Не дай мне уйти

Глава 27

Маша

Племянник врывается в мою квартиру в раздраженном состоянии, похожий на грозовую тучу, которая сегодня весь город перевернула вверх дном. Я закрываю за ним дверь, пока швыряет на комод свои вещи: телефон, шлем от скутера и ключи. Сняв с плеч рюкзак, бросает его на пол, говоря:

— Какой-то придурок на “Крузаке” перекрыл въезд, пришлось табуретку на себе тащить, — имеет в виду свой мопед.

— Что с твоим лицом? — спрашиваю, нахмурив брови.

Вокруг его глаза пожелтевший след от синяка. Мы давно не виделись, поэтому понятия не имею, когда он мог обзавестись этим трофеем, но судя по цвету — не так давно. Он позвонил днем сказать, что заедет, и поинтересовался не зацепило ли нас непогодой. Я ответила, что у нас все в полном порядке…

— Да так, ничего, — отмахивается от заданного вопроса.

Игнорируя мой беспокойный взгляд, идет на кухню и по-хозяйски заглядывает в холодильник.

— Привет, мелочь, — бросает сидящему в детском “Мерседесе” посреди гостиной Леону.

Сын начинает выкарабкиваться из машины, радостно приветствуя свою любимую “няньку”.

Выставив на стол бутылку воды и взяв с подноса стакан, Степа наполняет его и жадно пьет. Жду, пока осушит второй, после чего спрашиваю:

— Ты с кем-то подрался?

— Фигня, — отрезает. — Сам виноват.

— Это не фигня, — немного злюсь. — Хочешь из университета вылететь? Это уже не говоря о том, что ты мог серьезно пострадать…

— Все в порядке у меня. Покормишь?

Глядя на его резкие движения, поджимаю губы и хмурюсь еще больше.

— Еда в духовке, — говорю ему.

Я приготовила картофельную запеканку, у меня самой аппетита нет, поэтому единственное, о чем прошу — это оставить что-нибудь Леону, ведь это его ужин.

— Спасибо. Можно у тебя сегодня переночую?

— У тебя проблемы какие-то?

— Нет у меня проблем.

— Степа!

Он достает посуду, гремя ящиками и приборами. Заглядывая в духовку, раздраженно бросает:

— Ну что ты пристала? Сосед бабу привел, попросил свалить на ночь. Мужская солидарность.

— Я с тобой ругаться не собираюсь. И отчитывать тоже, — говорю резко. — У тебя своя голова на плечах. Мне нужно в душ сходить, присмотри за Лео, — машу рукой на сына, который уже крутится у его ног.

Мало того, что чувствую себя потерянной и взвинченной после этого безумного дня, но еще и просто хочу согреться.

Отец моего ребенка покинул нашу с сыном квартиру шесть часов назад, и за это время я согреться так и не смогла. Стоя под обжигающе горячим душем, растираю кожу руками.

Иногда на меня находит вот такой необъяснимый “холод”. С ним тоже бороться бесполезно, только переждать. Даже после душа руки холодные, как ледышки.

Я снова закутываюсь в толстый халат и надеваю на ноги носки, словно за окном декабрь, а не начало июля.

Степа картинно выгибает светлые брови, когда возвращаюсь на кухню и усаживаю сына на детский стул, чтобы покормить.

— Может, отопление включить? — спрашивает, подчищая свою тарелку.

— Нет… — отвечаю тихо.

— Ты чего… на меня обиделась? — осторожно спрашивает племянник.

— Ам-ам-ам… — стучит Леон ложкой по пластиковой столешнице стульчика.

Внутри меня уличный шторм все еще продолжается, но к Степе он не имеет никакого отношения. Меня колотит совсем по другим причинам. Потому что я ненормальная…

— Нет… я просто за тебя волнуюсь… — отвечаю на его вопрос.

— Маш, у меня все в норме… злой, потому что вымок сегодня до трусов. А фонарь этот… это просто сука-любовь, — заверяет мягко.

— Ты подрался из-за девушки? — смотрю на него.

Глядя в свою тарелку, он кивает.

Проглотив ком, улыбаюсь и ерошу его кудрявые светлые волосы, говоря:

— Она об этом знает?

— Кхм… — бормочет. — Нет.

Его губы кривятся в глумливой улыбке, словно он себя самого считает дураком.

— Расскажешь ей?

— Посмотрим, — говорит деловым тоном.

Лео торопится начать есть. Эта потребность снисходит на него всегда, когда Степа подает соответствующий пример. Мы проделывали этот фокус много раз, и сегодняшний день не стал исключением.

Настроение племянника выравнивается, пока забавляется с ложкой, которую то и дело отдергивает ото рта Лео, когда тот уже готов ее опустошить.

Это опасный фокус, мы оба знаем, ведь мой сын терпеть не может, когда его дразнят. Еще одна черта его характера, с которой приходится серьезно считаться, и меня снова колбасит изнутри.

Я вибрирую, как струна.

Оставив их вдвоем, быстро прибираюсь в квартире — расставляю на свои места приведенные в беспорядок предметы, забрасываю в стирку брошенные на полу в кладовке полотенца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Когда заканчиваю эту поверхностную уборку, присоединяюсь к “своим мужчинам” в гостиной.

Степа валяется на диване, щелкая каналы на телевизоре, а Леон сооружает гору из разноцветных кубиков на полу.

Подобрав под себя ноги, забираюсь на диван рядом с племянником, и обнимаю себя руками под грудью, свернувшись в усталый калач.

— Кто такой “па-па”? — вдруг спрашивает Степа, имитируя голос Леона.

Сердце в моей груди бухает. Трепыхается и бухает снова.

Сегодня это слово одно из главных в меню сына. Он роняет его то тут, то там, проговаривая и пробуя на вкус.

— Это… — говорю хрипло. — Отец Лео…

— Откуда он взялся? — смотрит на меня.

Сделав рваный вдох, забрасываю локти на спинку дивана и прячу между ними лицо.

— Маш…

Степа оказывается рядом и гладит ладонью мое плечо. Эта неловкая искренняя поддержка только сильнее лишает меня сил. Впервые в жизни мне хочется поделиться… хоть с кем-то…

Поделиться тем, кто такой Кирилл Мельник в моей жизни. Кто он для меня, черт возьми!

Мои чувства… они такие сумасшедшие…

— Ну, ты чего?..

— Я… сама не знаю…

— Ты из-за него? Из-за мужика этого?

— Да… — шепчу сдавленно.

— Он тебя обидел? — спрашивает напряженно Степа.

— Нет… я… его люблю…

— Оу… — тянет. — Ну, это же круто…

— Я такая дурная с ним… — признаюсь, всхлипнув. — Такая дурная…

— Ты? Дурная? — произносит со смешком. — Ты такой бываешь?

— Бываю…

— Чет не верится. Блин… знаешь… — говорит так, словно сам смущается.

— Что?

— Ты такая…

— Какая?

— Ну, мне кажется, что ты очень… одинокая…

По моим щекам стекают слезы, когда поднимаю лицо.

Он смотрит немного виновато, но его слова развязывают ком у меня в горле, и слез становится больше.

— Ты вроде как не одна, но ты… одинокая… как бы это выразиться… — бормочет.

Я утираю лицо рукавом халата и киваю.

— Только не плачь…

— Я боюсь… — всхлипываю. — Знаешь, какая я трусливая?

— Ты… кхм… его боишься?

— Нет… боюсь, что так сильно его люблю…

— Ясно, — ерошит он свои кудри. — А он… кхм… знает, что ты его любишь?

Тряхнув головой, смотрю на сына и позволяю себе расклеиться окончательно. Не пряча свою слабость от Степы, не сдерживая ее. Я хочу поделиться…

— Может, надо рассказать? — предполагает племянник.

— Может быть…

Кажется, это именно то, что было мне необходимо все эти дни: выпустить наружу свои чувства! Рассказать о них кому-нибудь. Просто, чтобы меня выслушали! Со слезами и той бурей, которую они пробуждают у меня внутри. Волнуют…

— Давай сюда… — Степа осторожно укладывает меня к себе под бок, чем вызывает слабую улыбку и дикую благодарность. — Мы семья, все дела… — по-братски хлопает меня по плечу. — Че хочешь посмотреть?

Это то, что мне нужно, чтобы согреться, но, поджимая пальцы на ногах, внутри я вою, желая, чтобы на месте племянника был другой мужчина. И мысленно умоляю этого мужчину все не испортить, когда я в очередной раз открою для него двери в свою жизнь…