Не дай мне уйти

Глава 19

Маша

Глядя в его спину, прекрасно понимаю — что бы я ни сказала, в своем упрямстве он не позволит мне выкрашивать слова в тона более нейтральные, чем ему самому хотелось бы видеть. Он хочет видеть только уродливую сторону ситуации, и она действительно существует! Я не могу этого отрицать…

— Я никогда не забывала, кто отец моего ребенка.

— Правильно делала, — отзывается.

Проглотив эту колкость, говорю:

— Он самое дорогое, что у меня есть. Когда он родился… я… я… почувствовала себя… полюбила себя снова. Это сложно объяснить… мне это было необходимо. Возможно, я просто родилась матерью, я всегда хотела ребенка… я будто нашла себя.

— Рад, что смог быть полезен.

— Все не так…

— Твои мотивы мне более, чем понятны. Я за тебя безмерно рад.

Он продолжает разговаривать с оконным стеклом, на которое смотрит, демонстрируя мне свой затылок. Несгибаемый, как шпала. Я обидела его? Я… не думала о его чувствах тогда. Ни о чем не думала…

Делиться этим бесполезно. Он и так понял, что я наплевала на любую мораль, но я ничего бы не изменила!

— Я стараюсь видеть вокруг только прекрасное, — говорю ему. — Может, и тебе попробовать?

Развернувшись, он всем видом показывает, что думает о моем предложении, — ни черта хорошего.

— Я, видимо, из той породы людей, — проговаривает назидательно. — Которым выпала миссия смотреть на вещи реально. Ты удивишься, но таких большинство, других побила эволюция.

— Теперь ты решил затоптать и меня? — спрашиваю без тени веселья. — Наказать?

Он впивается в мое лицо недобрым взглядом, от которого покалывает затылок.

— Сделаю вид, что этого не слышал, — произносит с расстановкой.

Сглотнув слюну, чувствую, как искрит у меня в животе. Я и сама не верила в то, что он может начать портить мне жизнь, но не могла не спросить.

По его лицу гуляют эмоции, которые прячет, глядя сквозь меня или в сторону.

Мне хочется до него дотронуться. Испепелить наш спор прикосновениями, ведь чем чаще его вижу, тем сильнее хочу этих прикосновений! У меня внутри формируется голодная потребность, и она затмевает даже присутствие в моей жизни Максима, но энергия у Мельника слишком колючая, чтобы я осмелилась сделать хотя бы один шаг ему навстречу.

Стараясь быть рассудительной, предлагаю:

— Может, нам обоим нужно остыть? Поговорить… завтра?

Разведя руки в стороны, бросает:

— Я абсолютно спокоен. И я хочу утрясти кое-какие формальности.

— Какие?

— Я готов оформить все документы. Взять на себя обязательства. У нас же не будет разногласий в этом вопросе?

— Нет… — отвечаю тихо.

Посмотрев, наконец-то, на меня, говорит:

— Супер. И я хочу его увидеть.

Сердце делает кульбит в груди.

Я никак не ожидала, что от этих простых слов меня, твою мать, вытряхнет из кожи. Мысленно подбираю слова и спрашиваю:

— Когда ты хочешь это сделать?

Подняв руку, Кирилл смотрит на часы и пожимает плечом, говоря:

— Сегодня. У него не особо плотный график, насколько я понимаю.

Закусив до боли губу, пытаюсь заткнуть свое разгулявшееся чокнутое волнение.

— Нет. Он… в основном свободен…

— Отлично.

— Я… мне нужно позвонить няне, — принимаюсь рыться в сумке. — Они сейчас должны быть в парке, обычно я перехватываю их там после работы…

Покосившись, вижу, как Мельник присаживается на низкий подоконник и складывает на груди руки.

Мне в одночасье нужно принять новую реальность, но мозги отказываются работать как часовой механизм, возможно, всему виной эта треклятая жара, которая изводит город которую неделю подряд. Терпкие нотки мужского парфюма слегка рассеивают морок в голове, когда садимся в машину, где воздух остужен кондиционером.

Заняв противоположную от Кирилла сторону заднего сиденья “Мерседеса”, бросаю взгляд на его лицо. Он смотрит на дорогу через свое окно, но пальцы его руки выбивают дробь по колену.

— У него было не очень хорошее настроение с утра… — смотрю перед собой, сделав глубокий вдох.

— Почему?

— Встал не с той ноги.

— И часто у него такое?

— Нет… но…

Кирилл молчит, ожидая продолжения. Когда бросаю на него взгляд, смотрит на меня в ответ.

— Он очень упрямый, — говорю ему. — Если заставлять его что-то делать, он сделает все наоборот. Нарочно.

— По-моему, нормальная реакция на принуждение.

— Но не тогда, когда тебе год и… семь…

— Тебе виднее.

Я прикусываю язык, а Мельник откидывает голову на сиденье и прикрывает глаза, опуская сцепленные в замок руки между колен, которые широко разведены. Эта поза — показатель спокойствия, но я не чувствую спокойствия в его теле. Я будто магнитным полем чувствую, что он… волнуется…

Тихо работающее радио слегка приглушает мой голос, когда все же спрашиваю:

— Давно ты знаешь?

— Чуть больше двух суток, — бросает, не открывая глаз.

— Как ты узнал?

— Нашел расшифровку его инициалов.

Мои щеки слегка вспыхивают.

Я не думала дважды, когда давала своему сыну отчество. У меня был только один вариант еще тогда, когда увидела две полоски на тесте!

Не сомневаюсь, что у его отца уйма способов раздобыть для себя любую информацию, и мне все равно, как он ее нашел. Гораздо важнее для меня было бы узнать, почему он вообще ее искал, но уверена — пошлет меня к черту, если спрошу.