Навлекая беду

31

Полицейская машина примчала ее к дому. С расставания в «Раундхаусе» не прошло и часа. Теперь же Энн — в джинсах, розовой майке и желтых резиновых перчатках — тянула край запятнанного кровью ковра, закрывавшего пол в прихожей. Ей следовало бы спать или готовиться к вступительной речи, но она не могла. От ковра несло кровью и болью… Его нужно убрать. Энн уже отодрала его с четырех сторон, остался только один угол. Она стиснула зубы, закрыла глаза и дернула посильнее. Ковер неожиданно поддался, и Энн отлетела в сторону.

— А-а-а… — прорычала она с пола. Все болело: плечо, бок, раненая спина… Однако Энн встала, оттащила ковер в гостиную и расправила его, стараясь не смотреть на пятна, чтобы опять не расплакаться. Энн уже лила слезы в ванной, когда приехала домой, но потом взяла себя в руки и принялась за работу.

Она бросилась на колени и скатала ковер. Потом выхватила пакет для мусора из стоявшей на столике оранжевой коробки и запихнула туда свернутый ковер. Она уже собиралась вынести его на тротуар, но остановилась. Так не годится… Это не просто хлам. На нем кровь Уиллы. Энн казалось, что у нее на руках лежит ее тело. Сама не зная почему, она опустила пакет на пол.

Энн проглотила комок и встала, опустив руки. Она осматривала освещенную люстрой прихожую. Кровавые следы на стенах и двери засохли коричневой коркой. Плинтусы тоже были в пятнах. Прихожую окаймляли тоненькие дощечки, которыми был закреплен ковер — на них пятен не было. Стены надо помыть и выкрасить. Нельзя оставлять их так, даже на ночь. Ей будет тяжело, ужасно тяжело, но это надо сделать. Ради Уиллы. И это ее очистит, ей станет легче, она покончит с этим кошмаром. У Энн открылось второе дыхание. Она сочла его даром небес.

Придя на кухню, Энн сняла перчатку и, пока в синее ведро набиралась горячая вода, взяла горсть сухого завтрака. В ведро были слиты все имевшиеся у нее моющие средства. Вода с шипением пузырилась, всплыла розовая губка. Энн перекрыла кран, схватила ведро и понесла его обратно в гостиную, включив на ходу музыкальный центр — на классической волне, что соответствовало ее настроению и занятию.

Звучала акустическая гитара, соло. Энн задумалась о своем отце, которого не видела ни разу, потом о матери. Она лениво размышляла, когда встретит ее опять — если вообще когда-либо встретит. В груди у Энн сжалось, но она тут же подавила это чувство. Услышанная по телевизору мольба не прошла незамеченной, однако прошлое все равно позади. Ее ждет оставшаяся часть жизни. Теперь она «начнет сначала» по-другому. Энн принесла тяжелое ведро в прихожую.

Музыка успокаивала. Энн встала на колени и потянулась за губкой. Когда она наклонилась, из выреза майки выпал итальянский амулет на золотой цепочке. Улыбнувшись, Энн сняла его и принялась мыть стену. Засохшая кровь, когда она касалась ее губкой, краснела и начинала издавать запах. У Энн все переворачивалось в животе, и все же она не отступала и отмывала подтек за подтеком, думая об Уилле и смахивая невольные слезы. Энн извела три ведра мыльной воды и несколько бутылок моющего средства. Вдруг в дверь позвонили.

Энн вздрогнула. Сердце в груди затрепетало. В последний раз в ее дверь звонил убийца. Эхо от звонка прокатилось по дому, перекрывая звуки гитары. Энн сказала себе, что поступает глупо. Больше бояться нечего. Кевин мертв. Его убили у нее на глазах, и хотя это зрелище не принесло ей удовлетворения, оно, во всяком случае, дало ей чувство безопасности. Так ведь?

Звонок повторился. Энн бросила губку в воду, встала и посмотрела в глазок. Мэт! Теперь все в порядке. Ей действительно ничего не грозит.

Она торопливо сняла цепочку и открыла дверь, впустив темную летнюю ночь. На Мэте была черная футболка и джинсы, он улыбался, а портфель держал как поднос, на котором стояла бутылка красного вина с двумя бокалами. Несмотря ни на что, Энн была счастлива его видеть.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я не мог спать и знал, что ты тоже не спишь. Ты сказала, что начинаешь жизнь сначала. Это тебе на новоселье.

Мэт одним движением снял бутылку с портфеля и легко поцеловал Энн в губы. За этим последовал еще один поцелуй, теплый и продолжительный. Энн не сопротивлялась, хотя с ее перчаток капала пена.

— О-о… Давай, заходи, — сказала она и закрыла за ним дверь.

Переступив порог, Мэт на цыпочках прошел по мокрому полу. Он изумленно оглядывался.

— Убираешься?

Затем Мэт улыбнулся. Синяк на лице уже проходил.

— Ага. Только что закончила мыть. — Энн окинула оценивающим взглядом свою работу. Белая стена вся в темных пятнах. — Два слоя белой краски — и полный порядок!

— Не сомневаюсь!

Мэт поставил бокалы на пол, сразу у выхода из прихожей, потом вынул из заднего кармана штопор и уселся рядом.

— Прямо не верится… Ты что, все делаешь сама? Могла бы обратиться в соответствующую службу или куда-то там… Я думал, ты готовишься к процессу. Решаешь, как будешь «надирать задницу».

— Не-а… Это важнее.

Энн стянула перчатки и повесила их на край ведра.

— Что я слышу? Куда девалась девушка, которая ради победы была готова на все? И даже привела в зал суда стриптизера? — Мэт рассмеялся. Он снял с горлышка фольгу, ввернул штопор и вытащил пробку. Раздался праздничный хлопок. — Только не говори мне, что ты изменилась.

Энн минутку подумала.

— Черт возьми!.. Нет!

— Похвально…

Мэт ухмыльнулся и протянул ей пустой бокал. Затем налил им обоим немного вина и поднял свой фужер.

— За тебя и за твои перемены. Да будет так.

Они чокнулись, и в этот миг зазвонил мобильник. Оба потянулись к ремням. Впрочем, телефон Энн остался в гостиной, в ее сумочке. Мэт взял свой.

— Вот гады, — сказал он. — Только ты собралась мною восхититься…

— У тебя самого лучше выйдет, — ответила Энн.

Мэт открыл телефон. Его синие глаза вспыхнули.

— Правда? Хорошо. Не бери в голову. Я все понимаю, обсудим попозже. Жди. — Он резко захлопнул телефон. — Это Билл Дитс.

— А, Сердитый Мальчик… — Энн отпила вина. Напоминание о Дитсе испортило ей настроение, и она сделала глоток побольше. — Чего он от тебя хотел?

— Увидеться. Сказал, это важно. Думаю, хочет взять меня обратно.

Мэт хлебнул вина и уже вставал. Энн за него порадовалась. Не то чтобы очень, но порадовалась.

— Дитс нападал и на меня, и на тебя. Что ты в нем нашел?

Мэта раздирали противоречия.

— Он сожалеет, что толкнул тебя. Сказал, что просто вышел из себя.

— Тогда все хорошо.

Энн хлебнула еще. Потрясающе вкусно! Она никак не могла вспомнить, когда в последний раз ела.

— Извини, что оставляю тебя. Мне надо ехать.

— Увидимся. И я тебе не завидую… — Энн допила вино. — Раз ты опять юрист противоположной стороны, подождем окончания процесса. Я теперь брюнетка. А мы, брюнетки, не такие оторвы, как рыжие.

— А… Договорились. Продолжай в том же духе. — Мэт нагнулся и быстро поцеловал ее на прощание. — У тебя все будет хорошо? С виду-то вроде и так нормально…

— Даже очень!

Энн налила себе еще бокал, подняла бутылку и, постепенно превращаясь в захмелевшую Люси Рикардо, когда та пробовала себя в рекламе, произнесла:

— Вот в эт-тй малнькой бтылчке — отвт на вс ваши впросы!

— «Люси снимается в рекламном ролике», — сказал Мэт с улыбкой.

— Ты знаешь? — спросила пораженная Энн. — Тридцатая серия, 5 мая 1952 года!

Мэт рассмеялся:

— Дат я не знаю, хотя помню эпизоды. Шоколадная фабрика, ремонт в квартире, Мерцы — все, что угодно. У меня мама тоже была без ума от Люси.

— Кажется, я влюбилась, — сказала Энн совершенно искренне.

Мэт подарил ей еще один поцелуй, открыл дверь и убрался прочь, оставив Энн бутылку красного вина, полное пены ведро и зуд надежды на лучшее.

Она встала, закрыла дверь на цепочку и принялась собирать перчатки, губку, ведро. Не прошло и пяти минут, как в дверь опять позвонили. Ха! Наверное, Мэт что-то забыл. Может, окончание ее тоста? Или поцелуй? Вдалеке разорвалась хлопушка. С тех пор как Энн приехала домой, они взрывались постоянно.

— Иду, Мэт! — крикнула она, направляясь к двери. Энн знала, что там Мэт, и не стала смотреть в глазок, сразу сняв цепочку.

Когда она открыла дверь, перед ней стоял не Мэт.