Маша
На меня начинают сыпаться звонки, и это происходит неожиданно. Словно мое имя и роль в событиях четырехдневной давности вдруг просочились в некий общий доступ, как и номер моего телефона.
Я получаю предложение стать участником телевизионного шоу, дать интервью интернет-изданиям и телеканалам, включая наш местный, представители которого заявились в мой офис.
К счастью, Оля взяла на себя смелость отправить их куда подальше от моего имени, по крайней мере, в офис они больше не возвращались, а что касается моего личного пространства…
Мы с Лео продолжаем прятаться и делить его только друг с другом, а мой телефон не отправляется в стену только потому, что я жду звонка.
Того самого, обещанного, а все остальные начинаю игнорировать. В том числе, звонки от своей сестры и матери, предоставив Степе роль посредника между нами.
Зажав в кулаке все свои чертовы чувства, я просто жду, поняв, что ничего больше мне не остается.
Звонок раздается уже на следующий день, и в этот раз юрист семьи Мельник шокирует меня кардинальной сменой поведения: вместо нахальной сволочи передо мной предстает хладнокровный профессионал, который в безупречной деловой манере назначает мне встречу в одной из кофеен города.
Подобным выбором места он в очередной раз подчеркивает ее исключительно деловой формат. Чтобы довести этот формат до гребаного совершенства, на встречу я беру с собой Леона. Потому что у меня нет никакого желания искать ему няньку, и потому что не хочу облегчать этому Андрею жизнь.
Он встает из-за стола, поправляя пиджак, в который одет, когда мы с сыном находим мужчину за столиком в дальнем уединенном углу маленькой кофейни.
— Добрый день, — приветствует меня кивком.
Его преображение действительно впечатляющее: направленный на нас с Леоном взгляд прямой, непроницаемый и острый, как бритва. Меня посещает мысль, что слово “юрист” для этого человека слишком безликое определение, и сейчас я общаюсь с семейным адвокатом.
— Добрый, — помогаю Леону забраться на маленький диванчик у стола и сама сажусь рядом.
Присутствие Лео нам обоим игнорировать трудно, сам же он принимается изучать стоящую на столе салфетницу.
Взгляд мужчины блуждает по моему ребенку, пока усаживается на диван напротив. Внимательный и цепкий, но с примесью заинтересованности.
— Спасибо, что пришли, — кладет сцепленные в замок руки на стол.
Дождавшись, пока сконцентрирую на нем внимание, продолжает:
— Я бы хотел начать с того, что все происходящее требует жесткого контроля со стороны семьи, потому что интересы Кирилла имеют для нас первостепенное значение. Это касается и его деловой репутации, и состояния его здоровья. Для построения конструктивного диалога нам важно, чтобы вы это понимали.
— Его интересы — это все, что меня волнует, — сообщаю. — Вам не нужно запугивать меня всей этой официальностью, просто скажите, что вам нужно.
Судя по всему, свои цели он понимает достаточно четко, поэтому не берет времени на раздумья.
— Я очень рад, что интересы Кирилла для вас в приоритете, — произносит разборчиво. — В этом случае, мне не нужно объяснять, почему вам не стоит контактировать с прессой или еще с кем-то по поводу ситуации. Я бы сказал, что мы настоятельно просим вас этого не делать. Это в его интересах. И это очень важно.
— У меня нет желания контактировать с прессой.
— Это отлично, — кивает. — Но все же уточню, что мы готовы поддержать вас материально в случае, если такое желание все же родится. Мы готовы предложить договор и обсудить условия. Разумеется, в рамках разумного.
— Вы опять предлагаете мне деньги?
— Почему нет? — произносит с безупречной выдержкой. — В этом нет ничего плохого, и мы закроем вопрос раз и навсегда.
— Вы что, не поняли с первого раза? — спрашиваю его, стараясь держать себя в руках. — У нас с Кириллом семья, мне не нужны лишние инструкции о том, как вести себя с прессой.
— Возможно, вы не до конца понимаете ситуацию. Не за горами судебный процесс, на котором будут отстаиваться интересы Кирилла. Противоположная сторона… задействует все рычаги давления. В том числе поэтому мы так тщательно охраняем любую информацию о состоянии его здоровья, и ограничиваем доступ к нему посторонних лиц. Любых. Мы не хотим, чтобы его беспокоили, или оказывали какое-либо давление.
— Я ему не враг… — смотрю в его глаза.
— В данный момент мне остается только поверить вам на слово. Мы надеемся на вашу помощь. Никакой прессы. Никаких контактов с противоположной стороной. Его бывшая супруга… выпущена под залог. Ее семья уже пыталась с нами связаться, но мы не хотим вступать с ними в переговоры, пока не поговорим с Кириллом. То же самое требуется от вас. Никаких контактов. Ничего, что не было бы оговорено со мной. Понимаете?
— Кто вы такой? — задаю ему закономерный вопрос.
Постучав по столу пальцами, он бросает очередной взгляд на Лео, после чего сообщает:
— Я адвокат. И друг семьи.
Потребность прикоснуться к тому, что составляет жизнь Кирилла за пределами нас с Леоном, непреодолимая. Этот человек… часть его окружения. Пазл его жизни. Как и его мать.
— Вы с ним… давно знакомы? — спрашиваю его.
В этот раз он раздумывает. Всего секунду, но все же.
— С детства, — отвечает.
Уверена, их общение не растянулось бы на целую жизнь, не будь они действительно близки, но все же спрашиваю:
— Вы всем его женщинам предлагаете “приятное времяпрепровождение”?
Не меняясь в лице и не напуская на него даже тени веселья, отвечает:
— Вы первая. Это был эксперимент. Надеюсь, мы сможем об этом забыть.
— Только если вы извинитесь, — говорю, посмотрев ему в глаза.
На этот раз его губ касается еле заметная улыбка.
— Как я и сказал, интересы Кирилла для меня на первом месте, — произносит. — Прошу прощения, если сделал вас их невольной жертвой.
Выдержав паузу, отвечаю:
— Думаю, я смогу об этом забыть.
Его губы снова улыбаются. Глаза блуждают по моему лицу, перемещаются на Леона.
— Честно говоря, — говорит со смешком. — Я почти несчастен от того, что не могу это предложение повторить.
Это не что иное, как намек на его мужской интерес, но этот тип слишком обаятельный и слишком… преданный, чтобы на него злиться.
— Надеюсь, вы не обидитесь, если скажу, что мне на ваши чувства плевать, — отвечаю ему.
— Нет… — кривовато улыбается. — Я, кажется, в восторге.
Словно мазком кисти, с его лица снова стирается веселье. Он снова становится серьезным и собранным.
— Его планы в этом городе для меня непонятны. Даже удивительны. Мне стало известно, что он планировал приобрести здесь крупный объект. Судя по всему, только он сам сможет пролить свет на свои решения. Сегодня его отключили от аппарата искусственного дыхания, это подготовка к тому, чтобы его разбудить. Подумал, вам бы хотелось об этом знать.
Сердце дергается, и я еложу по дивану.
— Спасибо… — говорю, сглотнув.
Он поигрывает челюстью, прежде чем сказать:
— У Кирилла поврежден костный мозг. Мы пока не знаем, какие последствия это за собой повлечет, но… они могут быть… разными. В том числе… печальными.
Меня душит ком, поэтому я не берусь комментировать его слова. Как бы он ни расценил мое молчание, продолжает:
— Я бы хотел… чтобы и об этом вы тоже знали. И… возможно, приняли для себя какое-то решение…
— Решение? — говорю хрипло.
— Да, решение. Инвалидность — это испытание. Возможно, к тому времени, как он проснется, вы все обдумаете. Зная Кирилла… считаю, он примет любое ваше решение…
Мое лицо пылает от прилива крови. От эмоций, которые рвут меня на части. Страшный диагноз, который мне до тошноты сложно примерить на Кирилла Мельника. Такого сильного, пышущего чертовой энергией. Той самой, которую я так в нем люблю…
— Он еще не инвалид, — обрываю.
— К счастью, нет. Ему предстоит много операций. Первую нужно сделать в ближайшее время, мы нашли для него клинику и врача. Кирилл отправится в Москву, как только транспортировка станет возможна.
— Я поеду с ним. Куда бы ни пришлось, — говорю, сжимая под столом пальцы.
— У вас есть время все обдумать…
— Я поеду с ним, — отрезаю.
Он снова стучит по столу пальцами, ничем не выдавая собственные эмоции.
Леон чувствует мои и пытается забраться ко мне на колени. Прижимая к себе сына, беру ту поддержку, которую неосознанно мне дает — родной запах и приятную тяжесть своего маленького тела.
— Кажется, у меня все, — говорит Андрей. — Мы не против того, чтобы вы его навестили, но врач советует лишний раз его не беспокоить. Он сейчас восстанавливается. Ему нужен покой, а нам всем нужно просто немного подождать.
Это предложение я слышу второй раз за эти дни, и второй раз оно вызывает у меня протест, но все же киваю, глядя в окно.
Всколыхнув воздух, мой собеседник поднимается из-за стола. Пару секунд он смотрит на Лео, потом говорит:
— До встречи.