Не учите меня жить!

34

Вечер был чудесный.

Сначала Гас привел меня в паб и взял мне джин с тоником. И даже заплатил сам.

Затем, вернувшись к столику, сел рядом со мной, порылся в сумке и преподнес мне маленький, изрядно помятый букетик. Несмотря на помятость, цветы явно были куплены в магазине, а не позаимствованы из чужого сада или с клумбы, что привело меня в восторг.

— Спасибо, Гас, — сказала я. — Очень красивые цветы.

Они и правда были красивые, просто чуть растрепанные.

— Но только зачем ты это, — спохватилась я. — Не надо было…

— Разумеется, надо, Люси, — решительно возразил он. — А как еще? Такой прекрасной женщине, как ты…

И улыбнулся, и сразу стал так хорош собой, что у меня защемило сердце. Счастье пело во мне, и я вдруг почувствовала, что все идет как надо.

Как же я была рада, что не бросила его и не удрала через запасной выход!

— Это еще не все, — продолжал Гас, доставая из сумки, как Санта-Клаус из мешка, нарядный сверток в подарочной бумаге, разрисованной младенцами, колыбельками и аистами. — О господи, Люси, — сконфузился он, глянув на нее, — за упаковку прошу прощения. В магазине не заметил, что картинки свадебные.

— Ладно, не волнуйся, — успокоила я его, поскорее убирая с глаз долой возмутительную обертку.

Под ней оказалась коробка шоколадных конфет.

— Спасибо, — восхищенно ахнула я, потрясенная тем, что ради меня он так беспокоился.

— И это еще не все, — объявил он, опять полез в сумку, запустив туда руку до самого плеча.

Если это мини-пылесос для мягкой мебели, то я умру от смеха, решила я, совершенно очарованная этим тщательно продуманным парадом подарков, — несомненно, явившимся следствием нашего воскресного разговора в пиццерии.

Наверно, я ему понравилась. И понравилась сильно, если он пошел на такие траты. Я просто умирала от счастья.

Наконец он извлек из недр сумки маленький пакетик из той же бумаги с аистами.

Сверточек был размером со спичечный коробок, так что пылесос там при всем желании поместиться не мог.

Какая жалость! Меридия бы долго ахала, но ладно, неважно. Так что же там, если не мини-пылесос для мягкой мебели?

— Я не мог с первого захода купить тебе целое манто, — объяснил Гас, поняв мое любопытство, — поэтому решил дарить его тебе частями. Открой.

Я уставилась на него в полном недоумении, и он рассмеялся.

Я развернула бумагу. В пакетике лежал брелок из меха для ключей.

Какая прелесть! Значит, и о меховом манто он помнил!

— Пусть у тебя не будет недостатка в мехах, — сказал он. — Кажется, это горка.

— Может, ты хотел сказать «норка»? — нежно поправила его я.

— Очень может быть, — кивнул он. — Или соболь. Но ты, пожалуйста, не волнуйся. Я знаю, как некоторые расстраиваются из-за мехов, истребления животных и всего такого — я-то нет, я вырос в деревне, но знаю, что другие да, — но ни одно живое существо не пострадало при изготовлении этого брелока.

— Понятно.

Значит, на самом деле это не норка (или горка?) и не соболь. Но это ничего не значит. Во всяком случае, при встрече с активистами общества защиты животных и их ведрами с красной краской мне ничего не грозит.

— Спасибо огромное, Гас, — чуть задыхаясь от полноты чувств, сказала я. — Спасибо за чудесные подарки.

— Пожалуйста, Люси, — ответил он. И многозначительно подмигнул: — Имей в виду: на сегодня это еще не все. Не забывай, вечер только начинается.

— Вот как, — отчаянно краснея, промямлила я.

Может, сегодня все и произойдет? У меня под ложечкой заныло от разгорающегося нервного возбуждения. После вечера бывает ночь.

— Скажи-ка, — хихикнула я, уходя от щекотливой темы, — что ты делал в кресле мистера Балфура?

— Просто сидел, как тебе и сказал тот мужик, — пожал плечами Гас. — Святынь не осквернял.

— Но мистер Балфур — наш исполнительный директор, — начала объяснять я.

— И что? — удивился Гас. — Это всего лишь кресло, а мистер Балфур, кто бы он ни был, всего лишь человек. Я правда не понимаю, из-за чего поднялся такой переполох. Им что, беспокоиться больше не о чем? Если так, рад за них. Ладно, Люси, допивай, и пойдем еще куда-нибудь. Я накормлю тебя ужином.

Я замахала руками.

— Гас, я не могу позволить тебе истратить на меня все твое пособие. Не могу, и все. Меня совесть замучит.

— Люси, успокойся. Сейчас ты поужинаешь, а я заплачу за ужин, и давай закроем эту тему.

— Нет, Гас, я так не могу, правда не могу. Ты накупил мне столько подарков, ты платил за меня в пабе, поэтому позволь, пожалуйста, за ужин заплатить мне.

— Нет, Люси, и слушать не хочу.

— Я настаиваю, Гас, я решительно настаиваю.

— Настаивай сколько угодно, Люси, — упорствовал Гас, — ничего у тебя не получится.

— Замолчи, Гас, — рассердилась я. — Я плачу, и все тут.

— Ну, если ты настаиваешь, — с сожалением протянул он.

— Настаиваю, — отрезала я. — Куда бы ты хотел пойти?

— Да практически куда угодно, Люси. Мне угодить легко. Была бы еда, а уж съесть я ее никогда не откажусь…

— Отлично, — обрадовалась я. Голова у меня закружилась от многообразия открывающихся перед нами возможностей. Вот, например, тут недалеко чудесный малайзийский ресторанчик…

— …особенно если это пицца, — продолжал Гас. — Очень люблю пиццу.

— Ясно, — кивнула я, уводя свое воображение с юго-востока Азии.

— Ладно, Гас, пицца так пицца.

Вечер удался на славу. В нашем стремлении общаться мы стрекотали наперебой — так много надо было нам поведать друг другу. Слов не хватало, они не успевали за нашим общим энтузиазмом и радостным возбуждением.

Каждую минуту один из нас восклицал: «Точно, я тоже так думаю», или: «Поверить не могу — тебе тоже так показалось?», и еще: «Совершенно мои слова. Я полностью с тобой соглашаюсь».

Гас рассказывал мне о своей работе, об инструментах, на которых играет, какую музыку пишет.

И все было просто волшебно. Знаю, мы проговорили почти всю ночь в субботу, провели вместе воскресенье, но сегодня другое дело. Сегодня у нас было первое свидание.

Мы просидели в ресторане много часов и все говорили и говорили, и держались за руки над тарелкой с чесночным хлебом.

Мы говорили о том, какими были в детстве, о том, какие мы сейчас, и я чувствовала: что бы я ни сказала Гасу, что бы ни рассказала о себе, он поймет. Поймет, как никто другой никогда не понимал и не мог понять.

Я даже позволила себе чуточку помечтать, каково мне будет замужем за Гасом. Разумеется, наш брак будет не самым традиционным, ну и что с того? Время маленьких, кротких женщин, которые хлопочут по хозяйству в маленьком домике с розами в палисаднике, пока мужчины в поте лица трудятся от рассвета до заката, давно прошло.

Мы с Гасом будем друг для друга лучшими друзьями. Я буду вдохновлять его в занятиях музыкой, буду работать и содержать нас обоих, а потом, когда он прославится на весь мир, он расскажет в шоу Опры Уинфри, что не смог бы добиться этого без меня и своим успехом всецело обязан мне одной.

Дом наш будет наполнен музыкой, смехом, интересными разговорами, и все будут завидовать нам и говорить, какая у нас замечательная семья. И даже когда мы разбогатеем, то по-прежнему будем радоваться простым вещам и предпочитать всем остальным общество друг друга. Интересные, талантливые люди будут приходить к нам без приглашения, а я буду готовить из всего, что найдется в холодильнике, обеды для гостей, попутно обсуждая с ними в присущей мне доброжелательно-интеллигентной манере ранние фильмы Джима Джармуша.

Гас будет беречь и поддерживать меня во всем, и я не буду чувствовать себя такой… такой ущербной, когда стану его женой. Я буду ощущать себя нормальным, цельным человеком, не хуже остальных.

Гас никогда не соблазнится смазливыми поклонницами, которые будут виснуть на нем во время гастролей, потому что ни одна из них не даст ему того ощущения всеобъемлющей любви, покоя и радости, к которому он привыкнет со мной…

— Люси, ты очень торопишься домой или, может, сходим еще куда-нибудь? — спросил Гас после ужина.

— Нет, я не спешу, — ответила я. Я и в самом деле не спешила, ибо к этому моменту была уверена, что сегодня вечером наши отношения перейдут в новую фазу. Я была в восторге, но в то же время цепенела; хотела того, что будет, но все-таки боялась.

Любая отсрочка долгожданного момента была мне ненавистна, но втайне я даже радовалась ей.

— Ладно, — сказал Гас. — Я бы сводил тебя в одно место.

— Куда?

— Сюрприз. Но придется ехать на автобусе. Ты не против, Люси?

— Нет, конечно.

Мы сели на двадцать четвертый. Гас взял мне билет, и меня восхитил его покровительственный жест. В этом было что-то мальчишеское и ужасно трогательное.

Автобус привез нас в чудный пригород Кэмден.

Гас взял меня за руку и повел по ковру из пустых банок от дешевого пива, мимо людей, лежавших на картонках и спящих у подъездов, мимо молодых парней и девушек, сидевших прямо на грязном тротуаре, прося милостыню. Я пришла в ужас: поскольку работаю я в центре Лондона, то, конечно, наслышана о проблеме бездомных в городе, но здесь бездомных было столько, что мне казалось, будто я попала в другой мир, в Средневековье, когда люди были вынуждены жить в грязи и умирать от голода.

Некоторые из них были пьяны, но далеко не все. Не то чтобы все на одно лицо.

— Гас, постой! — сказала я, вынимая из сумки кошелек.

Ужасная дилемма — отдать всю мелочь кому-то одному, чтобы он мог купить что-нибудь существенное — например, поесть или выпить, — или попытаться раздать поровну, чтобы как можно больше людей получили по двадцать пенсов? А что купишь на двадцать пенсов? Даже на шоколадку не хватит.

Я стояла посреди улицы, люди шли мимо и толкали меня, а я все не могла решить, что же делать, и обратилась за помощью к Гасу:

— Скажи ты, как мне быть?

— Если честно, Люси, я думаю, надо быть жестче, — сказал он. — Научись закрывать на это глаза. Даже если ты раздашь все, что у тебя есть, до последнего пенни, это ничего не изменит.

Он был прав: все, что у меня было — капля в море, по одному пенни на каждого неимущего и то не найдется, но какая разница?

— Пойми, Люси, — вздохнул Гас. — Для тебя должно быть важно отдать и тебя не должно волновать, кто получит твою помощь.

— Ага, — слабо кивнула я. Может, он и прав. Я была посрамлена.

— Хорошо, — наконец решилась я. — Отдам вон тому парню, что сидит напротив.

— Нет, Люси, не надо, — удерживая меня за локоть, сказал Гас. — Только не ему. Он подонок.

С минуту я раздраженно смотрела на Гаса, а потом мы оба расхохотались.

— Ты шутишь? — отсмеявшись, спросила я.

— Нет, Люси, — виновато улыбнулся он, — не шучу. Отдай деньги любому бродяге в Кэмдене, любому, кроме него. Он и его братья — толпа бездельников. И потом, он даже не бездомный: у него муниципальная квартира в Кентиш-таун.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила я, заинтригованная, не зная, верить ему или нет.

— Знаю, и все тут, — мрачно ответил он.

— Ладно, а вон тому можно? — показала я на другого бедолагу, сидевшего на асфальте у подъезда.

— Валяй.

— Он не подонок?

— О нем я такого не слышал.

— А братья у него есть?

— И о них ничего плохого не знаю.

Я высыпала в шляпу жалкую горстку монеток.

Мы с Гасом перешли через дорогу, свернули в боковую улочку и наконец вошли в ярко освещенный, теплый, шумный паб.

Народу тут было битком. Все смеялись, болтали и пили. Гас, похоже, знал здесь абсолютно всех. В углу сидели три музыканта: парень с бодхраном, девушка с окариной и кто-то неопределенного пола со скрипкой.

Я узнала мотив: то была одна из любимых папиных песен. Все вокруг меня говорили с ирландским акцентом.

— Посиди тут, — сказал Гас, проталкиваясь вместе со мной сквозь толпу краснолицых, счастливых людей и указывая на бочонок. — Я за выпивкой. Постараюсь побыстрей, но уж как получится.

Не было его целую вечность. Сидеть на бочонке оказалось очень неудобно: его край больно врезался мне в попу.

Интересно, подумала я, который час? Наверняка уже больше одиннадцати, а бармен все не уходит. Меня поразила страшная мысль: а вдруг это нелегальный ночной паб вроде тех, о которых всегда тосковал папа?

Часов у меня не было, и у женщины, что сидела рядом со мной, тоже, и ни у кого из ее компании, но один из них знал кого-то в противоположном углу паба, у кого они есть, и женщина, несмотря на мои возражения, протолкалась ради меня через весь зал, нашла того человека и спросила у него время.

Вернулась моя соседка не скоро.

— Двадцать минут двенадцатого, — сообщила она, отхлебнув из кружки.

— Спасибо, — еле сдерживая нервную дрожь, ответила я. Значит, я не ошиблась. Это действительно подпольное заведение, раз они работают так поздно. Как здорово! Дерзость, порок, опасность! Может, со стороны Гаса и было ошибкой привести меня сюда, где меня могут арестовать за нарушение закона, но меня это не заботило. Я чувствовала, что вступаю на запретную территорию, что в кои-то веки живу настоящей жизнью.

Наконец пришел Гас.

— Люси, извини, что я так долго, — начал он. — По пути мне попалась толпа Кейванов, и…

— Ничего, ничего, — перебила я его, сползая с бочонка. Мне не терпелось обсудить с ним, как лихо мы нарушаем закон о торговле спиртным, а извинения могли и подождать. — Гас, ты не беспокоишься из-за полиции? — выдохнула я с круглыми от ужаса и восторга глазами.

— Нет, — пожал он плечами. — Думаю, они вполне могут сами о себе позаботиться.

— Я не об этом, — нервно хихикнула я. — Ты не боишься, что нас арестуют?

Он похлопал себя по карманам пиджака и облегченно вздохнул.

— Нет, Люси, в данный момент не боюсь.

Он явно не принимал меня всерьез, и я рассердилась.

— Но, Гас, разве тебя не волнует, что они могут нагрянуть сюда, накрыть нашу тусовку и всех арестовать?

— Да зачем им это делать? — недоуменно хмыкнул Гас. — Им что, на улице некого арестовывать, если вдруг очень приспичит? Кажется, специально для этого существует закон о бродяжничестве.

— Но, Гас, — раздраженно повторила я, — что, если они услышат музыку? Что, если поймут, что мы тут вовсю пьем, а время уже к полуночи?

— Ничего плохого мы не делаем, — сказал Гас, но, помолчав, добавил: — Хотя в прошлом это никогда их не останавливало.

— Нет, делаем, — не отставала я. — Бар подпольный. В одиннадцать он должен был закрыться. Мы нарушаем закон.

— Люси, Люси, послушай! У этого паба есть специальное разрешение, он работает до двенадцати. Никто здесь ничего плохого не делает — кроме этого копуши-бармена, который пинту пива толком налить не может!

— То есть все это законно и никто не придет нас арестовывать? — уныло спросила я.

— Да, Люси, разумеется, — усмехнулся он. — Не думаешь же ты, что я приведу тебя туда, где с тобой может что-то случиться?

Потом Гас поехал со мной ко мне домой. Никаких вопросов по этому поводу у меня не возникло, это казалось абсолютно естественным. Выбравшись наконец из паба и попрощавшись со всеми знакомыми Гаса, мы просто решили вернулся в Лэдброк-гров на такси. И так и сделали.

Гас не звал меня к себе, и мне тоже не пришло в голову, что можно отправиться не ко мне, а к нему. Тогда я не находила в этом ничего странного. А стоило бы!