Мозиной. Мы — женщины Макадум — должны быть сплочены, ведь теперь мы семья…

Выдает так тепло, что, наоборот, кажется, что прямо сейчас мне говорят, что нужно быть настороже.

— Конечно, Мозина…

— Ты быстро учишься, Каролина. Я рада, — отмечает мою сговорчивость.

Говорит как-то странно. У меня от нее мороз по коже идет, страх затапливает. Я пока не понимаю, что именно из себя представляет шейха…

Двоякое впечатление. Но то, что эта женщина опасна, я чувствую, просто пока не понимаю, защищает она интересы своей семьи, пытаясь понять, кто именно вошел в дом, или же преследует свой личный интерес…

— Благодарю, я буду стараться, — отвечаю так, как ответила бы Каролина…

Шейха кивает.

— Отлично. Ты только пришла в этот дом, Каролина, и я надеюсь, что станешь прилежной невесткой… достойной женой моего горячо любимого пасынка…

Делает многозначительную паузу. Будто говорящую, что если не оправдаю, то она мне лично голову оторвет…

Как-то так это воспринимаю…

— По всем вопросам можешь обращаться ко мне, спрашивать, советоваться, я стану тебе соратницей и союзницей, Каролина, если и ты откроешь свое сердце перед нашим домом…

— Обязательно, — отвечаю улыбнувшись, еще и киваю.

Быть с этой женщиной союзницами или нет — решать Каролине, а я… не хочу сестре усложнять жизнь в этом дворце с первых дней, вступая в войну со свекровью. Только потому, что у меня интуиция…

Скажем так, внешне мы с близняшкой — дубли друг друга, но внутренне…

Возможно, у Кары есть шанс действительно стать хорошей подругой и соратницей Мозины.

— Если будут вопросы, все что угодно, обращайся, Аяз — сложный мужчина… Своенравный…

Что-то в ее словах меня напрягает. Но я подавляю в себе желание задать вопрос.

— Обязательно, — вновь отвечаю со смирением, которого совершенно не испытываю.

— Я рада, что мы друг друга поняли, — вновь улыбка вызывает озноб по телу.

Дальше разговор сходит на нет, а обед заканчивается. Нам приносят чашечки ароматного терпкого кофе, и шейха попивает его, внимательно разглядывая меня поверх чашки.

Я не могу понять этого взгляда, не могу понять, враг передо мной или просто женщина, которая действительно хочет наладить контакт с невесткой и предлагает помощь.

Наконец шейха отпускает меня, а я выхожу из ее палат и иду вперед. Мне нестерпимо не хватает воздуха.

Я чувствую себя букашкой, запутавшейся в паутине, и единственное, чего я сейчас хочу, — это вырваться из ситуации, в которую попала.

Меня встречает служанка и провожает в мою спальню. Я не разговариваю с девушкой, лишь дежурно улыбаюсь. На сердце у меня тяжелее с каждой секундой.

Наконец, оказавшись в комнате, я закрываю дверь и буквально валюсь на кровать. Меня накрывает истерикой. Я плачу, прикусываю губу, чтобы мои рыдания не были слышны.

Вся эта ситуация безумно давит, и страшно… страшно от того, что может в любой момент произойти…

— Мамочка… мамочка, забери меня…

Выдыхаю тяжко. Рыдаю, как в детстве, когда сбивала коленки и мама обрабатывала ранки перекисью, успокаивала, обнимала…

Только девочка выросла, и проблемы стали неподъемными. Меня знобить начинает. Может, даже температура поднимается. У меня пару раз такое было от переживаний.

— Ты справишься, Мелина, все будет хорошо… — шепчу одними губами, беззвучно, и не замечаю, как уплываю в тяжелый сон без сновидений…