Наследник для шейха (СИ)

Глава 16

Я не знаю, в каком бреду проходят еще два дня. Меня просто валит с ног. Я заболеваю, вроде не кашляю и не сморкаюсь, а вот температура поднимается.

Маме отдают единственную гостевую спальню на первом этаже и, хотя мамулечка очень меня просит остаться в этой комнате, но… я отказываюсь.

Она у меня слишком проницательна, все поймет по одному взгляду, и… я не смогу лгать, скрывать свои мысли. Поэтому отшучиваюсь, говорю, что мне нужно отлежаться и побездельничать перед грядущими экзаменами. В общем, я скрываюсь наверху, в комнате, куда и Каролина начинает меньше захаживать. Сестра предпочитает заниматься с Фатимой традиционной готовкой, чтобы вернуться в дом шейха с ответными гостинцами.

Тяжко. Очень и очень тяжко.

Поэтому спальня становится моим временным убежищем, чтобы зализать свои раны, но, скорее всего, я просто прячусь от реальности. В мыслях уношусь далеко-далеко. Вспоминаю своих подруг, студенческие посиделки, смех…

Кажется, что я умела смеяться и веселиться где-то в прошлой жизни. Между мной прежней и нынешней будто огромный провал, непреодолимый путь, который состоит только из барьеров.

Думаю, что больше никогда не улыбаться мне так же искренне и весело шуткам друзей…

Радость утекла словно вода из сомкнутых ладоней…

Все веселье словно осталось в прошлой жизни. Где-то далеко-далеко…

И мне отчаянно хочется вернуться в свою жизнь, чтобы забыть, что есть и другая реальность, есть страна, которая живет по иным законам, и в этой стране я повстречала мужчину, с которым нам не по пути…

Всякое бывает. Может, моя история и уникальна, но я пытаюсь убедить себя, что скоро вернусь в свой дом, в свой город, в университет и… все забудется…

Я даю себе надежду, потому что иначе…

Так можно сойти с ума. Я почти ничего не ем и не пью. Ничего не хочется. Просто лежать и смотреть в сторону балкона, где вдали виднеется кусочек ярко-синего неба…

— Ты должна спуститься к завтраку, — неожиданный голос заставляет вздрогнуть, и я поворачиваю голову, вижу, как в комнату входит Кара.

Она бросает на меня обеспокоенный взгляд. Прикусывает губу.

— Мел, так нельзя, — выговаривает с горечью.

— А как можно? — спрашиваю улыбнувшись, но в собственном вопросе слышу едкость и колкие нотки.

— Вот так, как ты, нельзя точно. Быстро одевайся и спускайся. Отец и мать волнуются. Они могут начать что-то подозревать!

Глаза сестры вспыхивают.

— Ну… я поддерживаю легенду… ты же тоже после моего отъезда слегла…

— Пора выздоравливать, сестра, — отвечает резко, — ты же хочешь уехать в свою снежную страну?!

Вопрос сестры заставляет приподняться на локтях и посмотреть на Каролину.

— Да. Конечно!

Отвечаю с жаром, четко понимая, что здесь, в этой стране, я умру. Просто не выживу. Я буду все время думать и вспоминать, а возможно, меня с семьей обяжут присутствовать на каком-нибудь мероприятии и… увидеть Аяза с сестрой…

Стоит только подумать, как острие ревности прокалывает грудь. Причем такую боль ощущаю, что вскрикиваю, прикладываю ладонь.

— Что?! Мел! Только не попади в руки к врачам! Тебя не должны обследовать!

Вновь повышает голос сестра.

— Что?!

Не сразу понимаю, почему она так переживает.

— Почему?!

Закатывает глаза и проходит вперед, а я подмечаю, что на ней очень красивая одежда, брендовая…

Позже доходит, что со мной был собран гардероб, и вполне логично, что Кара ходит в дарах шейха.

— Как «почему»?! — голос сестры отвлекает от мыслей. — Неужели ты такая наивная? Или реально не понимаешь?!

Сестра подходит к кровати и смотрит на меня с высоты своего роста, явно раздражаясь все больше.

— Если бы понимала — не спрашивала бы, — отвечаю весьма корректно. Хотя самой кричать хочется.

— На твоем теле следы. Они вызовут вопросы у врача. Если направят вдруг к гинекологу, проблем будет еще больше — врач может понять, что ты потеряла девственность на днях…

Вскидываю брови в изумлении.

— У тебя там рана. И в течение недели или двух можно будет понять, что ты лишилась целостности недавно, затем уже все заживет и…

— Откуда ты все это знаешь?! — спрашиваю в полнейшем шоке и на сестру во все глаза смотрю.

— Изучала информацию, Мел. Ты ведь понимаешь… чем все может обернуться. — Вновь начинает ходить по комнате. — Сейчас… ты должна встать, сестра… и спуститься к завтраку, чтобы отец не начал опять разговоры, что тебя нужно показать врачу. Ты понимаешь, что будет?!

Прикрываю веки. Меня от всей этой ситуации уже трясти начинает.

— Я устала от вранья…

Неожиданно сестра меняет тактику и уже не нападает на меня, садится на кровать и берет руку, сжимает мои ледяные пальцы.

— Прекрати, Мел. Нам обеим очень сложно, но мы должны с этим всем справиться, мы должны… рука об руку пройти все эти сложности… осталось совсем чуть-чуть — и ты вернешься в свою жизнь, уедешь, но… если сейчас отец исполнит свою угрозу и вызовет врача, нам конец, сестра и жертва твоя была напрасной…

Киваю и выдавливаю из себя улыбку. Сестра права. Посыпать голову пеплом я буду потом, когда выберусь отсюда, из этой западни…

Все потом… и чувства потом… и эмоции…

— Хорошо, Кара… Я постараюсь…

Отвечаю, и сестра подается вперед, обнимает меня крепко-крепко.

— Я не тварь, Мел, я вижу, как тебе сложно. Я понимаю, что попросила у тебя больше, чем все… я понимаю… поверь… но… у нас нет выхода…

Наконец сестра отпускает меня, и я киваю.

— Мне тоже страшно, Мелина, я тоже до одури боюсь шейха, к которому вернусь в твоей роли. Если он меня раскроет…

Замолкает и вновь улыбается. Только на этот раз как-то грустно, и в глазах у нее тоска проскальзывает — лютая, дикая, почти такая же, как и моя.

И я вдруг чисто на интуитивном уровне ощущаю, что горюет она по другому мужчине, и это не шейх…

— Почему ты не убежала с тем мужчиной, с которым легла? Почему он не пришел к отцу и не попросил тебя в жены? Он же понял, что был первым…

Задаю свои вопросы, и Каролина бледнеет. Во взгляде проявляется затравленность. Больше передо мной нет расчетливой и продуманной девушки, которая всегда была первой в нашем дуэте. Каролина по характеру другая.

— Не лезь в это, Мел. Не стоит, — отвечает спустя паузу, когда вновь эмоции стираются с ее лица и появляется улыбка, — как я уже сказала, одного камня за пазухой тебе достаточно. А теперь марш в ванну и приведи себя в порядок. Будем играть свои роли до конца… каким бы он ни был…

Последнюю фразу проговаривает тогда, когда я уже слетаю с постели и приближаюсь к ванной комнате, но все же я слышу, оборачиваюсь и смотрю на сестру, которая вновь становится какой-то холодной и далекой как статуя.

— Поживее, Мел, сейчас, если отец воплотит в жизнь свою угрозу с врачом, вся наша семья пойдет на эшафот под меч Макадума. Шейхи правят железной рукой, и у них нет слова «пощада».

Киваю. Слова сестры правдивы. Я общалась с Аязом и поняла его взгляды, а еще характер немного.

Такой, как он, не простит.

Не зря рассказал мне легенду… не зря… это было предостережение… возможно, показал жене, что не потерпит неповиновения…

Я уже ничего не знаю.

Я просто хочу домой…

Скрываюсь в ванной и быстро принимаю душ, привожу себя в порядок. Каролина права — мы должны быть сильными, должны отыграть свои роли до конца… каким бы он ни был, а мне… мне нужно вернуться в свою жизнь.

Я здесь больше не выдержу.

С этими мыслями выхожу из душа и наспех сушу волосы, привожу себя в порядок. Когда возвращаюсь в спальню, Каролины уже нет. Она исполнила свой долг. Поговорила со мной и поняла, что сбивать ей планы я не собираюсь.

Мы с ней в одной лодке, если потонет одна, за ней пойдет и другая. Поэтому, во всяком случае, пока я здесь, мне остается только играть… а потом… потом я вернусь домой и, надеюсь, смогу отмыться от всего…

Надеюсь… но знаю, что не смогу. Ожоги и раны станут частью меня, а эта ложь… она будет со мной всю мою жизнь.

Я уже знаю, что больше никогда и ни под каким предлогом не вернусь в эту страну и с сестрой не увижусь.

Потому что… не смогу…

Я оставлю свою любовь и чувства в прошлом. Но видеть Аяза с ней… это выше моих сил…

Надеваю свои старые вещи, которые привезла с собой, приклеиваю к губам улыбку и спускаюсь к столу.

— Дочка, тебе лучше? — спрашивает отец, присматривается ко мне.

— Да… уже все хорошо. Видимо, вирус какой-то схватила, а он несколько дней только мучит, потом отступает…

Занимаю свое место, улыбаюсь, встречаясь взглядом с Фатимой, которая вновь сияет бриллиантами и золотом, будто боится, что муж прямо сейчас скажет «талак» — и ей придется утаскивать все свое добро с собой, вот и носит все…

Злые мысли. Но… какими они могут быть по отношению к этой женщине?!

— А где мама? — спрашиваю с нажимом, замечая, что она так и не подошла.

— Она предпочла позавтракать в своей комнате. Все же нога немного беспокоит, — отвечает отец.

Киваю. Не верю в это, но понимаю мать. Понимаю, почему она не хочет сидеть с Фатимой за одним столом.

Она исполнила свой долг, приехала на свадьбу дочери, но больше нервов на все это у нее не хватит.

Дальше я пытаюсь поддержать непринужденную беседу, прислушиваюсь к тому, как Фатима расспрашивает Мелину о дворце Макадумов, и с удивлением понимаю, что сестра рассказывает о нем так, будто действительно была там…

Завтрак заканчивается, и я встаю, отец больше не смотрит на меня с напряжением, кажется, поверил в мое выздоровление и… это хорошо…

Я иду в комнату к маме. Открываю дверь и нахожу ее в постели. На коленях поднос с овсянкой, фруктами и крепким кофе, как она любит,

— Доченька, — при виде меня мама словно хочет подняться, но больная нога дает о себе знать.

— Мамуль, доброе утро, — отвечаю и улыбаюсь действительно счастливо.

— Как ты, дочка?

— Уже лучше, а ты?

— Тоже хорошо.

Подхожу и целую маму, обнимаю ее крепко. Начинаем болтать ни о чем, но вдруг мама хмурится, приглядывается ко мне…

— Что случилось, пока меня не было? — задает неожиданный вопрос.

И в эту секунду у меня сердце останавливается. Я не знаю, каких мыслимых и немыслимых усилий мне хватило, чтобы лицо не дрогнуло, чтобы моя внутренняя боль не просочилась наружу.

Я загоняю все свои эмоции, заставляю себя улыбнуться и непонимающе смотрю на мать.

— Ничего особенного. Я заболела. Из комнаты почти не выходила… — отвечаю, пытаясь придерживаться легенды сестры, но суть в том, что мне не нужно притворяться.

Я действительно выгляжу как после болезни, ничего критичного, но все же…

И я не лгу. Я говорю нечто очень близкое к правде, но ту ужасающую ее часть, которую я стараюсь закрыть в своем сердце, матери не выдам.

— Не лги мне, Мел, — неожиданно отвечает мама, и я вздрагиваю, мне вдруг кажется, что мама все знает — как-то поняла, почувствовала…

У меня душа в пятки уходит от понимания, что сейчас мамочка обвинит меня в том, что случилось, скажет, какого черта мы с Каролиной творим.

Накричит. Устроит нам взбучку!

А дальше?

Дальше наш обман вскроется, и либо вся семья станет соучастниками этого безумного преступления, продолжая лгать, либо… правда вскроется, и нам всем придется вкусить гнев шейха, а учитывая характер моей мамы, я уже примерно понимаю, что, скорее всего, будет второй вариант.

Сначала она выскажет все отцу, затем достанется и Фатиме, и мама будет права, ведь они не смогли уследить за моей сестрой и уберечь ее от ошибки, которая столь роковым образом может стоить всем нам жизни, а затем мама устроит взбучку мне — за то, что я сделала…

В любом случае… я понимаю, что подобное открытие уничтожит всю нашу семью так или иначе, поэтому делаю единственное, что могу в этой ситуации, — молчу…

Мама же накрывает мою ладонь, сжимает пальцы и заглядывает в глаза.

— Я все знаю, Мел, — вдруг говорит, и я вздрагиваю.

Смотрю на маму во все глаза, и у меня язык отнимается. Я даже ничего сказать не могу. Каменею вся.

— Да, дочь, знаю, — уверенно выговаривает мама и кивает, — тебе здесь плохо, и пока меня не было, скорее всего, Фатима отыгрывалась на тебе, я ведь права?!

Мама хмурит брови, а до меня с запозданием доходит все, что она только что сказала.

— Это твой дом. Дом твоего отца. Ты его дочь, дорогая, и права в этом доме у тебя ровно такие же, как и у Каролины! Кто здесь гость — так это Фатима! Умей постоять за себя, Мелина. Никто не имеет права обижать тебя!

Мама защищает меня словно тигрица, а у меня в глазах слезы набухают, и я подаюсь вперед и просто обнимаю ее крепко-крепко.

— Мамочка… я так люблю тебя…

Выговариваю тихонечко, но она слышит, всхлипываю и плачу. Горько, сильно.

Пусть не могу сказать причин, пусть не в силах изменить все то, что случилось, но сейчас я выплакиваю свою боль единственному близкому человеку, который всегда на моей стороне…

— Ну, тише, милая, тише… Я с отцом поговорю, устрою тут Армагеддон! Поймут у меня, где раки зимуют! — мама успокаивает меня, гладит по спине. — Расскажи мне, родная, что было, пока меня не было. Что тебе эта змея говорила?

Качаю головой и утираю слезы. Улыбаюсь моей защитнице, заглядывая в ее хрустальные, чистые глаза.

— Мама, она ничего такого не делала, я правда все эти дни лежала в комнате, нездоровилось, да и, честно говоря, просто не очень хотела выходить…

— Вот это уже ближе к истине, — мама улыбается и проводит длинными тонкими пальцами по моей щеке, — пойми, родная, Самир твой отец, он любит тебя и, как бы у нас ни сложилось, мы оба безумно любим наших дочерей. Твой отец — замкнутый человек, немного черствый, но он будет всегда любить тебя. Если тебе кажется, что какая-то Фатима сможет встать между вами, то ты ошибаешься. Ты его дочь. Мы оба любим вас и все для вас сделаем, на все пойдем, чтобы наши девочки были счастливы…

Киваю на слова мамы. Все понимаю, но они будто подтверждением становится моим предположениям. Я понимаю, что за наши с Каролиной ошибки расплачиваться придется самым дорогим людям.

— Я все понимаю, мам, меня честно никто не обижал, просто пребывание здесь меня тяготит…

— И меня, — отвечает мама, явно понимая, о чем именно я говорю.

Мы с ней обе не принадлежим этому миру Востока. Вернее, принадлежим, но… наши души слишком свободолюбивы.

— Когда я приехала сюда с Самиром — была самой счастливой, когда узнала, что ношу вас под сердцем, — моей радости не было предела. Мы с твоим отцом очень любили друг друга, и здесь, в этом доме, все слишком напоминает о прошлом…

Глаза мамы наполняются слезами, и я чувствую, что не все для нее кончено в этой истории, пусть она закрыла эту книгу, но… ее боль все еще там, она цветет кустарником и причиняет боль.

— Ты все еще любишь папу? — задаю для себя неожиданный вопрос и прикусываю себе язык, потому что перешла грань, позволила себе вступить на темную сторону.

Мама меняется в лице, что-то проскальзывает в ее глазах, но я не успеваю считать эмоцию, как она улыбается мне тепло, но ставит границы.

— Эта история давно закончена, дочь.

Киваю, хотя хочется закричать, что черта с два она закончена, ведь я вижу, как отец смотрит на мать, а сейчас вижу, как моя мама страдает, потому что до сих пор боль не отпустила. И мне так грустно становится, потому что очень может быть, что и моя боль не уйдет, будет цвести и пульсировать во мне даже спустя столько лет, и поэтому я говорю то, что кажется мне самым важным в этой ситуации, решение, которое приходит как-то само собой:

— Давай уедем, вернемся домой, мам…

Мама замолкает. Внимательно на меня смотрит.

— Думаешь, стоит уже уехать? — спрашивает и хмурит брови. Явно задумывается крепко относительно того, что я сказала.

— Да, мама. Мы выполнили свой долг, так сказать.

Еще как выполнили! Я лично все отдала и больше просто не могу. Я испита до дна, выпотрошена. Уничтожена и убита.

Больше не могу. Не хочу здесь быть. Закричать хочу, завыть, чтобы вырваться из оков.

— Завтра твоя сестра в дворец шейха возвращается. Надо проводить, — наконец отвечает мама и словно ножом мне по сердцу проводит. Я думала, что уже пережила боль, много боли, но с каждым вдохом чувствую, что мой кубок еще не полон и яда в нем только прибывает, и мне придется проглотить все до последней капли.

— Какие там традиции, мам? За… женой шейх должен приехать?

Спрашиваю и надеюсь, что у меня голос не дрожит, что не прорываются визгливые нотки, потому что не смогу я увидеть Аяза.

Это смерти подобно. Не смогу наблюдать за тем, как родная сестра идет в дом своего мужа.

Я знаю, что у меня нет прав. Ни на что нет! На ревность не имею права, на чувства, но…

Мое глупое сердце пульсирует и обливается кровью и с каждым разом, с каждым мгновением, как мысли возвращаются к тому, что было, я понимаю, что подобной пытки просто не перенесу.

Я не смогу стоять и наблюдать за тем, как Аяз приедет за своей женой, как протянет к ней свою сильную руку с длинными пальцами, где на безымянном пальце красуется массивный перстень-печатка — символ правящих.

Так странно, но моя память сохранила каждую черточку, каждый нюанс в образе этого мужчины.

Я запомнила все в деталях, до малейших атрибутов его одежд, до расположения шрамов на большом тренированном теле.

Да. У Аяза есть шрамы. Этот мужчина явно не привык жить в тепличных условиях, он скорее воин, правитель из древних сказок и песен.

И он никогда не простит меня. И за то, что совершила, пошлет на смерть.

Сколько раз я думаю о нем уже?! И сколько раз мысли возвращаются к одному и тому же?

— Я не знаю всех деталей традиции, дорогая, — наконец отвечает мама, тепло улыбнувшись. — В любом случае мы проводим Каролиночку, а потом уже уедем. После этого здесь мне делать нечего. Если хочешь немного погостить у отца, я не против…

— Мам, я не останусь здесь! — выпаливаю резковато, а затем смягчаю свой вопль. — Я просто… мне… скоро экзамены… мне готовиться надо! Очень много всего! И еще у меня хвосты и задолженности, которые я должна отработать…

— Ты мне не говорила, что у тебя сложности в университете, — спохватывается мама и внимательно на меня смотрит.

— Не сложности, мам, там у нас просто препод жесткий, пока семь потов не сгонит, зачет не поставит, нужно готовиться.

— И правильно, главное — знания. Зато потом все будет легко, — улыбается мама, — тогда проводим Кару и уедем. Готовиться тебе нужно, все же на красный диплом идешь.

Мама у меня сразу же расставляет приоритеты, и я киваю. Я готова с головой уйти в учебу, только чтобы не думать, и, пожалуй, занятость — это единственное спасение.

Оставляю маму и выхожу из ее комнаты. Иду в гостиную, но понимаю, что воздуха мне не хватает, хочу на улицу; выхожу на веранду и натыкаюсь на сестру, которая заливисто хохочет с Фатимой.

Застываю на мгновение, словно пойманная на горячем. Разглядываю Каролину, которая не чувствует моей боли.

Кара радуется, а я на нее смотрю. На глазах у семьи моя сестра сияет, как начищенная монетка.

Я уже не понимаю, играет ли Каролина, притворяется ли, или действительно настолько счастлива, что вошла в дом шейха женой…

И теперь она его по всем правилам. По всем законам и традициям. Невинная девушка, которая стала женщиной на ложе шейха, и свидетельство тому — простыня, которую забрала шейха.

Старые традиции. Не берусь их судить.

Но факт в том, что этот брак закреплен и прошел консумацию. Моя сестра теперь официальная жена шейха Аяза ибн Макадума, и, по идее, в ее присутствии, обращаясь к ней, подданные по этикету должны опускать взор или же склонять головы…

И я… так же должна… несмотря на то, что сестра…

Вдох. Глубокий. Но совсем не успокаивающий.

Картина начинает проясняться, как мозаика собирается из разных деталей. Вот я вижу, как на Каре надето платье, которое послал со мной шейх, и когда сестра откидывает локон, меня словно ударом пронзает, потому что в ее ушах сверкают те самые серьги, усыпанные драгоценными камнями, которые подарил мне Аяз…

— Звоните… в… скорую… прошу… — обращаюсь к незнакомцу, который подхватил меня и продолжает удерживать.

— Слишком долго, вы родите прежде, чем они доедут… Я отвезу…

Отвечает непоколебимо, и я наконец приподнимаю голову, чтобы из-под завесы упавших на лицо волос увидеть до боли знакомые черты брутального мужчины.

— Ксюша… — на выдохе, и рука на моем локте сжимается сильнее.

А я в лицо Руслана смотрю и выдохнуть не могу.

Вижу, как мой бывший муж с удивлением опускает взгляд на мой беременный живот.

А в следующий миг в меня летит его вопрос, который рушит все мои планы, ведь теперь Рус знает мою тайну, о которой никогда не должен был узнать.