Не дай мне уйти

Глава 46

Маша

Эхо сопровождает мои шаги, когда проношусь через пустой коридор и приемную, в которой секретарша Чернышова смотрит на меня изумленно, ведь по щекам у меня катятся слезы, и я их не прячу.

Мне даже в радость нанести нашему мэру такие репутационные издержки, и плевать на то, что это отвратительная мелочность, недостойная взрослого самодостаточного человека.

Заставив охранника на выходе от себя шарахнуться, выскакиваю из мэрии и, как только оказываюсь в тисках уличной духоты, реальность наваливается со всех сторон.

Моя проблема не решена, и вместо того, чтобы ринуться куда-то еще, я стою под дверью мэрии и осматриваю пространство вокруг через застилающую глаза пелену слез, ведь не знаю, куда мне идти.

Бродя в отчаянии туда-сюда, давлю в себе желание кричать. Так громко, чтобы услышал чертов космос! Мне хочется что-нибудь ломать, я не могу вернуться домой вот так, с пустыми руками…

В сумке звонит телефон. Вытерев нос рукавом кофты, вожусь с замком. Под ложечкой сосет, когда вижу входящий от Чернышова на дисплее. Проглотив ком, принимаю звонок, и в трубке слышу резкие слова:

— Жди меня возле машины, она на парковке перед входом.

Он кладет трубку, а я начинаю плакать по-настоящему, потому что все это время носила в себе сжатую пружину, которая вдруг выстрелила. Продолжаю глотать всхлипы даже пять минут спустя, когда Чернышов появляется на парковке, пересекая ее размашистыми твердыми шагами.

Подойдя к “Мерседесу”, который подпираю, открывает для меня пассажирскую дверь и велит:

— Садись.

Вид плачущей женщины, судя по всему, портит ему настроение, ведь его брови сдвинуты, а губы поджаты.

Опустошение от того, что я выиграла этот бой, заставляет сесть в машину, сказав одно-единственное слово:

— Спасибо.

Всю дорогу до больницы я просто неподвижно смотрю в окно. Руслан стоически терпит всхлипы, которые заполняют его машину. К тому времени, как он паркует ее на территории больницы, мне удается выровнять дыхание.

Посещать это место в компании Чернышова совершенно особенная процедура, ведь нас встречают прямо на пороге корпуса. Это главный врач, и он жмет Руслану руку, а мне отвешивает вежливый кивок. Наш мэр не торопится меня представлять, я становлюсь его тенью, пока врач излагает информацию, каждая крупица которой для меня как воздух, и как бесконечная чертова мука:

— …более-менее стабилен. Родственники планируют транспортировку в Москву, но я не дал согласия. По крайней мере, пока. Предоставили консультацию нейрохирурга, поврежден позвоночник…

Холодок в груди щиплет и кусает. Голос Чернышова озвучивает вопрос, который рвется из меня самой:

— Какие прогнозы?

— По поводу позвоночника?

— В том числе…

— Как я и сказал, он более-менее стабилен, а по поводу травмы позвоночника — тут не моя компетенция, нужны тесты и заключение коллег…

Ладони потеют. Сжимаю их в кулаки, натянув на пальцы рукава джемпера.

Положив ладонь на плечо мужчины, Руслан отводит его в сторону. Их разговор превращается в доверительный полушепот.

Мне кажется, что к концу этого дня от моих губ ничего не останется, ведь я продолжаю их кусать, даже чувствуя на языке солоноватый привкус.

Сердце скачет. И тогда, когда мужчины заканчивают разговор, и тогда, когда следую по коридору вслед за ними. Мои мысли — это сумбур. Чертов взболтанный коктейль.

— Спасибо… — просовываю руки в рукава одноразового медицинского халата, который подает медсестра.

Пряча волосы под шапочкой, игнорирую дрожь в собственных руках. От волнения мне жарко. По дороге к палате медсестра инструктирует меня по поводу правил поведения с больным, но это ни к чему, когда я его вижу, последнее, что приходит в голову — это его трогать…

Боже.

Эмоции душат меня с такой силой, что мне отказывает речь.

— Пять минут, — предупреждает женщина.

Я просто киваю и втягиваю в себя воздух так, что перед глазами белые круги. Ненавистный мне больничный запах просачивается в поры, дверь тихо хлопает, пищание приборов заглушает для меня все остальные звуки.

Он лежит в окружении этих проводов и трубок бледный, но такой сильный и красивый, что мне снова хочется кричать. О несправедливости, о своей злости! О чертовой беспомощности, ведь я ничем не могу ему помочь!

Боже, как я соскучилась…

По его голосу, по его улыбке, по его мыслям.

Широкая грудь поднимается и опадает, под носом трубка. Тени от ресниц на щеках, подбородок, заросший щетиной. Еще пара дней, и она превратится в настоящую бороду.

Я не могу!

Заставляю себя подойти, сломать этот барьер, принять чертову действительность. Провести пальцами по его ладони, по венам на тыльной стороне, прежде чем обернуть пальцы вокруг нее.

— Холодный… — шепчу, глядя в безмятежное спящее лицо.

Тишина в ответ заставляет закрыть глаза и присесть на стул у кровати. С силой сжимаю его ладонь, выплескивая из себя слова:

— Лео сильно по тебе скучает. И я скучаю… так сильно… родной, пожалуйста, вернись к нам. Я… так тебя люблю, Кирилл. Я не могу без тебя, ты просто… ты мне необходим. Мне уже все равно, где жить. Я буду там, где будешь ты. Я поеду с тобой куда скажешь, клянусь. Все, что захочешь. Ты главный. Любимый, пожалуйста…

Звуки шагов за дверью снова разгоняют мой пульс.

Уже?!

Слова льются потоком. Я рассказываю о том, что сын все утро меня изводил и мне пришлось немного на него накричать. Теперь мне жутко не по себе, ведь, уходя, я проигнорировала его обиженный взгляд. Не знаю, есть ли в этом ребенке хоть что-нибудь от меня, кроме цвета волос и кое-каких черт лица, потому что он просто копия своего отца. Они даже спят одинаково — забрасывают за голову руку, и это так забавно, что я плавлюсь от умиления!

Скрип двери вгоняет меня в панику.

— Я люблю тебя… — повторяю, быстро смахивая со щеки слезу. — Пожалуйста, вернись…

Его полные губы потрескались и плотно сомкнуты. Я целую их уголок и выпирающую скулу, с остервенением хватаясь за то, что его тело излучает жизнь, а не смерть. Он жив, даже если и не здесь…

— Закругляемся, — объявляет вошедшая в палату медсестра.

Выставив вперед плечо, проскальзываю в дверь мимо нее.

Мне нужен воздух, мне нужно пространство.