Не дай мне уйти

Глава 40

Маша

С тех пор, как он вернулся в город, все мои дни немного сумасшедшие, и этот не исключение, но даже усталость не может заглушить вихри в животе, когда Кирилл забирает спящего Лео из моей постели и несет в детскую комнату.

Я предупредила его о том, что утром сын все равно окажется с нами, и эта новость вызвала у его отца улыбку еще в машине.

Тихий глубокий вдох Лео тонет где-то на груди Кирилла, крошечные стопы безвольно болтаются.

Я кусаю губы, наблюдая за тем, как минуту Кирилл просто держит его на руках, остановившись рядом с детской кроваткой. На подоконнике горит ночник, и еще пару секунд Кирилл тратит на то, чтобы осмотреть комнату. Игрушки, мебель, всякие мелочи. Все то, что составляет маленькую жизнь Леона, ведь для счастья ему нужно совсем немного. Любовь, забота и внимание.

— Его ты тоже этому учишь? — понизив голос до хрипловатого шепота, спрашивает Кирилл.

— Чему? — обнимаю себя руками, стоя на пороге комнаты.

— Видеть вокруг прекрасное.

— Это он меня учит…

— Сомневаюсь, что тебя нужно этому учить, — бормочет, прежде чем опустить Леона в кроватку.

Склонившись, он целует его лоб, и сын продолжает сопеть, перевернувшись на бок в своей полосатой пижаме.

Кирилл бесшумно пересекает детскую, его взгляд вонзается в мой, пока делаю шаги назад, отступая из комнаты в коридор.

Не знаю, о чем он думает в эту секунду, что именно делает его взгляд таким чертовски наполненным, сама я, встречая этот напор, думаю, что о жизни Кирилла Мельника чертовски мало знаю, и во мне есть страх ответственности, ведь я заставляю его менять свою жизнь, подстраивать ее под нашу с Леоном.

Я не просила, он выбрал это сам! Принял решение. Меня терзает страх того, что у него не выйдет, что ему надоест. У нас не выйдет, ведь мы не знаем, как правильно строить семью. Я не знаю, и уверена, он тоже не знает. Мой опыт уродливый и неправильный, а его… его тоже…

На полу моей комнаты спортивная сумка, которую Кирилл захватил из машины. Бросив ее на кресло, он достает оттуда сменное белье и одежду, и это доказывает, что мое предложение он принял с первого раза, но чем гуще за окном становится ночь, тем сильнее моя потребность снять с него обязательства, к которым он не готов.

Раздеваясь перед шкафом, вижу, как он бросает на меня взгляд через плечо, прежде чем снять с себя футболку.

— Если тебе станет у нас тесно, можешь вернуться в отель в любое время… — заверяю его.

— Тесно? — стянув с себя брюки, он следом снимает трусы и продолжает рыться в сумке совершенно голый.

Свет торшера тенями подчеркивает узлы мышц и линии его тела. Татуировку в виде узкой черной полоски вокруг мускулистого бедра, которая за два года не претерпела никаких изменений.

Соски твердеют от мурашек, источник которых находится у меня в животе. Оттуда они распространяются по коже, пока заворачиваюсь в шелковый халат и затягиваю на талии пояс.

Быть рассудительной сейчас мне до тошноты сложно, но мои соображения просто рвутся наружу, если не выскажу их, они притянут меня к земле и высосут энергию.

— Жить с маленьким ребенком — еще то испытание, — говорю, глядя в его спину. — Это может выматывать. Если… ты почувствуешь, что устал от… нас, что тебе нужно пространство, я все пойму. Я прекрасно пойму. Ко всему нужно привыкнуть. Я хочу сказать, что мы всегда тебе рады, и ни на чем не настаиваем…

Развернувшись полубоком, он неторопливо направляется к прикроватной тумбочке, где ставит на зарядку свой телефон.

— Знаешь, что я понял? — спрашивает.

— Что?

Бросив на меня взгляд, сообщает:

— В твоих формулировках всегда есть я и есть вы. Ты каждый раз проводишь эту черту. Может, это вам будет со мной тесно?

— Нам не будет с тобой тесно, — заверяю. — Я целый день прошу тебя остаться…

— Тогда почему тесно должно быть мне? Потому что есть вы и есть я?

Я не могу отрицать, что так и рассуждала. Есть он и есть мы с Лео.

Его любовь к тому, чтобы избавляться от шелухи неповторима, черт возьми. Но ведь я хочу как лучше.

— Я уже говорила, я не знаю, как должно быть, как будет правильно. Я пытаюсь найти компромисс. Я не знаю, как строить семью… сколько свободы тебе нужно.

— Я открою тебе секрет. Все чего я хочу — это, блядь, тесноты. Я даже закрою глаза на то, что ты считаешь меня не доросшим до семьи…

— Это не так…

Он вскидывает руку, прося меня умолкнуть. Прикусив язык, подчиняюсь.

— Я, наверное, должен кое-что прояснить, — произносит. — Я в этом городе, потому что вы самое настоящее что у меня есть. Самое настоящее, Маша. Наверное, это любовь, возможно даже с первого взгляда. Это касается вас обоих.

Сердце молотком стучит в груди, прогоняя через кровь каждое сказанное им слово. Каждую тональность голоса, которая отдается в моем теле повсюду, даже на кончиках пальцев!

Он продолжает, проигнорировав беззвучное шевеление моих губ:

— Я, пожалуй, пойду еще дальше и решу проблему “тесноты” по-своему. Нам нужно жилье попросторнее. Я его сам найду, потому что неплохо ориентируюсь в местной недвижимости.

Недвижимость просторнее? Общий дом?

Чертова рассудительность выдавливает из меня хриплые слова:

— По-моему, ты спешишь.

— А по-моему, мои методы отлично работают, — сообщает свысока. — Каким бы незрелым ты меня не считала, если бы не я, не было бы ни нас с тобой, ни вас с ним, — кивает на дверь. — Уже за одно это мне положено уважение и доверие. Прямо сейчас пусть это станет твоей новой привычкой — можешь считать, что у “нас” главный я. Говоря “нас”, я имею ввиду нас троих.

Меня вытряхивает из кожи второй раз за этот день.

Озвученный порядок вещей возмущает, ударяет по мозгам! Переворачивает установки, которые я создала в ходе долгой, колоссальной работы над собой! Не смиряться, не прогибаться, быть сильной, знающей чего хочу! Все это блекнет к чертям собачьим, ведь Кирилл Мельник только что потребовал себе почета, уважения и последнего слова в любом вопросе.

— Хочешь патриархальную семью? — говорю с наигранным смехом.

— Именно, — кивает. — Рядом с тобой я дохрена нового о себе узнаю. Если ты не знала с чего начать, начнем с этого.

Глядя на него, я понимаю, что это не шутка. Его требование — это не шутка, а новый порядок вещей, который он предлагает принять с выражением полного отчета действиям на лице, и особенно меня поражает то, что мне нечего возразить!

Поставить под сомнение его авторитет? Мне не приходит такое в голову, в конце концов, подбирать слова — это первое, чему он научил меня еще два года назад.

— Мне нужно в душ, — говорю, быстро выходя из комнаты.

Смывая с себя его запах, я пялюсь в стену, пораженная бешеными всполохами в груди. Они лижут мои внутренности, ведь мысль о том, чтобы подчиняться мужчине вызывает у меня трепет, глупый трепет, а не желание кусаться и царапаться.

Господи, твою мать, мне нечего возразить…