Наваждение

ГЛАВА 21

Я заказал себе билет до аэропорта Кеннеди на девять вечера следующего дня. Вылет отложили на час из-за «факторов в Нью-Йорке», а когда самолет все же подали, улыбающаяся женщина за конторкой объявила, что нас ожидает посадка для дозаправки в Солт-Лейк-Сити из-за слишком короткой посадочной полосы в аэропорту Боба Хоупа и «проблем с ветром».

Мы загрузились только через полтора часа, а следующие шесть с половиной я просидел, согнув ноги под интересным углом, рядом с молодой татуированной парой, которая шумно занималась любовью. Я попытался убить время, пялясь в спутниковый телевизор на спинке сиденья в те редкие минуты, когда он работал. Шоу про огородничество, конкурсы по кулинарии и фильм о серийных убийствах навеяли на меня сон, и я то засыпал, то просыпался под любовное бормотание и звуки слюнявых поцелуев.

Когда я проснулся в последний раз, до посадки оставалось полчаса, а экран был мутным. Я еще раз заглянул в полученный от Майло конверт.

Один-единственный лист бумаги, исписанный наклонным почерком моего друга.

В девять часов утра я предстал перед клерком с тяжелыми веками в указанной гостинице. В холле, по величине напоминающем стенной шкаф и украшенном открытками, картами и миниатюрными флажками с надписью «Я люблю Нью-Йорк», было так светло, что резало глаза.

Разглядывая мое удостоверение, клерк шевелил губами.

— Счет был оплачен по перечислению…

— Полицейским управлением Лос-Анджелеса.

— Какая разница? — Он проверил карточку. — Несчастные случаи не включены.

— У вас обслуживают в номере?

— Да, по телефону, но цены за звонок дикие. Лично я всегда пользуюсь сотовым.

— Спасибо за подсказку.

— Номер четыреста четырнадцать, четвертый этаж.

Скрипучая дверь позволила мне протиснуться в комнату.

Восемь на восемь, со вдвое меньшим туалетом и привлекательностью тюремной камеры.

Единственный матрас, такой же тонкий, как у Тони Манкузи на его раскладушке, втиснут рядом с ночным столиком, выполненным из какого-то таинственного розово-желтого материала. Телевизор с девятидюймовым экраном подвешен на стене, где боролся за существование с переплетением проводов. Интерьер довершали привинченный к полу торшер и грязная акварель с видом здания «Крайслер».

Единственное окно не открывалось, зато имело двойные рамы, а стекло оказалось таким толстым, что приглушало грохот Сорок восьмой улицы и Бродвея до невнятного ворчания, изредка прерываемого гудками и звяканьем. Если задернуть шторы, комната превращалась в могилу, но шум от этого тише не становился.

Я разделся, залез под одеяло, поставил будильник своих наручных часов на два часа вперед и закрыл глаза.

Час спустя сна не было ни в одном глазу, а я все еще пытался заставить свой мозг смириться с грохотом внизу. Каким-то образом мне удалось задремать, но тут же, в одиннадцать, меня безжалостно разбудил будильник. Я позвонил детективу Самуэлю Полито и услышал сухой женский голос, который позволил мне оставить послание. Пока я принимал душ и брился, поступил ответный звонок.

— Полито.

— Детектив, это Алекс Делавэр…

— Знаю, психиатр. Как поживаете? У меня до вас еще одна встреча. Где вы сейчас?

Я сказал.

— В этой дыре? — удивился он. — Мы туда селили свидетелей — типов, которых всегда надо было иметь под рукой для дачи показаний, но если с ними не нянчиться, они отказывались. Покупали им большую пиццу, заказывали фильм, присылали хорошенькую девочку для компании.

— Не так уж плохо, — заметил я.

— «Эксзекьютив» напоминает мне о былом. Послушайте, я не могу с вами встретиться до половины второго, так что, если хотите позавтракать сами, валяйте.

— Взял бы с собой еду в самолет, да боялся, охрана решит, что я задумал взорвать его овсянкой.

— Есть чувство юмора, а? Вам оно понадобится. Ладно, давайте встретимся в одном местечке, называется «Ла Птит Гренуй», в половине второго. Семьдесят девятая улица, между Лекс-стрит и Третьей, французское, но очень миленькое.

К полудню я вышел на улицу. Воздух был бодрящим и по непонятной причине свежим, а рычание автотранспорта превратилось в нечто басовитое и музыкальное. До встречи с детективом оставалось полтора часа, и я потратил треть этого времени, чтобы дойти до последнего известного места жительства Поля и Дороти Сафран.

Торговый район, больше грузовых, чем легковых машин. Трехэтажное кирпичное здание, в котором помещалось «Либер Брайд энд Трим», отличалось рядами квадратных окон. Армированное стекло давно покрылось сажей.

Я задумался над тем, что в итоге заставило Роланда Корвуца отказаться от своих планов перестройки его в кондоминиум, повернулся, ускорил шаг и направился к Пятой авеню.

Большой чужой город, в котором я неожиданно оказывался один, действовал на мои мозги странным образом, вызывая эйфорию, за которой следовала меланхолия. Обычно для этого требовалось время, но на этот раз все произошло мгновенно. Я быстро шагал по шумным улицам Нью-Йорка, ощущая себя не имеющим веса анонимом.

На стыке Пятой авеню и Сорок второй улицы меня втянула в себя толпа, состоящая из обычных пешеходов, людей с вывесками, туристов, глазеющих на витрины, и ловких карманников. Когда я переходил Пятьдесят девятую улицу, мне пришлось пройти мимо стройки, где когда-то была гостиница «Плаза». Кучера двухколесных экипажей зазывали пассажиров, густо пахло лошадиным навозом. Я пошел параллельно Центральному парку. Деревья несли свой осенний убор с подобающей гордостью.

В двадцать восемь минут второго я уже сидел в деревянной кабинке в «Ла Птит Гренуй», пил воду и красное вино и наслаждался острыми жирными оливками.

Столы в заведении покрывали хрустящие белые скатерти, на стенах ржаво-красного цвета висели винтажные плакаты с рекламой табачных изделий, а потолок был из черного олова. Половина кабинок оказалась занята стильно одетыми людьми. Окно с позолоченными буквами выходило на шумную улицу. Чтобы попасть сюда, мне пришлось пройти мимо серого здания мэрии на Семьдесят первой улице. Оно ничем не отличалось от домов других миллионеров, за исключением того, что тут мелькали остроглазые типы в гражданской одежде, охранявшие подступы.

Улыбающаяся официантка с коротко стриженными рыжими волосами и тонкой талией принесла мне корзинку с булочками и посудину с маслом. Я принялся поднимать сахар в крови и взглянул на часы.

В час сорок семь в ресторан вошел коренастый мужчина лет шестидесяти, с до синевы выбритым лицом и что-то сказал кинувшемуся ему навстречу хозяину, явно страдающему плоскостопием.

— Сэм Полито.

— Алекс Делавэр.

Рука Полито была сильной и грубой, а те немногие волосы, что задержались на его голове, — седыми и густыми, нем была черная ветровка, серая водолазка, темно-серые брюки и черные туфли с золотыми пряжками от Гуччи, которые вполне могли быть настоящими. Розовые щеки резко контрастировали с нижней частью лица, которая никогда не будет казаться чисто выбритой. Правый глаз был карим и ясным, а его товарищ — сморщенным и тусклым.

— Эй, Моник, — обратился Полито к официантке, — семга сегодня не с фермы?

— Разумеется, нет.

— Тогда я возьму. С белой спаржей. И большой стакан того вина, шато, как его там.

— Картофель?

Полито подумал.

— Да ладно, приноси. Только полегче с маслом.

— Bon M'sieur?

— Большой стейк с кровью, салат, жареная картошка.

Полито проследил, как она уходит, держа голову так, чтобы здоровый глаз видел как можно больше.

— Красное мясо, а? Никаких проблем с холестерином?

— Пока нет, — улыбнулся я.

Глаз внимательно присмотрелся ко мне.

— У меня все наоборот. В моей семье к шестидесяти годам все отдавали концы. Я пока обогнал их на три года, но в пятьдесят восемь пережил инфаркт. Врач сказал: «Следи за тем, что ты ешь, пей только вино, тогда получишь шанс установить рекорд».

— Прекрасно.

— Похоже, — продолжал он, — у вас имеется мохнатая лапа.

— Это где?

— Заместитель шефа позвонил мне домой. Я уже собрался прокатиться с женой до озера Джордж, но он сказал: «Сэм, я хочу, чтобы ты кое с кем встретился». Как будто я еще кому-то что-то должен.

— Простите, что нарушил ваши планы.

— Да ладно, я и сам не сопротивлялся. Он ведь рассказал мне, в чем дело, так что я был даже рад. — Полито схватил из корзинки булочку, разломил ее пополам и проследил, как дождем сыплются крошки. — Хотя, увы, речь не пойдет об одной из моих удач.

— Тяжелое дело?

— Джимми Хоффу найдут скорее, чем эту парочку. Возможно, в одном и том же месте.

— В фундаменте какого-нибудь здания, — предположил я. — Или в Ист.

— Первое. Если бы тела бросили в реку, мы бы их давно нашли. Эта проклятая река течет в обоих направлениях, при таком волнении тела бы обязательно всплыли. Я за свой век повидал утопленников. — Он потянулся к оливке, обгрыз ее. — Уж поверьте мне, река бы их выдала.

Принесли его вино. Он понюхал, попробовал, отпил.

— Жизненный эликсир: вино и оливковое масло. — Поймав взгляд официантки, он губами изобразил слово «масло» и сделал вид, будто что-то наливает.

Убрав половину золотой лужицы хлебом, Полито сказал:

— Поработав в этом городе достаточно долго, автоматически приобретаешь вкус к хорошей еде. Так расскажите мне обо всех этих убийствах в Лос-Анджелесе.

Я вкратце изложил ему все события.

— Вот оно как.

— К сожалению.

— Выходит, вы сюда приехали только насчет этого типа Дейла, который, возможно, виновен по ассоциации.

— Угу.

— Роскошные машины, надо же! Вот вам Лос-Анджелес, верно? И они из-за этого купили вам билет на самолет? Похоже, полицейское управление в Лос-Анджелесе становится современным, раз посылает психолога. Откуда у вас такие связи?

Я промолчал.

Принесли еду. Полито сказал:

— Серьезно, доктор, мне любопытна вся эта ваша психическая бодяга. У нас были всякие парни, но все, что наше начальство делало, — это посылало их к терапевтам, когда считало, что с ними что-то не так. Вы тоже этим занимаетесь?

Я коротко изложил ему, чем занимаюсь и какова моя роль в полицейском управлении.

— Работаете сами по себе, — заметил он. — И если получается, значит, все правильно. Ну, вернемся к чете Сафран. Подозрение сразу же пало на Корвуца, у которого были с ними серьезные конфликты. К тому же у него довольно пятнистая биография. Например, он мог привезти бригаду рабочих среди ночи и снести дом так, чтобы соседи не сумели пожаловаться. Затем, когда все уже от ора накладут в штаны, его юристы извиняются: «Ах, простите, путаница с бумагами, мы компенсируем принесенные вам неудобства». Затем требуются месяцы, чтобы выяснить, в чем эти неудобства заключаются, затем следуют еще отсрочки, а потом все забывают об инциденте.

— В газетных отчетах, которые мне попадались, говорилось, что на него часто подавали в суд.

— Такова цена за ведение бизнеса.

— Так же сказал и его юрист.

— И он прав, доктор. В этом городе, если чихнешь против ветра, попадешь в суд. Мой сын учится на юридическом факультете в Бруклине, а до этого десять лет проработал в тамошнем отделе ограблений и понял, с какой стороны хлеб маслом намазан. — Старик улыбнулся: — Пропитан оливковым маслом.

Он перенес свое внимание на тарелку и принялся есть с явным удовольствием. Мой бифштекс оказался великолепен, но я никак не мог на нем сосредоточиться — мысли бродили в другом месте. Я немного подождал, а потом спросил Сэма, были ли другие подозреваемые, кроме Корвуца.

— Нет. Да и с этим парнем мы недалеко ушли, так как не обнаружили у него никаких криминальных связей. Несмотря на его русское происхождение. У нас есть районы, Брайтон-Бич к примеру, и другие тоже, где больше говорят по-русски, чем по-английски. Некоторые из этих парней появились тут уже с дурными намерениями, поэтому у нас есть русскоговорящие детективы, у которых работы по горло. Но он не из Москвы или Одессы, как большинство из них.

— Из Беларуси.

— Это сейчас независимая страна, — пояснил Полито. — К чему я веду: как бы глубоко мы ни копали, грязи на Корвуца так и не нашли. Разумеется, он частый гость в суде, как и всякий другой застройщик. Но каждый раз, как ему предъявляют иск, он умудряется договориться.

— Кто-нибудь еще из его жильцов исчезал?

Полито отрицательно покачал головой.

— И ни один из тех, кто подавал на него в суд, не согласился говорить о нем плохо, потому что «таково условие соглашения». Если честно, док, мы вообще им занимались по одной-единственной причине: никого больше наш радар не засек. Теперь расскажите мне об этом типе, Брайте.

— Вы его помните?

— Смутно, да и то только потому, что он был председателем этого фиктивного правления жильцов.

— Точно фиктивного?

— Послушайте, — Полито поморщился, — до того как Корвуц купил этот дом, никто даже не слышал ни о каком правлении. Не было его и первые полгода после покупки. Затем он подает заявку на разрешение на перестройку, и вдруг, откуда ни возьмись, случаются выборы (которые никто четко не помнит) и появляется правление из трех человек; заметьте, все они жильцы, вселившиеся в дом уже после того, как его купил Корвуц.

— Брайт и еще двое, — кивнул я.

— Дальняя родственница Корвуца и сын сантехника, который работал у него на строительстве зданий в Нью-Джерси.

Сэм достал сложенный листок линованной бумаги размером с блокнот Майло.

— Я принес вам список.

— Премного благодарен.

— Если звонит районный прокурор, кто я такой, чтобы ему отказать? — По лицу старика медленно расплылась улыбка. — Даже если он зять моей сестры.

Аккуратно напечатанный список:

Я поинтересовался:

— Корвуц знал двух из них до того, как он купил здание. Есть ли какие-нибудь данные, что раньше он был связан и с Брайтом?

— Нет. И вот еще что, доктор. Даже если это правление и не было марионеточным, юридически оно все равно ничего не значило. Хозяин не обязан иметь правление, и точка. А самим жильцам плевать на все с максимальной высоты. Кроме Сафранов, которые начали вопить о коррупции.

Я спрятал листок в карман, а Полито добавил:

— Если честно, док, у Сафранов не было никаких оснований для иска, они просто мутили воду. Все остальные жильцы были счастливы получить то, что им предложили, потому что это было много лучше того, что они имели в этой дыре. Тут ведь шла речь не о таких верхних этажах, как в Сохо, — гиблое место, бывшая обувная фабрика, поделенная на убогие каморки, и грошовое строительство: отдельные комнаты или квартирки с одной спальней, поганой канализацией и проводкой, не говоря уж о насекомых и грызунах, это ведь торговый район — открытые мусорные баки, и все остальное… Нет, Корвуц сделал предложение, от которого нельзя было отказаться, и никто не отказался.

— Кроме Сафранов, — заметил я.

Полито отложил вилку.

— Я не люблю плохо говорить о людях, но эти двое были скандалистами, как хиппи шестидесятых. Поль тогда учился в колледже — знаете, один из этих вечно недовольных, а я носил форму и следил за толпой. Вполне возможно, что Сафран был одним из тех испорченных недоносков, кто тогда орал на меня.

— А Дороти?

— То же самое.

— Бунтари, не имеющие цели, — задумчиво протянул я. — Сестра Дороти сказала, что они чувствовали угрозу…

— Марджи Белл? — перебил он меня. — Позвольте мне сказать вам кое-что насчет ее. Длинная история депрессии и всего остального, сидела на разных лекарствах, дважды побывала в психушке, а через год после исчезновения повесилась.

— Это точно было самоубийство?

— Собственный ребенок нашел ее в ванной комнате с запиской. Говорю вам, док, Сафраны устроили бурю в стакане воды. В этом городе благодаря контролю за арендной платой вы можете жить дешево, благодарить судьбу и радоваться. Я побывал в их квартире, все перевернул, пытаясь найти улики… — Он покачал головой. — Я бы даже своей собаке не позволил жить в таких условиях, а они позволяли. Своей собаке. В одном углу лежали грязные газеты в пятнах мочи и высохшем собачьем дерьме. Эти люди не убирали в своем доме — простите, если испортил вам аппетит. К чему я веду? Если они жили как скваттеры, то должны были ухватиться за предложение Корвуца.

— Собаку когда-нибудь видели?

— Нет. Только то, что после нее осталось. А что?

Я рассказал ему о пропавших питомцах Леоноры Брайт и добровольной работе Дейла Брайта в приюте для животных.

Он покрутил свой бокал:

— Этот парень любит мохнатых зверьков, но, может быть, он далеко не так хорошо относится к людям?

— И такое случается.

— Это точно, — согласился он. — Было у меня одно дело, еще в самом начале, когда я работал на Ладлоу-стрит, в Нижнем Ист-Сайде. Сумасшедший наркоман порезал свою жену и пристроил ее сидеть на кухне. Так продолжалось две недели, а дело было летом, в квартире никакого кондиционера, так что можете себе представить. Тем временем парень завел себе питбуля; все говорят, что это очень милая собака, но меня вы рядом с такой псиной не застанете. Короче, этот пес, которого завел себе маньяк, решил добавить протеина в свою диету. К тому времени как мы туда прибыли… простите, теперь я уж точно испортил вам аппетит.

— Ничего подобного, — возразил я и сунул кусок в рот, чтобы продемонстрировать обратное.

— Вы и в самом деле считаете, что Брайт — ваш парень? — спросил Полито.

— Он как будто имеет отношение к двум насильственным смертям, причем одна из них сделала его богатым. Если ему заплатили, чтобы избавиться от Сафранов, мы получаем еще два убийства с финансовым мотивом. И насколько мы можем судить, с исчезновением Сафранов исчез и он.

— Неизвестно куда, — подтвердил Полито и улыбнулся. — Но это может означать совсем другое, док.

— Ему помогли исчезнуть, — кивнул я.

Полито пожал плечами.

— Возможно, — не стал спорить я, — но в данный момент у нас больше никого нет. Все, что вы можете сказать о Брайте, нам поможет.

— Я мало что знаю, даже несмотря на то что зять устроил мне допуск к своему официальному большому компьютеру. — Сэм щелкнул пальцами. — Вы верно сказали, парень просто пропал неизвестно куда. Когда выселили всех жильцов, никакого другого адреса у него не оказалось. Я не могу найти его следов ни в том районе, ни во всем Нью-Йорке: никаких налоговых деклараций, сделок с недвижимостью, водительских прав и всего остального. Все, что я могу вам дать, — это общее описание Дейла — каким он был восемь лет назад, — и то, что, когда я его допрашивал, он охотно отвечал на вопросы. Если бы парень этого не делал, я бы его заподозрил. Впрочем, я говорил с ним всего один раз — обычный допрос, как и с другими жильцами.

— Как он выглядел?

— Крупный, мясистый, лысый.

— Бритый?

— Гладкий череп и никаких волос.

Я вытащил мою копию фотографии Анселла Брайта с его калифорнийских водительских прав. Полито прищурил здоровый глаз.

— Ох, ну и меха, шубу можно сшить… но думаю, это он, хотя побожиться не могу.

— В этом-то все и дело, — кивнул я.

— Меняет внешность?

— Он голубой? — вопросом на вопрос ответил я.

— Женоподобным он мне не показался. Ваш парень тоже такой?

— Некоторые говорят, что да.

— Некоторые… вы хотите сказать, он постоянно притворяется?

Я рассказал ему о костюме ковбоя, клетчатой кепке старика и украденных лимузинах.

— Черные машины? — хмыкнул Сэм. — Возможно, это символ смерти. — Он отодвинул тарелку и коснулся рукой груди.

— Вы в порядке?

— Сердце барахлит. Этот парень оказался преступником, он сидел передо мной, а я его отпустил, и он пошел совершать новые преступления. Не слишком приятно об этом думать.

— Но он может оказаться невиновным, — заметил я.

— Если бы вы так думали, вас бы здесь не было. — Сэм еще раз взглянул на фотографию и вернул ее мне. — Нет, не могу сказать, он это или нет. И тот Дейл Брайт, с которым я разговаривал, вел себя как нормальный человек. Абсолютно никаких странностей.

Он допил вино.

— Должен сказать, доктор, разговаривая с вами, я все яснее понимаю, насколько предпочтительнее для меня было бы оказаться на озере. Давайте я доскажу все, что осталось, и двинусь в путь. Сегодня утром я отправился на квартиру к Корвуцу. Я говорил вам именно об этой встрече. Поболтал там со швейцаром, бывшим патрульным. Да, кстати, не тратьте на него время: если выяснится, что парень говорит о жильцах, его выставят. Он мне рассказал, что Корвуц — человек тихий, без проблем, женат, есть маленький ребенок, дает хорошие чаевые на Рождество. Дважды в неделю ужинает один, когда жена встречается с подругами. Вам повезло, сегодня как раз такой день. Привычкам не изменяет, ходит в один и тот же ресторан, любит итальянскую кухню.

— «Ла Белла», — кивнул я. — Он есть в моем списке.

Полито улыбнулся:

— А кто, по-вашему, составлял этот список? Итак, Корвуц ужинает рано, где-то в шесть — в половине седьмого. Рассчитывать на то, что он предложит разделить с ним пасту, не приходится, но, вернувшись в Лос-Анджелес, вы сможете сказать, что честно пытались напроситься.

— Корвуц ходит с охранниками?

— Он же не Трамп или Маклоу. Так, мелкий бизнесмен. Разумеется, относительно мелкий: продолжает жить в десятикомнатном кооперативе в здании, построенном еще в парке до войны. Он купил его много лет назад.

— А что Корвуц застраивает сегодня?

— Ничего. Собирает арендную плату.

— Ушел на пенсию? С чего бы это?

— Может быть, захотелось, а может, пришлось.

— Что вы имеете в виду?

— Для того чтобы сегодня играть в городе, нужно иметь большие деньги — миллиарды, а не миллионы.

— Ясненько, — кивнул я. — Как он выглядит?

— Извините, но фотографий нет. Парень машину не водит. Я только могу сказать, что восемь лет назад ему было пятьдесят три года. Маленький, в очках, рыжеватые волосы. Эдакий русский Вуди Аллен.

— Спасибо. Кстати, я прошелся мимо здания на Тридцать пятой улице. Там снова фабрика.

— Строго говоря, это склад тесьмы, док. Производят ее в Куинсе, а хранят на Тридцать пятой улице. Как же вышло, что после всей этой кутерьмы Корвуц так и не построил кондоминиумы? Я слышал, что он попал в некие финансовые тиски, но выкрутился. Потом рыночная ситуация ухудшилась и парень был вынужден продать часть недвижимости с убытком для себя, включая то здание, о котором мы говорим. Здесь ведь все нужно успеть сделать вовремя. Рынок снова сошел с ума, в Нижнем Ист-Сайде облагораживаются старые жилые дома, адская кухня полна яппи, только название теперь другое — Клинтон.

— А Тридцать пятой Бум не коснулся.

— Эти здания прилично стоят, — пояснил Полито. — Теперь их выгоднее оставлять для торговых целей. Но попомните мое слово: пройдет время, и на этом острове будут жить только те, кто ездит в лимузинах.

Я помахал листком со списком членов правления:

— Есть какая-нибудь возможность пообщаться с другими двумя?

— От меня никаких возражений, — сказал Полито, — но, с другой стороны, у вас будут сложности по обоим персонажам. Меркурио мертв — впутался в конфликт с женщиной пять лет назад, ее муж забил его до смерти и бросил тело в Бронкс. Никакого отношения к Корвуцу, тот тип не раз поколачивал дружков своей жены. Я узнал о случившемся только потому, что обнаружил имя Лино в этом списке. Мальчишка был хулиганом и придурком — знаете, один из тех, кто носит волосы дыбом и старается казаться гангстером. Я могу себе представить, что он способен кого-то достать, и я не отказался бы иметь его в подозреваемых. Так и представляю себе, как он пыжится, считая, что может взять заказ на убийство. Вся проблема в том, что в ту неделю, когда исчезли Сафраны, Меркурио имел железное алиби: отдыхал с подружкой в Арубе.

— Удобно.

— Это правда, док. Я сверился с гостиницей и авиалинией. Лино точно был там. Возможно, он расплатился за путешествие деньгами, которые дал ему Корвуц за согласие войти в правление.

— Корвуц дал взятки всем членам правления.

— Не могу этого доказать, но иначе зачем бы им беспокоиться?

— И моя вторая проблема — Соня Глюсевич, дальняя родственница Корвуца. Именно поэтому зачем ей мне помогать?

Он развел руками.

— На всякий случай вы не знаете, где она сейчас?

— Давайте попробуем ее разыскать. — Сэм вытащил мобильный и напечатал запрос. Почти сразу же одна его рука поднялась, изображая знак победы. — Дом триста сорок пять, Девяносто третья улица. Если хотите начать с Сони, ради Бога, но я думаю, это было бы ошибкой. С Корвуцем лучше использовать элемент внезапности, а не давать возможность родственнице его предупредить.

— Согласен. Какая она, эта Соня?

— Молодая, симпатичная, сильный акцент, — улыбнулся Полито. — Крашеная блондинка, но милая. — И он изобразил жестом пышную грудь.

Официантка Моник заметила эту пантомиму и нахмурилась.

Полито подозвал ее.

— Семга просто великолепная. По счету заплатит он.

Девушка взглянула на меня и отошла.

— На вашем месте, док, — сказал Пролито, — я бы оставил Моник щедрые чаевые. Я сюда время от времени прихожу.